Страница 5 из 12
Тяжелое нервное истощение не позволило Моргенштерну завершить задуманное. Кроме того, не оправдались его надежды, связанные с кругом парижских друзей барона Унгерна. Французские литераторы не желали с ним сотрудничать, подчеркнуто игнорируя его письма и телеграммы с мольбами о помощи. 1923 г. и первую половину 1924 г. он провел на больничной койке, глубоко переживая неудачу. Несмотря на строгий запрет врачей, приятелям удалось наладить снабжение его текущей периодикой, из которой он с величайшим изумлением узнал о чудовищной профанации, предпринятой его почти однофамильцами Маргенштернами. Не только Франция, вся Западная Европа была охвачена ажиотажем, вызванным появлением на свет новой науки – унгерналистики. Реакция Моргенштерна была молниеносной: он разослал знакомым и коллегам, с которыми еще не была утрачена связь, свое опровержение псевдотеории и предостерег их от пагубного легковерия в отношении тех, кто был для него bêtes noires[27]. Так, в письме сэру Перси Элиоту Хидденботтому он писал:
«Не нахожу объяснения той нелепой и гнусной лжи, которую распространяют некоторые люди, известные своим эстетическим инфантилизмом, идейной маргинальностью и научной иррелевантностью. Я в который раз спрашиваю себя: кто они? Эллинизированные маргианцы? Ромеи, вкусившие варварские запреты? Крестоносцы, принявшие чуждую веру? Испанские сефарды? Кредиторы арагонской камарильи в Неаполе? Феррарские кондотьеры-клятвопреступники? Папские провокаторы в Унтервальде? Швейцарские мортусы при дворе Филиппа Красивого? Вожаки брабантских гугенотов? Гёзы-конформисты? Соглядатаи австрийского кесаря в покоях Бранденбургских курфюрстов? Заскорузлые ортодоксы, замыслившие посягнуть на романтический ореол принца Гомбурга? Оголтелые прусские юнкера? Вопрос об их генеалогическом древе запутан не менее, чем ирригационная система Мервского оазиса, однако следует признать: они создали ужасную мифологему, не имеющую никакого отношения к барону Унгерну, породили bellua multorum capitum[28], своего рода дрессированного гомункула, – passez moi le mot[29] – коего теперь, удовлетворяя свои похоти, мясницки препарируют самыми кошмарными инструментами, какие только можно сыскать»[30].
Бесконечные печатные, словесные и эпистолярные баталии подорвали здоровье Моргенштерна, тем более что публицистические памфлеты и выступления ex cathedra[31] не были его единственным занятием. Отказавшись следовать рекомендациям врачей, он в 1929 г. приступил к написанию новой книги, адресованной рафинированному английскому читателю и озаглавленной "The aesthetic testament of baron Ungern"[32]. Из-за недостатка денежных средств он вынужден был параллельно заниматься переводами Хаусхофера на английский и французский языки. Однако переводы отнимали много времени и не доставляли почти никакого дохода. Тогда Моргенштерн с подачи Волноногова и Яжборовского решился открыть собственное учебное заведение – Школу русского миманса. Как отмечали «Русские новости» в обзоре театральных новинок,
«редко кому-либо доводилось видеть что-то подобное: три серьезных, уже немолодых человека, напялив усы и бороды, отвратительно кривляются и совершают нелепые акробатические кунстштюки… глядя на это безобразие, творимое contra jus et fas[33], решительно не понимаешь, о чем думает полицейский департамент»[34].
Вслед за появлением многочисленных анонимных доносов полиция потребовала закрыть Школу русского миманса ввиду явного антиобщественного характера этого учреждения[35]. Товарищество «Табль-дот» оказалось на грани нищеты. Всю вину за бедственное положение Моргенштерн возложил на штабс-ротмистра Волноногова.
Ипполит Волноногов вел в Париже беспокойную жизнь. Пренебрегая условностями, он разгуливал по rue Daru в коверкотовом пиджаке и бумазейных кальсонах строгого покроя, шокируя обывателей, устраивал безобразные сцены в респектабельных ресторанах, позволял себе появляться в опере в изношенном домотканом пончо и дипломатических чулках неопределенного цвета, совершал дикие ночные вылазки, во время которых шествовал по набережной Сены с факелом в руке, весь с ног до головы закутанный в безразмерный воротник из меха алтайской выдры, и горланил непристойные матросские песни. Наконец, он все время пил. Подобная безалаберность привела к тому, что вокруг него стали собираться разные проходимцы и темные личности. Так в одном из вечерних дансингов Волноногов сошелся с неким Сомбрерито[36], подпольным торговцем, снабжавшим весь Париж кокаином, вывезенным то ли из Монтерио, то ли из Монте-негро. Пытаясь уберечь друга от падения, Моргенштерн написал ему письмо, резкое, но справедливое.
«Ваши помыслы гадки, ваши желания низменны, – писал он, – подобно Петру Петровичу Уксусову[37] вы погрязаете в житейских страстях. Что вы возомнили? По-прежнему, как встарь, мечтаете найти на дороге неразменный алтын, и на вечные времена отдаться в рабство Вакху? Одумайтесь, безумец! Ваша неуемная жажда жизни уже сыграла с вами злую шутку, и если ничего не изменится, вы в конце концов окажетесь в самой глубокой трясине Злых щелей между маркизом де Садом и Жилем де Ретцем».
Но Волноногов не внял увещеваниям. Отношения между друзьями совершенно испортились в результате знакомства штабс-ротмистра с Женевьевой Маргенштерн и попыток примирить Моргенштерна с его научными и идеологическими антагонистами.
Окончательный разрыв состоялся на исходе 1935 г. В короткой прощальной записке, посланной Людвигу Яжборовскому, Моргенштерн подвел итог:
«Мне нечего сказать pro domo sua[38]. Мы утратили почву под ногами и потеряли ориентиры. Почти ничего из задуманного не удалось воплотить. Но в том, что дело всей жизни оказалось погубленным есть и моя вина – путь ad veritatem per scientiam[39] привел к развалинам Карфагена. Наш случай – увы! – типичен: история мономаний не знает положительных примеров».
О судьбе членов товарищества после 1935 г. написано крайне мало. Известно, что Алоизий Моргенштерн покинул Францию (на родину возвращаться он не желал из-за гордости, а оставаться в Париже больше не мог, каждый день, проведенный в городе рухнувших надежд, был для него пыткой) и отправился на Фарерские острова, где поселился в небольшой деревушке близ Торсхавна. Он своими руками соорудил просторную хижину в форме зиккурата (чем весьма шокировал рыбаков) и жил тихо и мирно, ведя обширную переписку с малознакомыми людьми. В конце 40-х им заинтересовалась одна шведская газета и прислала в Тор-схавн корреспондента, но ни на один вопрос ученый по существу не ответил. Когда его спросили о том, какова же, по его мнению, роль барона Унгерна в истории, Моргенштерн странно улыбнулся и процитировал М. Вебера:
«Весь исторический опыт подтверждает, что возможного нельзя было бы достичь, если бы в мире снова и снова не тянулись к невозможному; но тот, кто на это способен, должен быть вождем, мало того, он еще должен быть – в самом простом смысле слова – героем».
Доктор Моргенштерн скончался в мае 1949 г. от ожогов, полученных при тушении пожара, возникшего в ходе плановых учений столичной пожарной команды имени Мариуса ван дер Люппе.
27
Объектом ненависти (франц.).
28
Многоглавое чудовище (лат.).
29
Простите мне это слово (франц.).
30
После этого во многих отношениях примечательного письма во французской печати развернулась острая полемика между Алоизием Моргенштерном с одной стороны, и Бенедиктом, Вильгельмом и Гедеоном Маргенштернами с другой. В пылу дискуссии противники не брезговали никакими аргументами и из статьи в статью переходили на личности. Достаточно сказать, что Моргенштерн называл братьев «немвродами», а те, в свою очередь, с плохо скрываемым ехидством именовали его «Эриком Яном Хануссеном унгерналистики».
31
С кафедры (лат.).
32
«Эстетическое завещание барона Унгерна» (англ.). Книга так и не была закончена по причине неуклонного ухудшения состояния здоровья автора.
33
Против права и нравов (лат.).
34
Русские новости. – N6, 1930.
35
Эти события происходили на фоне сложного политического и общественного климата, вызванного выстрелом Горгулова в мае 1932 года.
36
Псевдоним известного парижского фотографа Эльсомбреро де Треспикоса.
37
т. е., кукольному Петрушке.
38
В защиту своего дома (лат.).
39
К истине через науку (лат.).