Страница 2 из 17
Грубый мужской голос окликнул Евгения, оборвав его внутренние терзания.
– Мил человек! Вблизи-то сподручнее, наверно, будет его обсмотреть?
Евгений не заметил, как неслышно гребя веслами, вдоль по течению подплыл в своей лодчонке местный лесник – Палыч, так называли его в райисполкоме. Накануне Евгений совершил короткий визит к местному руководству, для того чтобы уточнить кой-какие вопросы о покупке дома и успел с ним там познакомиться. Как раз там Палыч и предложил ему посильную помощь в осмотре дома и прилегающей к нему местности.
Лесник был невысокого роста, впрочем, как почти все пожилые люди. Попробуйте припомнить, часто ли вы встречали высоких стариков? На загорелом добром лице словно светло-голубые бусины свежо поблескивали два по-мальчишески озорно глядящих хитро прищуренных глаза.
«Прям как у Ленина!» – у Евгения сама собой сложилась внезапная ассоциация. Тут же вспомнилась школа. Ленинский школьный уголок в их классе и портрет вождя пролетариата, с которого добро прищурившись и улыбаясь глядел «любимый» Ильич.
На этом сходство заканчивалось. Судя по всему, в отличие от Владимира Ильича Ульянова-Ленина Палыч не был лысым. Из-под комично нахлобученной выбивалась копна на голову черной фетровой шляпы совершенно седых густых волос. Его коротенькая бороденка, обрамлявшая покрытый щетиной подбородок, и усы тоже были абсолютно седые. Евгений невольно акцентировал на этом свое внимание еще при их первой встрече. С первого взгляда было сложно определить, по причине ли ярко-белой седины лицо Палыча кажется чересчур смуглым, или же, наоборот, из-за смуглости растительность на голове и лице кажется столь пронзительно седой. На самом деле и то и другое было «слишком», седина слишком бела, кожа слишком смугла. Между прочим, на счет того, что лесник был стариком, можно сказать с натяжкой. Да, было видно, что ему, скорее всего, от шестидесяти, но сколько конкретно? В общем-то выглядел он крепким. Лицо гладкое, не считая морщинок у глаз, которые выдавали в нем веселый характер, да несколько глубоких морщин на лбу, что говорило о том, что Палыч скорее всего по ментальному складу мыслитель. И вообще, всей своей внешностью лесник напоминал Евгению старика-лесовика, коего Евгений, конечно, никогда в природе не встречал, но если бы вдруг ему и довелось оного встретить, то он непременно выглядел бы именно так. Теперь о костюме.
К вышеупомянутой шляпе Палыч был одет в старый форменный китель, солдатские цвета хаки военные брюки образца семидесятых или восьмидесятых годов, заправленные в надежные яловые сапоги. Из-под лацканов кителя выглядывал ворот пестрой полинявшей цветастой рубахи.
– Давно здесь стоишь? – Продолжил он грубым, но вполне подходящим к его внешности голосом.
– Минут десять, не больше, – ответил Евгений, поприветствовав старожила. – Как Вы тихо подгребли, – продолжил он, – я даже вздрогнул от неожиданности.
– Привычка, – деловито усмехнувшись, ответил Палыч, – я ведь лесник. Мне по службе положено, где к зверю неслышно подобраться, где к мазурику какому. У нас ведь лихого люду хватает. Кто капканы в лесу незаконно ставит, а кто и ружжом балуется. Так что приходится быть тихим.
– Ясно-ясно, – понимающе ответил Евгений. И что, Вы сами их и отлавливаете?
– Кого?! – Не понял Палыч, – зверье?
– Не, я о браконьерах. Ими же вроде егеря заниматься должны? – Пояснил Евгений.
– Ну что ты, сынок! Какие в нонешнее время егеря, тем более в нашей глуши?! Я тут и за лесника, и за егеря, и за рыбнадзор, и без прибавки к окладу.
Палыч огляделся, продолжая щуриться, бросил взгляд на дом, потом вперед по течению.
– Ну, а на кого все это оставишь, такую благодать? Ведь посмотришь, когда мазурики озорничать начинают, сердце кровью обливается. В прошлом году зимой нашел в лесу убитых медвежонка с медведицей. Шкуры содраны!.. Изверги! Ну ладно там медведица, а кроху-то почто не пощадили? А то вон месяц назад городские приехали, взялись динамитом баловать, рыбу глушить. Пацаненка местного, Федькиного сына, чуть не подорвали, тот рыбачить собрался. Хорошо у него удочка в кустах запуталась, так он к воде подойти не успел. Как говорится: «Бог отвел».
– И что, – живо поинтересовался Евгений, – задержали мерзавцев?
– Какое там задержали?! Я на коню к ним подъехал, спешился, говорю: «Вы что ж, окаянные, творите, креста на вас нет!» А они на меня кто с топором, кто с ножом: «Иди, старый, сюда, – говорят, – мы сейчас тебе урок вежливости дадим!». Хорошо ружже всегда при мне. Пальнул в воздух, потом по ногам. Слава Господу, не задел никого. «А ну, говорю, кыш отседова, дьяволы!» Ружжо, как молитва на бесов, подействовало, вещи побросали, да с матюками в машину попрыгали. «Ну старый козел, – кричат, – мы еще вернемся, на тебе отыграемся!» Пришлось в машину пальнуть, фару им разбил, но они сей же час уехали.
– И как, вернулись? – Спросил Евгений.
– Не, слава Богу, не было! А то неизвестно, чем бы все могло завершиться. – Палыч замолчал.
Евгения вновь окружили звуки природы, тихий плеск воды, шум деревьев и щебет какой-то одинокой не то пичужки, не то еще какой особи, относящейся к разряду пернатых.
– А что ж мы стоим-то, мил человек?! – Спохватился задумавшийся было лесник, – залазь в лодку.
В отличие от противоположного берега, где располагался дом, этот берег был практически пологим, потому почти без труда Евгений осторожно спустился к самой воде. Стараясь не потерять равновесие и не плюхнуться в воду, ступил он одной ногой, обутой в дорогой кожаный ботинок, в лодку, которая чутко реагировала на каждое движение и тут же весело начала качаться. Ухватившись рукой за борт, он ловко переставил в лодку вторую ногу, второй кожаный ботинок без эксцессов оказался рядом со своим «братом». Евгений уселся на деревянную скамейку, благоухающую рыбой, снастями, старым ватником, табаком и еще чем-то рыбацким, ощущая всем телом приятное, схожее с ощущением невесомости мерное покачивание. Старик оттолкнулся веслом от берега и погреб по диагонали на противоположную сторону реки, к тропинке, что вела к дому.
«Вот благодать!» – думал Евгений, глядя на удаляющийся при каждом взмахе весел зеленый берег и стоящий на нем автомобиль, снова ощущая в груди нарастающую радость и умиротворение. Оба эти чувства, смешиваясь, были готовы перерасти в восторг. Он уже забыл о криминальных повествованиях Палыча. Рискуя намочить манжету рубашки, а с ней и весьма недешевые наручные часы, почти с жадностью он опустил кисть руки в прохладную успокаивающую воду и вгляделся в темную гладь. Сперва он увидел отражение своей довольной физиономии на фоне голубого небосвода, искаженное водной рябью. Сквозь толщу воды Евгений пытался разглядеть дно, на котором ему представились эстетично-естественно лежащие камешки, красивые зеленые водоросли и снующие туда-сюда рыбки. Непременно должны были присутствовать еще не раскрывшиеся кувшинки, конечно же, с «надрезанными» листьями и неспешно проползающий по своим делам рак. Но вся эта картинка осталась только в его воображении. Сквозь темную воду Евгений не смог совершенно ничего разглядеть. Его идиллию вновь нарушил грубоватый голос лесника.
– Бесполезно глядеть, – словно прочитав мысли Евгения, сказал Палыч.
Молодой человек, резко выдернул руку из воды, будто его застали за актом мастурбации, и вопросительно посмотрел на старика. Тот успел закурить, неизвестно когда свернутую самокрутку с терпким самосадом.
– Речка хоть и узенькая, но очень глубокая, тут у самого берега уже метра два с половиной будет, а на середине так пять, а местами и глубже, – пояснил тот.
– Понятно, – смутившись своей дерганности, ответил Евгений.
Тем временем нос лодки мягко врезался в песок. Лесник ловко выпрыгнул на песчаную косу и, ухватившись за корму, резко дернул лодку к себе, стараясь максимально далеко вытянуть ее на сушу. От неожиданного рывка Евгений чуть не опрокинулся со скамейки и, едва не вскрикнув, вовремя успел ухватиться за борт. Палыч понял, что переусердствовал, даже немного усмехнулся, но сделал вид, что ничего не заметил. Мысленно ругая себя за беспечность, Евгений ступил на влажный мягкий песок и вслед за лесником направился к тропке, ведущей к дому. Пока шли по песку, он наблюдал, как при каждом шаге вокруг подошв Палыча из песка выделяется влага. Как ни смешно это было признать, но даже эта мелочь вызывала в его душе моральное и эстетическое удовольствие. Они вскарабкались по тропинке и тут же оказались почти перед самым домом, от склона берега его отделяла только тропинка и узкий участок травы.