Страница 5 из 8
– Что-что, вопросы всем задавал, спрашивал, что это, а что – то. Ничего, вернулась память-то! Да так, что после армии сам Ильин меня камердинером к себе пригласил! Десять лет как ему служу. Так что спрашивай, глядишь, постепенно память-то и восстановится. – Ну что, пошли в твою комнату! Иди за мной. Сюда, поворачиваем, теперь – сюда. Ну, вот и пришли. Вот ключ от твоей комнаты, остальные верну, когда приступишь к работе.
Юрий Николаевич огляделся: довольно просторное помещение, в окно заглядывают, похоже, листья гигантского папоротника. У одной стены – кровать, платяной шкаф, у другой – письменный стол с канделябром на три свечи, стопкой бумаг и карандашом. Над ним – средних размеров зеркало, взглянув в которое Юрий Николаевич застыл, забыв, что он не один.
На него смотрело совершенно чужое лицо с густой бородой, ни капельки не похожее на его настоящее. Вместо небольших зеленых глаз – темно-карие, немного раскосые, вместо светлых волос со стрижкой «ежик» – черные, непокорные, торчащие в разные стороны. Нос, губы тоже заметно отличались от его настоящих. Телом Васильич был крупнее, крепче и гораздо шире в плечах Юрия Николаевича. Да и сильнее физически – это он испытал на себе, когда по несколько часов подряд вместе со всеми тащил тяжелую ношу.
В целом, новый облик Юрия Николаевича был более мужественным, более привлекательным, но ведь это был не он, не он! Одно радовало: голос остался тот же, и то хорошо.
– Что замер? Налюбоваться собой не можешь?
– Смотрю, какая бородище выросла, – с показной беспечностью ответил Юрий Николаевич.
– Это всегда непривычно, когда раньше ходил с гладким лицом.
Из этой реплики учитель понял, что бороду придется сбрить. И облегченно вздохнул: пусть с чужой внешностью, но без бороды все-таки лучше.
– Ладно, время идет, – сказал камердинер. – Ближе к делу. Ты ведь, поди, забыл, в чем надобно выходить на службу.
Юрий Николаевич молча кивнул.
Петр Кириллович подошел к шкафу, распахнул его, и учителю стало не по себе.
– Ниче себе, глазища выпучил! – засмеялся камердинер. – Теперь я верю, что от памяти у тебя совсем ничего не осталось! Слушай внимательно! В обычные дни надеваешь сюртук! – Он извлек висящий на плечиках длиннющий, чуть ли не до колена, черный пиджак. Юрий Николаевич даже представить не мог себя в таком одеянии. – К сюртуку вот эти брюки и белая рубашка.
Учитель кивнул – с брюками и рубашкой все ясно, но там, в шкафу, висело еще что-то, что это, зачем это висит?
– Это – фрак, – словно прочитав его мысли, пояснил камердинер, и извлек из недр шкафа очередной, довольно странный пиджак – спереди короткий, а сзади с длинными фалдами.
Конечно, подобную одежду Юрий Николаевич видел в кино, но себя в нем он даже представить не мог!
– Из кармана фрака всегда должен торчать уголок носового платка, – продолжал напутствовать Петр Кириллович. – А это, как видишь, брюки, которые надобно носить вместе с фраком.
Брюки оказались более-менее нормальными, но вот лампасы сбоку – брр…
– Смотри, как надобно одеваться перед выходом к гостям, – продолжал Петр Кириллович. – Сначала сорочка, потом, – он вытащил очередную деталь гардероба, – жилет, учти: он должен быть застегнут на все три пуговицы. Да, еще: с фраком носятся только черные лаковые туфли и черные носки!
«Мамочки! – подумал Юрий Николаевич, – Да это сложнее, чем физмат».
– А куда это… надевать? – промямлил он. – Этот жилет, фрак…
– Ну как, куда? На торжества всякие, на балы. Уж это-то ты помнишь: ежели будут прибывать гости, ты должен стоять в дверях, представлять их друг другу и приглашать к столу. Ладно, пойдем, покажу, где тут баня, бритвенные принадлежности – бороду-то надобно сбрить, да побегу по делам.
Бороду сбрить оказалось не так-то просто, зато когда лицо стало гладким, как яичко, учитель немного пришел в себя, расслабился, успокоился, но стоило ему, вернувшись в комнату, взглянуть на платяной шкаф, как внутри снова началась паника. А вдруг он перепутает и наденет завтра что-то не то?
Чтобы этого не случилось, он по свежим следам вытащил сюртук с сорочкой, положил на кровать и принялся за расчеты.
Глава 9
Считать пришлось всю ночь. И, несмотря на это, Юрий Николаевич нет-нет, да и вскакивал со стула, подходил к зеркалу и всматривался в свое новое отражение, к которому еще неизвестно когда привыкнет.
Больше всего ему нравился подбородок – массивный, волевой, и губы тоньше, чем его настоящие. По ним можно сделать вывод, что человек он упрямый, упорный и привык доводить начатое дело до конца.
И тут же почему-то вспоминались слова Петра Кирилловича о женщинах, что любят играть в кошки-мышки. К чему это он? Может, шутка такая?
Потом снова садился, продолжал считать. Непривычно было возвращаться к старому дедовскому способу прибавлять, вычитать, умножать и делить столбиком. Ну как тут не вспомнишь о калькуляторе, о всевозможных математических онлайн-программах, в которые стоит только загрузить исходные данные, как почти тут же на экране появляется точный ответ.
А какой может быть точный ответ сейчас, когда у Юрия Николаевича нет даже размеров дворца! Хорошо, помогла врожденная пространственная память. И к первым лучам солнца у него уже было несколько исписанных листов с доказательством того, что зеркало гораздо экономичнее и быстрее внести в здание через крышу, а потом спустить по широкой лестнице со второго на первый этаж (размеры лестницы он приблизительно запомнил с тех пор, когда был два года назад во дворце на экскурсии), нежели разбирать стену. К тому же второе было еще и опасно: вдруг повредится какая-нибудь несущая конструкция и – беда неизбежна! О таких случаях нет-нет, да и сообщают в какой-нибудь информационной телепрограмме.
В общем, считал Юрий Николаевич с упоением, самозабвенно, до самого утра!
А утром, обрядившись в одежду дворецкого – белую сорочку и сюртук, – двинулся в кабинет к Евстафию Митрофановичу.
– Проходи, любезнейший! – увидев в дверях учителя, произнес Ильин. – Дверь можешь не закрывать – кому интересны наши разговоры? Ну, что?
Ильин был одет гораздо проще, чем Юрий Николаевич – в темно-синюю рубаху, поверх которой был наброшен черный атласный жилет.
Учитель окинул помещение быстрым взглядом. Просторно. Ничего лишнего. Посреди кабинета, на полу, большая медвежья шкура. Над большим дубовым столом, за которым сидел хозяин, висел портрет Петра Первого, на столе – часы, изысканный графин, рюмка, курительная трубка и глобус. У стены – секретер и шкаф с огромным количеством книг, все они были посвящены золотодобыче.
– Садись! Показывай, что получилось.
Учитель обошел шкуру, пододвинул массивный резной стул.
Достал листы бумаги с чертежами.
– Вот, Евстафий Митрофанович, я еще раз убедился, что лучше сделать так. Взгляните сами, – и он протянул ему листок с расчетами.
На лестнице послышались мягкие шаги – кто-то осторожно подбирался к кабинету. Подойдя к нему, остановился.
Ильин внимательно изучил бумаги, быстро вскинул голову – в голубых узковатых глазах вспыхнул радостный огонек:
– Знаешь, любезнейший, пока вы несли зеркало, я прикидывал, а что если тебе стать моим управляющим? Полагаю, справишься! Коли удастся тебе установить зеркало, не повредив его, да так, чтобы с рабочими ничего не случилось, да к балу как следует подготовиться – на другой же день и приступишь к новым обязанностям. – Юрий Николаевич отметил про себя, что голос у Ильина негромкий, скорее даже, тихий, но в нем столько силы, что он заполнял собой все пространство кабинета. – Согласен?
«Делай, что должно, а там – будь что будет», – вспомнил Юрий Николаевич и решил, что если так складываются обстоятельства, нужно согласиться.
И он согласился, и тем самым в очередной раз подписал себе приговор.
Мягкие шаги осторожно отошли от кабинета и быстро сбежали по лестнице.
– Но это потом, после бала, – продолжал Ильин. – Ровно через две недели. Ты пока поприкидывай, кого вместо тебя назначить. Я бы предложил Петра Кирилловича, как на это смотришь?