Непримиримые

<p>

Непримиримые</p>

<p>

 </p>

   Паром осторожно подкрался к причалу и замер без единого звука -- только чуть качнулась у бортов чёрная маслянистая вода. Трап пролёг куда-то прямо в туман, где глохли звуки, не виднелось очертаний предметов и ничто не двигалось. Пассажиры на миг замерли у трапа, не решаясь шагать в никуда, и первым на влажный металл легко ступил высокий черноволосый мужчина в летнем сером плаще. По виду его трудно было сказать, из какой он страны и даже из какого века, -- казалось, не он подстраивается под окружающую реальность, а реальность под него. Паром чуть заметно качнулся, прощаясь, когда он сошёл с борта, вахтенный неожиданно для себя самого вытянулся и отдал честь, грязноватая прибрежная волна внезапно взлетела из-под трапа навстречу приезжему ярко-изумрудными брызгами, чистыми, как в солнечный день в открытом море. При нём не было никакого багажа, кроме длинного чёрного тубуса, который он осторожно нёс в левой руке. Ступив на трап, словно на сцену, мужчина зачем-то вытянул правую руку вперёд, и в тумане вдруг пролегла ясно видимая дорожка, свободная от сырой хмари. По ней доктор и вошёл в город -- первым из приехавших с той стороны канала.

   Утро давно перешло в день, но не похоже было, чтобы туман рассеивался. Его плотные сизые клочья волоклись по улицам, висели на шпилях кирок и соборов, плыли над перилами мостов, путались в проводах над узкими переулками. Доктор видел в тумане лучше людей и почти не плутал, пока добрался до гостиницы. Стеклянные двери холла отрезали его от уличной мути, но глазам ещё долго казалось, что по углам и на лестницах прячутся осточертевшие клочья...

   На этот раз доктор путешествовал один. В номере, скинув отсыревшее пальто, он пристроил в углу свой тубус, попросил горничную принести горячего кофе; горничная в белом передничке и чепчике на старинный манер с непередаваемым акцентом произнесла "минууутошкууу" и исчезла. Доктор присел на подоконник; сквозь бледно-серый тюль занавески ему была видна туманно-молочная река внизу, текущая вдоль улицы. Изредка в бледной мути мелькала тёмная человеческая фигура, разрывая сплошное туманное молоко, следом туман затягивал разрыв и улица снова казалась вымершей. Стояла тишина -- ни шума автомобилей, ни людских голосов, словно туман поглотил и звуки. Но сквозь эту сонную, мертвенную тишину внезапно донёсся чистый и печальный зов -- высокие трубы органа жалобно повторяли друг за другом: Rex tremendae majestatis, Qui salvandos salvas gratis, Salva me, fons pietatis!.. Казалось, за этими словами и звенящими звуками стоял какой-то скрытый смысл, не связанный с одной лишь церковной латынью, похожий на мольбу о помощи, написанную таинственным шифром...

   Доктор вышел в коридор, собираясь спуститься вниз и посмотреть, из какой церкви долетает музыка. В дверях на него едва не налетел бежавший по коридору человек в тёмном костюме.

   - Простите... извините, я не нарочно, -- торопливо произнёс он и торопливо зашагал дальше. Доктор проводил его взглядом: совсем ещё молодой человек держал в одной руке весьма старомодную чёрную шляпу, а в другой -- не менее старомодную трость с набалдашником какой-то непростой формы. Доктору в этой связи пришла, очевидно, в голову некая новая мысль, поэтому он вернулся в номер и вышел спустя несколько минут также в чёрном. Шляпы у него не было, во всём же остальном он выглядел теперь так же чопорно и строго, как давешний молодой человек. Лишь золотая булавка для галстука, украшенная тёмным рубином, выбивалась из общего пуританского тона.

   Церковь была совсем рядом, на углу, где причудливо встретились широкая проезжая улица с трамвайными путями и два коротких старинных переулка. Здесь орган слышался уже отчётливо; доктор шагнул в душный церковный сумрак и остановился за спинами людей, заполнивших неф. В церкви было не протолкнуться. Однако молодого человека с тростью почтительно пропускали вперёд, пока он не очутился в первом ряду -- прямо перед стоящим на возвышении рядом строгих, торжественных гробов. Склонив голову, он вместе со всеми слушал суровые слова песнопения, но лицо его, полускрытое тенями, не выражало ни горя, ни покорности судьбе, как у множества стоявших вокруг людей, -- скорее, печальное и тревожное раздумье. Доктор внимательным взором изучал его, пока шла служба.

   Смолк орган, затихли под сводами церкви слова последнего напутствия, и люди расступились, давая дорогу похоронной процессии. Двенадцать мальчиков с высокими свечами в руках прошли попарно к резным дверям и скрылись в тумане, за ними двинулись гробы, несомые угрюмыми мужчинами и женщинами. Все гробы, все десять были закрыты тяжёлыми крышками. Лепестки мелких белых роз из венков, возложенных на крышки, осыпались на пол, под ноги людей.

   Доктор не спешил выходить, пропуская тех, кто торопился присоединиться к процессии на улице. Молодой человек с тростью вышел в числе последних, постоял на крыльце, надел шляпу и показался ещё более несовременным, чем раньше. Однако на средневековой улочке, на ступенях старинной церкви он выглядел более естественно, чем окружающие люди.

   - Пойдёте на кладбище? -- негромко спросил его доктор.

   - Нет смысла, -- ответил человек с тростью, -- там будут только близкие.

   - А вы...?

   - Я никогда не встречался ни с дядей, ни с его женой, -- объяснил юноша ровным голосом. -- Пройдёмся? Я вижу, вы хотите меня порасспросить. Туман ведь вас не пугает?

   - Как видите. -- Доктор свернул налево, в переулок между глухими стенами старинных домов, молодой человек последовал за ним, помахивая тростью в такт шагам. Не дожидаясь вопросов, он начал говорить:

   - Я приехал только сегодня и понятия не имел, что с дядей... несчастье. Думал найти его живым и здоровым, передать привет от родни...

   По движению бровей доктора молодой человек понял, что не вполне убедителен:

   - Да, вы правы: я знал, что здесь... нехорошо, но не представлял, насколько! Я надеялся успеть помочь им...

   - Чем? -- спросил доктор, не выказывая удивления.

   - А чем тут можно помочь? Силой, помноженной на нахальство. Всё остальное уже пробовали.

   - Расскажите мне всё сначала, -- попросил Саошьянт. -- Я кое о чём догадываюсь, но хочу проверить догадки, прежде чем строить новые.

   - Извольте. Мой дядя был здешним мэром. Его переизбрали на третий срок -- думаю, не только потому, что не хотели менять шило на мыло... Он казался воплощением надёжности, спокойствия, а в этом городе надёжность издавна -- товар ценный.