Страница 5 из 7
ОТЛИЧИТЕЛЬНОЙ ОСОБЕННОСТЬЮ ДЕРЕВЕНЬ ТОЙ ПОРЫ СЛЕДУЕТ ОТМЕТИТЬ И ТОТ ФАКТ, ЧТО СЕМЬИ В БОЛЬШИНСТВЕ СВОЕМ БЫЛИ МНОГОДЕТНЫ. ТАК, НАПРИМЕР, СЕМЬЯ, ГДЕ РОДИЛСЯ И ВЫРОС НАШ ОТЕЦ, СОСТОЯЛА ИЗ ВОСЬМИ ЧЕЛОВЕК. Их отец, наш дед, Чикунов Николай Павлович, примерно 1870-х годов рождения, мать, наша бабушка, Чикунова Евдокия Ефремовна, в девичестве Санькина, 1889 года рождения. Умерла 25 августа 1959 г. В их семье было шестеро детей: Вася 1902 г. рождения, Коля 1907 г. рождения, Катя 1910 г. рождения, Саша 1915 г. рождения, Женя 1917 г. рождения и младшая Маруся 1925 г. рождения. Кроме Коли, Жени и Маруси, я привожу здесь годы рождения приблизительно. Во время Великой Отечественной войны ни один мужчина из этого семейства не вернулся с поля брани. У дяди Васи остались двое детей без отца: Люба и Коля, у нашего отца: мы с сестрой. Дядя Саша ушел в армию до начала войны и не успел обзавестись семьей. Менее драматично сложилась семейная жизнь у женской половины этого семейства. Тетя Катя благополучно вырастила дочь Шуру, сыновей Анатолия и Виктора. У тети Маруси живут и здравствуют дочка Валя и сын Николай. У тети Жени – дочь Люда и сын Володя.
Про нашего деда, Чикунова Николая Павловича, в деревне и среди знавших его ходили целые легенды. Поговаривали, что он родом из графской семьи. Некоторые так и звали его графом. Можно предположить, что это просто деревенское прозвище, но в то же самое время, в отличие от других, его называли по имени и отчеству, тогда как других просто по имени или по прозвищу. Сравнительно недавно я обнаружил у тети Жени, которая в то время уже жила в г. Котласе, фотографию деда в военной форме офицера царской армии. Эту фотографию он посылал своей матери, находясь на действительной службе, тогда еще в царской армии. Даты фотокарточки не было, но можно предположить, что это где-то 1899 или 1900 год. Какое там у него звание, я определить не могу, но что не рядовой солдат – это точно. Судя даже по этой фотографии, можно предположить, что он был не из простой крестьянской семьи. Говорят, что он писал стихи и выпустил две книги. Что его приглашали переехать в Ленинград, чтобы продолжить стихотворное творчество, но он отказался. По его проекту была построена школа в селе, где он жил, мост через реку Мста. Был виртуозным гармонистом. Говорят, что за ним приезжали за десятки километров, чтобы пригласить поиграть на каких-то торжествах.
ПРИ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ СТАРАЛИСЬ НЕ АФИШИРОВАТЬ СВОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ, ПОЭТОМУ БАБУШКА, КОТОРАЯ ПРОЖИЛА ДО 82 ЛЕТ, НИКОГДА НЕ РАССКАЗЫВАЛА, К КАКОМУ ОНИ РОДУ ОТНОСИЛИСЬ. ЕДИНСТВЕННОЕ, ИЗ ЕЕ РАССКАЗОВ Я ПОНЯЛ, ЧТО ДО РЕВОЛЮЦИИ ОНИ ЖИЛИ НЕ БЕДНО, ДЕРЖАЛИ ЛОШАДЕЙ, КОРОВ И НИ В ЧЕМ НЕ НУЖДАЛИСЬ.
Дед умер очень рано, еще до начала войны, поэтому я его помню очень смутно. Помню только то, что когда у родителей был отпуск и мы приезжали к ним в гости, то большую часть времени я проводил с дедушкой. Куда бы он ни пошел, почти всюду брал меня с собой. Даже родителям не разрешал наказывать меня за какие-то провинности. У нас в семье высшей мерой наказания была постановка в угол на определенное количество времени. Если в его отсутствие меня ставили в угол, то после прихода деда мне тут же объявлялась амнистия. Каждый раз, когда я получал такое наказание, я с нетерпением ждал прихода деда, чтобы досрочно освободиться, и пулей вылетал из дома на улицу, словно птица, выпущенная из клетки, поклявшись перед этим родителям, что я больше не буду безобразничать. Дед также следил за событиями, происходящими в стране и за рубежом, и мог предвидеть, что может произойти в то или иное время. Наш отец, например, не верил, что будет война с Германией, а дед утверждал, что война неизбежна, и наказывал своим детям, чтобы они не тратили заработанные деньги на тряпки, а пускали их на нужды сегодняшнего дня, потому что все нажитое впрок придется бросить или оно будет уничтожено. К великому сожалению, его слова оказались пророческими.
Впервые меня привезли в деревню, когда мне было от роду несколько месяцев. Узнав от родителей, что я до сих пор не крещеный, родственники моего отца стали уговаривать их сделать это как можно быстрей, тем более что церковь находилась почти под окнами и не нужно было куда-то ехать и далеко идти. Отец был коммунист и, по понятным причинам, и слушать не хотел об этом. Однажды, когда родители ушли на какое-то торжество к каким-то родственникам или друзьям, тетя Женя с кем-то еще завернули меня в одеяло, отнесли в церковь и там окрестили. Когда родители пришли домой, я уже лежал в качалке с крестом на шее. Отец, говорят, очень возмущался и снял с меня крест. Бабушка, вспоминая этот случай, много раз говорила мне, что Бог наказал нас за это: родители погибли, а мы остались круглыми сиротами.
Деревня Тухоля, где родилась наша матушка, во много раз была меньше села Старое Рахино. По сути дела, она состояла из одной улицы и нескольких маленьких переулков. При въезде в деревню стояла деревянная старая церковь. Сейчас эта церковь перевезена в Великий Новгород как ценный памятник архитектуры. Семья Ефимовых состояла из семи человек. Дед Алексей, бабушка, к сожалению, я не помню ее имени, и их дети: Миша, Вася, Таня, Поля и Груша. Дядя Миша и дядя Вася так и не вернулись с полей войны. У дяди Миши родилось двое детей: Тася и Валя. В настоящее время они проживают в Новгороде. У дяди Васи были дочь Катя и сын Борис. Катя после войны погибла при автокатастрофе, пробыв замужем всего несколько месяцев. Борис после войны нашел с ребятишками в лесу снаряд и при попытке разрядить его трагически погиб. У нашей матери были мы с сестрой. У тети Поли детей не было. Тетю Грушу, если я не путаю, еще до войны убила лошадь. Ни деда Алексея, ни бабушку, ни дядю Мишу я почему-то не помню. Возможно, потому, что мы все время останавливались, когда приезжали в отпуск, в доме у дяди Васи. Он был лесничим, у него была служебная лошадь, и он все время встречал нас на ней и провожал до трассы Москва – Ленинград, где мы садились в автобус, следовавший до Новгорода. Дядя Вася держал пчел, и в его памятном сундучке всегда было полно меда, как в сотах, так и жидкого, самых разных лет заготовки. В то время я почему-то не любил мед, и меня кормили им каждый раз насильно. На чердаке был натянут полог, образуя помещение, подобие палатки, которая защищала нас от комаров и мух, и мы там ночевали, наслаждаясь чистым, ароматным воздухом и ночной деревенской тишиной. Днем эта палатка служила нам, ребятишкам, комфортным, уютным игровым домиком.
Довелось мне побывать в этом гостеприимном доме после войны. Многих уже не было в живых. Не вернулись с фронта дядя Миша, дядя Вася. В блокадном Ленинграде погибла наша мать. Погиб от снаряда наш двоюродный брат Боря. Потом погибла в автокатастрофе наша, пожалуй, самая любимая двоюродная сестра Катя, совсем еще, можно сказать, в юном возрасте. Мы все ее очень любили за ум, доброту, за добрый, мягкий характер, тактичность, милосердие и красоту. Несмотря на то, что в доме хозяйничала все та же добрая, улыбчивая, гостеприимная хозяйка, тетя Маша, жена нашего дяди Васи, уже не было того довоенного веселья. Остались одни воспоминания о прошлых безоблачных днях и некоторые вещи и фотографии, напоминающие о безвозвратно ушедших от нас в мир иной родных нам людях. Не было уже и пчел. Перед уходом на фронт дядя Вася побросал все ульи в речку, чтобы не достались немцам. Фронт был уже совсем рядом от их деревни, но под оккупацию она все-таки не попала. Тетя Маруся была не просто гостеприимной хозяйкой, но и непревзойденной кулинарной мастерицей. Пироги, пирожки и кокорки, испеченные ее руками, можно было не только есть, но и любоваться их красотой. До сих пор помню вкус топленого молока из ее русской печки. Мне кажется, такого густого, темно-коричневого, сладкого, с румяной пенкой молока я больше нигде не пробовал.