Рецидив

Глеб

Глава 2 Глеб

Странно так, эта дрянная, сучья жизнь именно сейчас решила подбросить ему сюрприз. Он уже стал забывать, откуда и из какого дерьма его вытащил Воронцов почти десять лет назад. Парни напомнили ему о многом, а еще больше — глаза той девчонки. Большие, испуганные, но с оттенком сожаления.

Докурил сигарету, швырнул ее в лужу, сплюнул. Пришлось идти в поле, в грязь, за телефоном. Уже не боясь замараться, уверенно месил ботинками грязь, вороны, вернувшиеся на березу, явно были в шоке. Но, обтерев телефон прямо о рукав пальто, заметил, что сети нет никакой.

— Что за блядская жизнь?

Вот нахера вообще эти навороченные дорогие телефоны, с которых элементарно невозможно позвонить? До родного и любимого до боли поселка Камышовка было примерно еще двадцать километров, ровно половина того, что он проехал. Взглянул на часы, восемь вечера, скоро начнет темнеть, к ночи можно дойти. Ну что за бред? Или идти обратно на трассу, один хер путь не близкий.

Раздражало все сразу: беспомощность, бессмысленность, абсурдность ситуации, мелкий моросящий дождь. Снова взглянул на телефон, будто от его гляделок сеть появится.

Черная “Приора” обелиском стояла поперек дороги, подошел, заглянул в салон. В замке зажигания болтались ключи с забавным брелоком — улыбающимся желтым смайликом.

— Пиздец, как смешно.

Сел за руль, пытаясь завести мотор, но он только чихал. Стрелка датчика топлива была на нуле.

— Вот же горе-похитители. Куда же вы ехали?

В машине, хоть и не прогретой, было сидеть лучше, чем стоять на дороге под дождем. Сложил руки на руль, опустил голову. Задумался. Интересно, Воронцов его быстро потеряет или нет? Он уехал, никому ничего не сказав, думал сделать все быстро, а вышло даже занятно.

Ему все не давала покоя эта девчонка, с парнями все понятно — найдем, поговорим, объясним, как жить нельзя, что делать не стоит, и перед какими дядями не следует размахивать стволами. А вот у девчонки были знакомые глаза, очень знакомые.

Он сам был такой же молодой, дерзкий, наглый, но разочарованный и поэтому злой. Тогда за спиной было пять лет спецназа, он жил своей работой, он жил на ней, не имея ни семьи, ни собственного жилья. Его сослуживцы были его братьями, за которых он был готов отдать жизнь.

Рисковал, подставлялся, шел напролом — за пять лет лишь раз не повезло. Группа захвата штурмовала особняк, один отморозок захватил целую семью, трое детей, мать в истерике, их отец был ранен, истекал кровью. Думать долго было нельзя, пошли на штурм, он поймал пулю аккуратно в левый бок, чуть выше бронежилета, в подмышку, когда поднял руку, чтобы объяснить парням, как нужно идти.

Даже не понял, что произошло, удивленно повернулся в ту сторону, и еще одна зашла прямо в грудь, но уже в броню. Откинуло назад, сполз по стене, растерянно смотря на парней, показал рукой, что все в порядке, чтобы шли на штурм.

Правой рукой зажимал левую сторону, но жилет мешал, а под ним он чувствовал, как текла теплая кровь, которую впитывало белье. Все-таки с ним кто-то остался, он смутно, но помнил, как из него, здорового парня, вытекала жизнь. В груди давило, рядом раздавались крики, плач, выстрелы. Резко стало холодно, даже дышать было больно, словно колкий морозный воздух царапал горло и легкие. Оно наполнялось вязкой жидкостью, хотелось сплюнуть, но сил не было повернуться.

Первый раз очнулся в скорой, когда фельдшер, молодая женщина, кричала, чтобы ей помогли снять бронежилет, матеря его на всю машину.

— Парень, миленький, только не отключайся, сейчас, сейчас. Да что ж он такой тяжелый?

Но он отключился.

Второй раз открыл глаза, а перед ними была темнота, только противный писк, жуткая сухость во рту. Он хотел сказать, что хочет пить, но не смог, словно онемел.

Даже сейчас он приложил руку к левому боку и глубоко вздохнул, вспоминая тот тошнотворный привкус лекарств, который до сих пор он чувствовал временами на языке.

Пуля пробила легкие, застряла где-то в теле. Пятичасовая операция: достали, залатали. Долгая реабилитация, но обратно его уже не взяли. Капитан внутренних войск Глеб Морозов был уволен по состоянию здоровья — в связи с признанием его военно-врачебной комиссией не годным к военной службе.

Комиссия, разбиравшаяся в инциденте и причинах происшествия, выявила его халатность. Ему дали заключение с длинными витиеватыми формулировками, суть которых был одна — он сам виноват в том, что произошло.

Выплатили минимальную компенсацию, жалкую подачку. Так, в возрасте двадцати пяти лет, до этого лучшего бойца лишили любимого дела, единственного дела, которое он знал и делал хорошо. Он стал не нужен никому. Да у него никого и не было, тетка лишь в Камышовке, квартиру родительскую, и ту папаша родной продал по пьяни риелторам еще до смерти своей собачьей.

Уже стемнело, в салоне было холодно. Он даже задремал, но вот поднял голову, в бок ярко светили фары стоявшего неподалеку автомобиля. Посмотрел на часы, десять вечера, вот это он приложился, окунувшись в воспоминания. Снова на телефон, сигнала так и не было.

Из припаркованной старой Нивы вышел щуплый мужичок, ехал в другую сторону, видимо, в город.

— Ты чего так поломался-то нехорошо, аккурат посередине дороги?

— Так вышло.

— О, Глеб Аркадьевич, не признал тебя сразу. Что, серьезная поломка?

Он и сам узнал подошедшего пожилого мужчину в камуфляжном костюме, сосед ее тетки, Иван Макарович.

— Добрый вечер, Иван Макарович, да вот, к тетке ехал, бензин не рассчитал, замотался совсем. Антоха что-то там опять чудит.

— Этот пакостник может, с него станется. Расстраивает только Алевтину постоянно. А чего машина- то такая скромная? Твоя-то где красавица?

— Да так вышло, — устало улыбнулся. — А вы в город? Почему так поздно?

— Нет, до города далеко, мы в Озерск, к фельдшеру, дочка младшая рожать надумала раньше времени.

— Папа, ну ты чего там?

Из приоткрытой двери Нивы послышался женский голос.

— Иван Макарович, дай бензина дотянуть до Камышовки, я заплачу.

— Конечно, Глеб, конечно.

В темноте, под ярким светом фар старенькой Нивы, отлили бензин. “Приора” завелась, мотор заурчал, как оголодавший зверь. Машины разошлись на дороге, он — к тетке и туда, где будет ловить сотовая сеть. Иван Макарович — к фельдшеру с дочкой.

Поселок, где он прожил пять лет, встретил его полным отсутствием фонарей, усилившимся дождем и громким лаем собак.

— Ну, вот и дом.

Планы были по-быстрому вломить Антохе, успокоить тетку, дать денег, связаться с Воронцовым, смс-уведомления от которого и от других посыпались на его телефон, как только тот поймал сигнал связи. Та девушка, заложница, все не оставляла его своими большими глазами. Первым делом надо было найти "Ягуар" сообщить, куда надо, чтобы ее спасти.

Глава 3 Агата

Агата

— Тебе что, особое приглашение надо? Ноги в руки сгребла и пошла. Пятая кабинка.

— Жора, ты же знаешь, я не танцую приваты.

— Меня сегодня не ебет, танцуешь ты их или нет, у тебя договоренность не со мной. Так что оторвала жопу и пошла той жопой крутить.

До боли в пальцах вцепилась в туалетный столик в гримерке и через зеркало зло смотрю на Жору. Этот жирный, вечно потный администратор ее вымораживал настолько, что хотелось треснуть по его лысой башке стулом, прям так, с размаха, чтоб брызги крови залили все вокруг.

— Жора, ты, наверное, плохо понял? Я. Не. Танцую. Приваты, — смотрю так же зло исподлобья, буравя взглядом администратора.

Девочки в гримерке притихли, Машка, та вообще только натянула трусы, да так и застыла, наблюдая за тем, что же сейчас будет. Жора провел ладонью по вспотевшей лысине, подошел ко мне вплотную.

— Это ты, дорогуша, что-то не поняла. Я не Шакал, под которым ты громко стонешь и которому активно подмахиваешь. Мне все равно, что у вас там происходит. Быстро встала и пошла.