Страница 75 из 137
- Знаете что, - сказал Везич, - я собираюсь пойти на вас штурмом.
Общаясь много лет с иностранцами, беседуя с представителями германских фирм на конспиративных квартирах, наблюдая за двойниками, Везич научился располагать к себе людей; точнее говоря, он не ломал свое естество осторожностью, подстраховкой, перепроверкой, считая, что иностранца, приведенного к нему на беседу, должны в мелочах изучить его сотрудники, оставив для него, Везича, самое главное и трудное налаживание устойчивого, рассчитанного на многие годы контакта.
Женщина, видимо, что-то увидела в его лице, что заставило ее перестать улыбаться.
- Плохо вам? - спросила она просто и грустно. - Очень плохо, да?
"Не надо, - жалея самого себя какой-то особой, незнакомой доселе жалостью, потухнув вдруг, подумал Везич. - Ничего мне не надо. Поздно. Все пропущено, и незачем тешить себя иллюзиями".
- А вам хорошо?
- Мне? О, мне замечательно. - Она почувствовала перемену в настроении своего соседа, доела пирожное, оставила на мраморном столике три монеты и закурила. - Ну, что ж вы не штурмуете? Я жду.
- Армия разбежалась, - ответил Везич, - а командиры голодны. Так что можете чувствовать себя вольным городом.
Когда женщина ушла, ему захотелось подняться, бросить свою "турскую кафу" и побежать за ней, но снова кто-то второй, рассудочный, сидевший в нем и управлявший его поступками, сдержал его, и он вернулся в кабинет поникший и зло отчитал секретаря за то, что тот не удосужился проветрить помещение во время его отсутствия.
Назавтра он ждал часа, когда начнется обеденный перерыв, и больше всего боялся, что та женщина зашла в посластичарницу так же случайно, как и он, а увидев ее за тем же столиком, вдруг рассмеялся, подошел к ней и сказал:
- Я чертовски скучал...
Когда он пригласил ее за город в маленькую корчму в горах и сказал, что не может бывать с ней в городских ресторанах - "Зачем давать пищу для сплетников, я человек семейный", - Лада посмеялась:
- Вы человек семейный, а я из породы грешниц, так что все поначалу складывается так, как и принято в конце тридцатых годов двадцатого века.
- Вы не похожи на грешницу.
- А вы не похожи на семейного.
- Почему?
- Потому что семейные перед тем, как приступить к решающему штурму, начинают рассказывать о том, какие прекрасные у них жены, какие они верные друзья и заботливые матери. Обычно говорят об этом после третьей рюмки, перед тем как положить руку на колено своей спутнице.
Везич почувствовал, как по-разному два его "я" восприняли слова Лады. Первый Везич, полицейский по профессии, отметил, что женщина точно знает то, о чем говорит. Это не с чужих слов. Не от подруги. Он сразу же связал слова Лады с морщинками вокруг глаз, на которые обратил внимание в первый день их встречи. Второй Везич, просто Петар Везич, испытал тяжелое чувство ревности: "Сколько у нее было таких разговоров с семейными мужчинами?!" Но неожиданно появился третий Везич, странно совместивший в себе и первого и второго. И этот третий Везич сказал себе: "Наверное, это форма защиты. Ведь я обидел ее, упомянув про семейность. Я обидел ее, пригласив за город, сюда приглашают только за тем, чтобы после легкого ужина подняться в номер на втором этаже, здесь паспортов у постояльцев не требуют. Никакая она не грешница. Просто защищается, но делает это больно".
- И часто вам говорили семейные мужчины о своих прекрасных женах?
Лада подняла глаза к потолку, наморщила лоб и стала загибать пальцы. Губы ее смешно шевелились, произнося имена мужчин беззвучно, но так, чтобы можно было угадать, какие имена она называла.
- Шестеро. Седьмой оказался чудовищем - он с самого начала жаловался на свою благоверную, называл ее ревнующим крабом и все время смотрел на дверь кабака. У бедняги, видимо, уже были прецеденты с его дражайшей половиной. Когда я спросила, отчего бы не развестись, он ответил: "Но ведь у меня семья..."
- Знаете, мне что-то не очень приятно слушать ваши откровения.
- Думаете, мне очень приятно слушать предупреждения о вашем семейном положении?
- По-моему, в том, что мужчина сразу говорит о семейном положении, есть своя честность - он не хочет ничего обещать.
- А разве кто-нибудь чего-нибудь просит? Или вы считаете, что только мужчине может нравиться женщина? Женщина, по-вашему, такого права лишена?
- Плохо-то, оказывается, не мне, а вам, - сказал Везич, вспомнив ее вопрос во время их первой встречи.
- Почему? Плохо, если я это ощущаю. А я не ощущаю. Я плыву. По течению. Любуюсь берегами. На облака смотрю.
- И вам не хочется выйти замуж?
- Как сказать... Замуж ради того, чтобы замуж, нет. А те мужчины, которыми я была увлечена, сразу же сообщали мне о своем семейном положении.
- Разве нет холостых сверстников? Вам сколько лет?
- Двадцать шесть. Сверстники есть. Но с ними скучно. Женщина раньше умнеет. Я умнее моих сверстников, а выходить замуж только для того, чтобы ложиться в постель по закону, не знаю, по-моему, это подло...
- Значит, лучше быть любовницей умного женатого, чем женой глупого холостяка?
- Конечно, - ответила Лада. - Вы только вслушайтесь в слова "жена" и "любовница". Это замечательно звучит - любовница. А что такое жена?
- Это Чехов объяснил.
Лада засмеялась:
- "Жена есть жена"? Вы об этом?
- Я, между прочим, разведен.
- Слушайте, милый Петар... Честное слово, я не буду навязываться вам в жены. Я обычно вижу только того, кого мне хочется видеть. И денег у вас просить не стану - из-под маминой палки я выучила три языка, и мне хватает на жизнь.
- А коли я попрошу вас стать моей женой?
- Не рассердитесь, если отвечу правду?
- Не согласитесь?
- Не соглашусь.
- Почему?
- Я же сказала, мне хочется плыть, как плыву, и на облака смотреть.
- Вам бы хотелось встретиться со мной еще раз?
- Да. А вам?
- Очень.
- Почему?
- Вы красивая.
- Вы тоже.
- Это что, имеет значение для женщины?
- Господи, огромное! Первое время красивому даже глупости прощаешь.
- Когда я вас увидел, мне покойно стало, хорошо... Да, - спохватился он, - я вот тяну и тяну вино, а вы и не пригубили.