Дорога домой

Анна Грэм

Дорога домой

========== Пролог ==========

Двадцать восемь лет назад.

– Вот же с-с-сука, сука, сука!

Майк хлёстко бьёт ладонью по рулю. «Додж Челленджер» отвечает ему возмущённым гудением клаксона. Скрючившись над приборной панелью, Майк оглядывает неприметное серое здание при детской больнице. Блядский карцер. Он дёргает ручку двери, выходит наружу, сразу же замечает свежую царапину на литом хромированном диске. Проклятье, машину взял только в субботу, новьё новьём! Он пытается отскоблить дерьмо, налипшее на пиреллевскую шину прямо носком кроссовка. Ни хрена не выходит. Майк вытирает ногу о траву, долго и витиевато матерится и, звякнув сигналкой, направляется к зданию. Майкл Брукс никогда не вернулся бы в эту чёртову жопу Техаса из своей новой жизни, если бы не одно хреновое известие.

Мелисса позвонила его менеджеру из автомата и как бы между прочим сообщила, что беременна. Просила денег. Когда они встретились лично, она сказала, что денег ей не надо. Чёртова истеричка. Майк не собирался жениться в двадцать три, тем более на ней, а Мелисса не собиралась замуж. И рожать она не собиралась. С такой ебанутой бабой вообще не стоило связываться, от таких одни неприятности, напрасно он надеялся, что его пронесёт. Спустя семь месяцев она снова позвонила его менеджеру, и вот он – Майкл Брукс, действующий чемпион США по смешанным единоборствам – здесь, на пороге приюта временного содержания для детей, которых ещё не разобрали по приёмным семьям. Эта долбаная тварь всё-таки родила. А он не мог оставить всё так. Почему? Да потому что просто не мог.

– Мистер Брукс?

В коридоре его ловит хорошенькая медсестра с круглым личиком и крупными светлыми кудрями, которые кокетливо выбиваются из-под чепца.

– Он – это я, – Майк улыбается, вскользь проходясь взглядом по её тощеньким коленкам. Медсестричка краснеет и опускает взгляд. Впечатлилась. А как иначе? Молодой, мускулистый мужик в татуировках, в неплохих шмотках, на крутой тачке. И на рожу весьма неплох. А уж если она хоть иногда смотрит спортивные новости, то наверняка в курсе, кто он такой. Майкл Брукс по прозвищу «Скала» знает цену собственной привлекательности – её номерок сегодня же будет у него в кармане. Это немного разбавляет его поганое настроение.

Она отводит его дальше по коридору, открывает дверь одной из палат, пропускает вперёд. Майку хочется заткнуть нос и уши: в комнате стоит плотный запах скисшего молока и многоголосый ор и писк. В палате бегает нянечка, которая едва успевает подойти к каждой кроватке. Сколько их вообще? Десять? Двадцать? Как вообще в таких условиях можно растить детей? Взгляд цепляется за пустую кроватку, с которой нянечка секунду назад сняла и переложила на железную тележку маленький свёрток.

– Что это с ним?

Майк замечает, что свёрток не двигается и не издаёт ни звука. Ежу понятно, что там ребёнок. Скорее, тельце. Внутри шевелится какое-то неприятное чувство, оно проходится по спине холодком. Хочется передёрнуть плечами. От едва наметившегося хорошего настроения не остаётся и следа.

– Такое бывает, очень редко, но бывает. Детям нужна эмоциональная связь, они, как цветы – если не поливать, чахнут. – Майк всё ещё непонимающе пялится на неё, и сестричка, почувствовав это, поясняет: – Сначала они громко кричат, требуют внимания, потом просто скулят, как щенята, а потом понимают, что к ним никто не подойдёт, и замолкают. Перестают расти, развиваться. А потом умирают. Обычно малышей быстро пристраивают во временные семьи, но порой кому-то из них не везёт. Мы делаем всё, что можем, но зачастую это физически нереально.

Если Майк ещё сомневался, то теперь… Ну и сука же!

– Мой-то где?

Она указывает на место у дальней стены. Майк делает один шаг, потом другой, тяжело, словно по вязкой грязи. Глубоко вздохнув, заглядывает в кроватку.

Смуглый, с жиденькими чёрными волосами и носом-пуговицей, в цыплячье-желтом костюмчике, он лежит и смотрит куда-то в стену – там пляшут тени от кустов. Такое себе развлечение. Он не плачет, уже не плачет. Майк чувствует, как колет в носу, но не от запаха детских испражнений. Гнев меняется на растерянность. Брукс мнётся с ноги на ногу, даже близко не представляя, что ему вообще теперь делать.

– Точно мой?

– Да, не сомневайтесь. Вот, заявление от Мелиссы Мейсон…

Блондиночка суёт ему какие-то бумаги, а его от одного звука этого имени уже начинает тошнить. Он не сомневается, что сын его. Майк был у Мелиссы первым. Первый секс, первый залет. Она не хотела делать аборт – боялась, что потом не сможет родить. Сука.

– Ну, привет, друг. – Майк осторожно отгибает край рукавчика и берёт его за ладошку. Пальцы у него тоненькие, почти прозрачные, и весь он какой-то инопланетный, да вообще, как много он в своей жизни видел таких маленьких детей? Ни разу, пожалуй. Мальчик оживляется, дёргает ножками, крепко сжимает его палец в кулачке.

– Сильный. Хороший будет удар у тебя, мелкий. – Майкл замечает, что у него осип голос. Ещё расклеиться не хватало. Отцовский инстинкт что ли пробился?

– Это хватательный рефлекс. У всех младенцев он есть, – с улыбкой поясняет медсестра. Ей-то смешно, а ему теперь с этим жить.

– Не разбивайте мои мечты, леди…

– Элис. – Она снова краснеет и опускает глаза. Майк слышал, что отцы-одиночки вызывают у дамочек лютый восторг. Теперь же он убедился в этом на собственной шкуре. – У вас есть, в чем перевозить?

– Он в бардачок не поместится?

– Сэ-э-эр… – притворно-укоризненно тянет она, едва сдерживая смех.

Элис одалживает ему переноску, а вечером заходит за ней и остаётся на чай. Остаётся она и на утренний кофе – благо, мальчишка оказался не плаксивым и спал, как сурок – и так три дня подряд.

Майкл понимает, во что ввязался, лишь на четвёртый день, когда впервые остается с ним один на один.

– Блять, я две тренировки просрал, у меня бой на носу, а он, чёрт, он ссытся под себя каждые двадцать минут. Может, он больной какой? Ещё жрать ему что-то надо, я ни хрена не понимаю, чем это детское дерьмо отличается от протеина!

Майкл позвонил своему менеджеру и потребовал найти ему няню – нормальную бабу с рекомендациями. За любые деньги. Он дважды был близок к тому, чтобы вернуть пацана обратно, но каждый раз вспоминал тот безмолвный, замотанный в простыню кулёк и крепкий кулачок, сжимавший его палец. Нет, в этом определённо что-то есть. Против природы не попрёшь, или Майкл Брукс не такой мудак, каким всегда сам себе казался.

– Я назову тебя Эван. В честь деда моего. Он с япошками воевал, врачом был. Классный был мужик.

Тогда Майкл Брукс не знал, что этим именем определил всю дальнейшую жизнь своего сына.

Наши дни.

Эван стягивает с себя заляпанные кровью перчатки, кидает их кулем в мусорный пакет, осматривает себя – руки этой самой кровью забрызганы по локоть. Бросает взгляд на своё отражение в боковом стекле – над бровью бордовая мазня, наверное, пот стирал со лба. Артериальное кровотечение – тот ещё аттракцион, у них было мало времени, потому что одна безумная бегала с ножом вокруг дома. Они прибыли раньше копов, и им пришлось ждать, пока диспетчер не даст добро. Спасти пострадавшего не удалось.

– Дерьмо собачье.

Хочется увалиться прямо на землю и закрыть глаза: с чувством вины Эван давно научился справляться, а вот усталость порой берёт своё. И всё же это лучше, чем калечить себя и других, как делал это отец. А ведь Эван едва не пошёл по его стопам!

Отец тратил всё, что заработал, Эван мало уделял внимания учёбе из-за тренировок и юниорских соревнований, поэтому о колледже даже не думал. Когда отец загремел в тюрьму во второй раз, все сбережения ушли на адвоката, да и дом давно обветшал и требовал серьёзного ремонта. Эван редко брал полноценные выходные, стараясь набить как можно дольше долларов в час и спасти как можно больше людей. Он считал, что поступил благоразумно, когда предпочёл неблагодарную службу в 911 карьере клоуна на ринге. И пусть у него почти не оставалось личного времени, а «работать» и «спать», похоже, стали единственными целями его жизни, он понимал, что делает что-то полезное, в то время как отец катился всё ниже и дальше, не в силах смириться с тем, что его век в большом спорте завершился.