Amystis

Последним придворным новшеством была повальная опиофагия, поразившая ряды детей боярских и даже думных дворян. Царские палаты порою напоминали притоны Ист-Энда. А телевизионная пропаганда и надписи вроде: «Аптекарский приказ предупреждает о вреде, наносимом вашему здоровью потреблением заморских снадобий», вызывали только снисходительные улыбки.

Не избежал данного увлечения и князь Михаил. Приобретённый им по случаю томик Томаса Де Квинси лишь усугубил пристрастие, но при этом и придал некую интеллектуально-эстетическую окраску пагубной привычке. Впоследствии Скопин рассказывал, как после первого употребления книга предстала перед ним в образе Таинственного Толкователя, который сказал ему (с британским акцентом): «Будь отныне державным владыкой в государстве собственной жизни и страстей жизненных». Придя в себя, Михаил подумал: «Всё в настоящем имеет предел, однако и предельное беспредельно в стремительном беге к гибели», после чего окончательно отдал себя во власть порока.

Он погружался в неведомые миры Саванна-Ла-Мар, листая палимпсест человеческого мозга, вызывал из глубин прошлого и будущего едва зримые силуэты, откликнувшихся на зов призраков. Являлся ему и Петроний Арбитр в сопровождении переругивавшихся Энколпия и Аскилда, и хмельной Хайам, рассуждавший о совершенстве коня, и Виргилий, бросивший Данте посреди Злых Щелей адовых ради приятного разговора с князем за бокалом мадеры, и усатый горец в военном френче, шептавший Михаилу: «Мы с тобою Гималаи…», и старик Сансон в окровавленном фартуке, и бесчисленная череда прочих, известных и неизвестных, уже умерших и ещё не рождённых, вымышленных им, и вымышленных другими… и было их не счесть.

Перед родственниками Михаил оправдывался тем, что пытается объяснить эффект расширения пространства-времени при потреблении опиума. Но, вообще, в отличии от прочих молодых опиофагов, он не скрывал своего пристрастия. Более того, всячески им бравировал. Например, в беседе с княжной С. на вопрос: «Скажите, отчего вы такой разносторонне интеллектуальный юноша?», честно ответил: «Мадемуазель, оттого, что я принимаю опиум в чрезмерных дозах!». Перспектива скорого обручения и выгодного брака с княжной С. мгновенно испарилась. Впрочем, Михаил нисколько не был расстроен, он полагал, что «чем полнее уединение, тем более возрастают силы ума».

Однако вскоре начались предсказанные Де Квинси пытки опиумом. Депрессию и разочарование семнадцатилетний юноша глушил ещё большими дозами препарата. В конце концов он пропал на несколько дней, а затем был найден на чердаке одного из заброшенных домов на окраине Москвы в совершенно бессознательном состоянии. Князь сидел в позе практикующего йогина и монотонно повторял: «Всевластные фантомы презирают немощь нашего языка…».

Так завершился первый этап становления личности М. В. Скопина-Шуйского. С опиумом было покончено, а место Томаса Де Квинси вскоре занял Оскар Уайльд. Учёные не раз задавались вопросом: каким образом произошла переориентация юного интеллектуала? Некоторые предполагали, что Михаил, роясь в каталогах Ленинской библиотеки, просто перепутал «Suspiria de profundis»[6] Томаса Де Квинси с уайльдовской тюремно-философско-гомосексуальной исповедью «De profundis»[7]. Другое предположение также не отличалось изобретательностью. Считалось, что юноша снимал ломки, вызванные опиумной абстененцией, алкоголем, и пристрастился к выпивке. А так как князь имел привычку находить философские обоснования пагубным страстям, то он не преминул воспользоваться предоставляемым Уайльдом оправданием. Как-то за ужином в покоях боярина Мстиславского он с высочайшим пафосом процитировал британца: «Я сделал открытие – алкоголь, принимаемый в большом количестве, создает эффект настоящего опьянения!». Впрочем, этот пример мало что доказывает. Наиболее правдоподобной выглядит третья версия. Дело в том, что в 1604 году в возрасте восемнадцати лет Михаил получил чин стольника, и его служебные обязанности в значительной степени увеличились. Желание же исполнять их изменилось обратно пропорционально. В поисках выхода князь обратился к настольной книге своего детства «Викторианский шик. Основы дендизма». Пятая глава этой книги целиком была посвящена изобретённому Оскаром Уайльдом бенберированию. Суть бенберирования сводилась к тому, что отягощённый служебными обязанностями денди, дабы освободить время для драгоценного досуга, заявлял всем, что едет в деревню навестить больного родственника, некоего мистера Бенбери, после чего, предоставленный сам себе, растворялся в море лондонских соблазнов. Несуществующий мистер Бенбери нисколько не возражал, и порою болел десятилетиями, проявляя чудеса жизнестойкости и бомбардируя своего изобретателя сотнями телеграмм с просьбой немедленно приехать. Молодой стольник воспользовался советом и, подробно перечитав пьесу «Как важно быть серьезным», вступил на шаткий путь дендизма.

С неизменно свежей бутоньеркой, в безупречном костюме и атласном шарфе, всегда чуть-чуть неправдоподобный, он пытался эстетизировать своим присутствием последние месяцы годуновского правления. Большую часть ночи проводил он в попойках, спал чуть ли не до половины дня – тогда лишь начиналось его утро. Однако, государственные обязанности выполнял с величайшей тщательностью. Тем временем, на юго-западных границах царства уже появился самозванец, возвещая о скором конце династии Годуновых. Борис умер, Фёдор был убит, Ксения пострижена в монахини. На их место пришёл «чудесноспасшийся царевич Димитрий». Увлекшийся бенберированием князь Михаил не сразу заметил перемены на престоле, что сослужило ему хорошую службу. Лжедмитрий рассматривал бездействие Скопина-Шуйского как измену Годуновым и в короткий срок произвёл князя в бояре, даровав титул великого мечника. Михаил должен был стоять позади царского трона с обнажённым мечом и устрашать своим видом просителей. Тогда же ему было дано поручение государственной важности: князь должен был отправиться в Никольский монастырь и привезти оттуда Марфу Нагую – «мать» царя Дмитрия – женщину, собственно, и затеявшую интригу с самозванцем. Поговаривали, что Скопин-Шуйский добился назначения, заявив царю: «Во всех незначительных делах важен стиль, а не искренность», и этим приобрёл благорасположение нового государя. Когда же Михаила пытались укорить за то, что он, столь быстро сменив господина, нарушил присягу и долг, князь раздражённо замечал: «Поменьше естественности – в этом наш первый долг. В чём же второй, ещё никто не дознался».

Служба царю Димитрию началась для Михаила экпедицией в Никольский монастырь, куда новоиспечённый великий мечник вылетел в начале июля 1605 года. Марфа была престарелой ушлой интриганкой, нисколько не изменившейся за время опалы. Напротив, её мстительность и подозрительность вызывали опасения многих царедворцев. Теперь, когда её власть многократно увеличилась, и она могла движением одного мизинца сослать любого боярина (включая и великого мечника) в Тобольск, связываться с ней откровенно боялись. Возможно, поэтому никто из высших сановников не решился явиться пред её очи, и в Никольский монастырь был отправлен молодой князь. Который, к его чести, нисколько не смутился, а, приняв дежурный коктейль «два коньяка – два перно», смело сел в самолёт и полетел производить на царицу «должное впечатление». Организовав представительский кортеж, он буквально покорил забывшую о почестях Марфу и в совершенной степени расположил её к себе. Разговорив инокиню за бокалом вина, он первым узнал то, о чём остальные только догадывались. По возвращении Михаил сообщил лидеру оппозиции, своему родственнику князю Василию Ивановичу Шуйскому, что сидящий на престоле царь – самозванец. Когда Василий Иванович, потрясённый проницательностью племянника, спросил, каким образом Михаилу удалось обхитрить старуху и выведать её тайну, великий мечник ответил: «Только внешнее и поверхностное долго таится в душе. Самое глубокое скоро выходит наружу».

6

Воздыхания из глубины (лат.)

7

Из глубины (лат.)