Страница 6 из 21
Спиной ко мне сидел Иннокентий Петрович и что-то писал. На столе около него стояла керосиновая лампа.
– Чего электричество в больницу не проведёте, Иннокентий Петрович? – спросил я его.
Доктор от неожиданности вздрогнул и повернулся ко мне.
– Вы понимаете, – сказал он с видом специалиста, – электричество не продаётся бидонами, как керосин для ламп. Его в лампу не зальёшь и спичкой или лучиной не зажжёшь. Сначала нужно построить электростанцию водяного типа на реке или парового типа со сжиганием дров либо каменного угля, чтобы привести в действие паровую машину, которая будет раскручивать динамо, вырабатывающее электрический ток. А как доставить этот ток до больницы? Для этого нужно через каждые пятьдесят саженей поставить деревянные столбы, на столбы навесить на фарфоровых изоляторах медные провода, в больнице провести проводку с электрическими лампочками господина Сименса и только тогда в больнице будет электрическое освещение. А знаете, сколько это стоит? Баснословные деньги.
– А мне кажется, что в электричестве наше будущее, – сказал я. – Все дома будут освещены. Поезда будут ходить на электрической тяге. По городам будут ходить электрическое конки и электрические машины, перевозящие людей из одного места в другое…
– Ну, вы и фантазёр, батенька, – засмеялся доктор. – Хотя, лет через сто, возможно, такое и будет. Только, как сказал один поэт:
– Жаль только, жить в эту пору прекрасную уж не придётся ни мне, ни тебе.
– Это сказал поэт Николай Некрасов по поводу строительства Транссибирской магистрали, – сказал я.
– Э-э, батенька, да вы нигилист, – сказал Иннокентий Петрович. – Это стихотворение малоизвестно, а вот как оно стало известно вам, потерявшему начисто память, это очень даже странно.
– Ничего странного, – сказал я, – травмы в области головы и головного мозга пробуждают те способности человека, о которых он не мечтал и которые не были открыты ему при рождении. Так что, даже я не удивлюсь, если буду открывать в себе все более новые качества. Сейчас меня интересуют более прозаические вопросы. И первый, самый главный – как мне быть дальше? По себе чувствую, что уже сегодня готов идти куда угодно. А вот куда? Где жить? Во что одеваться? Где взять на это средства? Чем заниматься? Как подтвердить то, что я умею делать? Как влиться в общество? Видите, миллион вопросов и ни одного ответа. У меня здесь нет ни одного знакомого человека, и я не знаю ничего. Новорождённому младенцу намного лучше, чем мне. А что если полиция не найдёт моих родственников или знакомых? У меня даже документов нет, и я не знаю, кто я такой.
В это время в кабинет вошла Марфа Никаноровна с подносом, на котором был накрыт чай на полдник.
– Вы извините, Иннокентий Петрович, – сказала она, – я нечаянно услышала концовку вашего разговора и хочу сказать, что я живу одна в небольшом доме и могла бы предложить нашему больному снимать комнату в моем доме. С оплатой после того, как он найдёт для себя занятие со средствами для проживания.
– Очень хорошее предложение, Марфа Никаноровна, – сказал доктор, – а я со своей стороны буду помогать в административных вопросах и по мере возможности окажу материальную поддержку.
Я был так растроган, что даже не мог сказать чего-то. Просто приложил левую руку к сердцу и склонил голову в знак признательности.
Моя благодарность была понята и принята, и мы чувствовали себя сообщниками в одном деле.
– Кстати, Иннокентий Петрович, – сказал я, – аспирин эффективен для лечения мигрени, но при болезнях желудка может вызывать воспаление и кровотечение. Аспирин разжижает кровь и помогает при атеросклерозе и тромбофлебите. Помогает и при подагре. Исследования ещё ведутся, но как говорится, доктора знают всё, чтобы не навредить больному.
– Откуда вы всё это знаете? – спросил доктор.
– Не знаю, – сказал я.
Лучше прикрываться отсутствием памяти, чем давать пророчества на будущее.
Перед выпиской я обошёл земскую больницу, удивился её простоте и содержанию в чистом состоянии. Больные в основном из простого народа, а в приёмном отделении всегда толпа больных, идущих с утра и до позднего вечера, и я представляю ту нагрузку, которая была у земских врачей. Часто бывает, что вовремя оказанная небольшая медицинская помощь предотвращает очень сложные заболевания в будущем.
Как говорила мне потом Марфа Никаноровна, она кормила меня и напряжённо думала, что сегодня-завтра меня выпишут и куда я пойду? Без памяти, без одежды, без дома, без документов, без денег. За эти несколько дней она так привыкла ко мне, что уже называла меня своим и где она сможет найти такого другого человека, которого как будто знает целую вечность и может потерять навсегда, если не сделает что-то решительное. Почему она так решила? Она видела, как я спокойно обращаюсь с медицинскими терминами, названиями лекарств и методикой лечения. А когда Иннокентий Петрович с видом знатока рассказывал мне, как производится электрификация, то видела мою снисходительную улыбку как человека, который прекрасно понимает в электричестве и может прочитать лекцию по этому вопросу. Поэтому она и предложила свою помощь в устройстве меня на жительство у себя дома и была благодарна Иннокентию Петровичу за его участие. Она прекрасно понимала, что скажут соседи по поводу нахождения в моём доме постороннего мужчины. Но, как говорится, на чужой роток не накинешь платок, что тут ни говори, всё это будет щепками в разгорающийся костёр. Она надеялась, что я вспомню всё забытое, расправлю крылья, стану прекрасным лебедем, который умчит меня её своё царство-государство, где она будет царевной и помощницей во всём.
Глава 6
Интересно и складно пишет полковник Туманов, и сразу становится понятно, почему он так быстро продвинулся в науках и по военной службе. Он ничего мне не говорил, как он служил в Туркмении, но мне кажется, что простому офицеру не с руки заниматься изучением сопредельного языка без возможности общения с носителем его и постоянного совершенствования.
Примерно месяца через три после того, как мне пришлось написать расписку о секретном сотрудничестве с полковником Петровасом, штабс-капитан Туманов в конце присутственного времени достал из своего стола гранёный стакан, засургученную бутылку хлебного вина и порезанные на тарелочку хлеб и колбасу. Аккуратно сбив сургуч с горлышка и откупорив бутылку, он налил вино в стакан, подвинул его мне и сказал:
– Ну, давай, Христофор Иванович, пей до дна за своё будущее.
– Так нельзя же в присутствии водку пить, Ваше благородие, – запротестовал я, – меня же под арест отправят и лычки снимут.
– Не боись, – сказал Олег Васильевич, – я твой начальник и разрешаю тебе выпить.
Чувствую, что дело тут неладное. Мягко капитан стелет, да жёстко придётся спать. Не зря он про будущее заговорил. Вероятно, сократит меня и возьмёт другого, более расторопного и надёжного. Лучше сразу повиниться, как говорят, повинную голову и меч не сечёт.
– Ваше благородие, – говорю ему, – я уже три месяца хожу на секретный доклад к жандармскому полковнику Петровасу, докладываю ему о сохранении военной и государственной тайны, а от меня всё требуют рассказывать, кто и как ругает Его императорское величество и всё его семейство. Вот, теперь делайте со мной что хотите, – и я махом выпил весь стакан горькой, закусив кусочком колбаски. Пропадать так с музыкой.
– Садись, – коротко сказал Олег Васильевич. – Я давно по твоему поведению понял, что на тебя взвалили груз, который тебе тяжело и неприятно нести. Второе, ты никогда не бегал в канцелярию, всё нужное курьер приносил сам, а тут три раза и примерно в один и тот же день по числу и по названию, и приходил оттуда без бумаг и раскрасневшийся как от вранья. Погоди, тебе ещё вознаграждение будут давать в тридцать сребреников и расписку писать за то, что получил их.
– Да я никогда…, – вскочил я со стула.
– Сиди, – приказал мне Олег Васильевич. – Нужно всё сущее использовать в своих целях. Любую, направленную на тебя силу, нужно перехватить и использовать её как дополнение к своим усилиям. Усекаешь, к чему я это говорю?