Страница 50 из 79
— Не смей плакать! — Гриша присел подле кресла и поймал мои руки. — Иди накрасся. Кажется, вам, бабы, это помогает не шмыгать носом. Я хочу фотографию тебя в красном. Это твой цвет. Точно твой цвет. Я всегда это знал и не понимал, почему у тебя нет ни одного красного пиджака.
Я встала, не имея никакого желания вставать — не хотела, чтобы он выпускал мои руки из своих.
— Александр Юрьевич сфотографирует тебя для меня? На мой телефон. Телефон, конечно, умный, но в руках такого дурака, как я…
Я улыбнулась — Гриша, Гриша… У тебя, наверное, просто замечательный дед, раз воспитал такого хорошего тебя!
— Лиза, тебе опять кто-то звонит.
Гриша встретил меня из ванной с протянутым телефоном. Сердце бешено забилось, но я тут же выдохнула. Не Кирилл, не Степанова. Мама!
— И как я скажу ей, что сбагрила ребенка подружке?
— Вали все на меня. Я привык быть плохим.
— Ты хороший, — прижалась я губами к его носу и тут же отпрыгнула, оставив на нем красный круг. Ну что, Мороз так Мороз. — Не стирай!
Я подняла руку и навела на Вербова камеру своего не очень умного телефона. Для не очень умного вида Гриши пикселей хватит.
— Теперь можно? — Вербов вытер у зеркала нос. — Покажешь Степановой, уволю…
— Меня? — выглянула я у него из-за плеча.
— Её! — обернулся Гриша. — Я не даю обещаний, которых не могу выполнить. Ну?
— Это будет моя фотография. Я ее на твой номер поставлю.
— Мне тоже нужна фотография на твой номер. Ну, мне самому просить?
Я оставила Вербова в коридоре, крикнув, чтобы выключил под казаном газ, и прошла в комнату свекра, предварительно постучав.
— Лизавета, — он сидел на диване и повернул ко мне лишь голову. — Скажи честно, у Кирилла никакого шанса?
Я покачала головой. Старик кивнул. Нервно. Какое счастье, что на моих глазах тушь. Какое счастье…
— Вы можете меня сфотографировать? У елки, — тут же добавила я. — Хочу маме послать, чтобы она знала, что я жива и здорова.
— Да, конечно.
Он встал, со скрипом, и прошаркал к стенке, из которой достал свой Кэнон. Как же ему сейчас тяжело! Тяжелее нас всех. Он не удержал внучку и потерял сына. Из-за меня.
Я улыбалась через силу. Я улыбалась для Гриши от всего сердца. Он стоял в дверях, прислонившись к дверному косяку, и крутил в руках свой одиннадцатый айфон про макс, но его у него никто не брал. Пришлось встать у старого фотографа за спиной и навести все три камеры на меня. В какую смотреть? Только прямо вперед… Иначе не увидеть свет в конце тоннеля.
Глава 5.8 "Гордость без предубеждений"
— Гриша, — это для тебя, — обернулась я от елки, под которую положила две коробочки. Люба, когда вернется, должна найти свое платье, ведь Дед Мороз не обманывает детей.
— Что это? — спросил внук деда Мороза, сжимая крохотную коробочку в больших красивых руках.
— Не Паркер, не переживай. Я не собираюсь писать заявление. Ну…
Я поднялась на цыпочки и закрыла ему глаза ладонью — прохладной, но не мокрой. Я была спокойна. Я даже смогла выдержать допрос матери: Люба большая, ей интереснее с подружками встречать Новый год. Не будешь же говорить правду! И не только про спасение от нерадивого папашки, но и про то, что я тоже большая, но еще не старая девочка — и мне хочется встретить Новый год с мальчиком. Мальчик улыбнулся в камеру. В общем-то он увидел всю мою семью. Не такую шумную, как у Степановой, но и не смирную: присмирели они малость от неожиданности. Ну что же. Бывает… Под Новый год и не такое случается.
— Лиза, я не умею развязывать вслепую… Убери руку.
— Погодите, я снимаю… Лизавета, улыбнись!
Ну, куда же без папарацци!
Наконец Гриша обрел зрение:
— Это брелок?
Он поднял крысу за кольцо, привязанное к веревочке. Хорошо, не за длинный хвост!
— В машину на зеркало вообще-то. Но можешь и на ключи приделать. Только не забывай прятать хвост в карман.
Он усмехнулся. Не поцеловал — на нас смотрела камера, и у Гриши был такт. Особенно после всего, что тут устроил Кирилл со своим экономически выгодным примирением.
— Ну, а что было написано на этикетке? Для брелка?
Я тронула крысу за хвост.
— Гриш, я сама ее сделала. Для тебя.
— Ты что, серьезно? — он дёрнулся, почти подпрыгнул на месте от удивления.
— Ну да… Я ж, как кот Матроскин, все могу, а не только по деревьям лазить.
— Кошка… Я дурею от тебя…
И он притянул меня к груди — заграбастал, не думая, какого цвета будет его рубашка, но я уберегла ее от помады — вдруг стирать ее придётся моим ручкам…
Мы сели за стол. Молча. Улыбаясь натуженно. Мы не на королевском приёме, чтобы держать лицо. Мы все трое чувствовали каждый свой стыд — стыд за то, что хотим быть счастливыми и ничего не можем поделать с тем, что счастье у нас разное.
— Лиза, я хочу плова… — Гриша утащил у меня из-под носа тарелку, отказываясь от «шубы». — Я не в состоянии есть в таком количестве. Ты знаешь, сколько надо прокрутить педалей, чтобы сжечь двести калорий?
Вместо ответа я схватила тарелку свёкра. Александр Юрьевич никогда не отказывался от шубы. Правда, в моем исполнении ел ее впервые.
— Я принесу казан, — подскочил Гриша, и мне вдруг подумалось, что он просто решил оставить нас на время одних.
Зачем? Я не знала, что сказать Александру Юрьевичу. И не знала, хочу ли вообще что-то говорить.
— Мы и шампанского за старый год не выпьем? — спросил свекор, нарушая неприятную тишину.
— Давайте по чуть-чуть.
Никогда я ещё не чувствовала себя за этим столом настолько чужой. Господи, только бы Александр Юрьевич не считал, что я разбила их семью, только бы…
— Гриша, захвати из холодильника шампанское! — крикнула я.
И он пришел, неся бутылку под мышкой.
— Откроешь? — спросила, подставляя под казан деревяшку.