Мать Сумерек

Так он думал. И теперь попался на бессовестной лжи. Он и раньше лгал, но до тех пор, пока ложь его касалась чего-то несущественного, Бансабира спокойно позволяла ему. Видела, что обманута, но лишь улыбалась и оставляла слово за ним. Сейчас места для слов не нашлось. Что ж, не самый плохой вариант умереть от её руки.

Вал улыбнулся и закрыл глаза.

Ледяная сталь коснулся шеи и… ничего.

Ладно, помучить его перед смертью — в её власти. Он не станет сопротивляться.

Вал поглубже вздохнул напоследок, сглотнул и чуть вытянул шею, будто от этого резать легче.

Ничего не происходило, и от напряженности момента дыхание Вала стало сбиваться. Самые невыносимо долгие минуты жизни всегда последние.

Внезапно шею перестало обжигать леденящее прикосновение меча. Он успел открыть глаза — а потом оглох.

Не по-женски твердый кулак прилетел в щеку с замаха.

Вал вытаращился на Бану, с трудом удерживаясь на ногах. В голове зазвенело почти также, как если бы танша врезала в ухо.

— Го… Госпож…

Бансабира поймала качающегося Вала за грудки и ударила снова. Встряхнула обеими руками и зашипела в лицо:

— Твою мать, Вал! Твою мать!

Сущность претензии никак не шла с языка: эмоции захлестывали грозную таншу так, что не удавалось внятно изложить мысль.

— Вал, — сквозь зубы тихо зарычала танша, чтобы весь лагерь не стал свидетелем срыва. — Если ты мне лжешь, неважно почему, я не должна об этом знать! — снова ударила. Вал не протестовал и позволял госпоже его лупить. — Тем более, — ударила, и у Вала на месте будущего синяка проступила кровь, — никогда, — ударила, — никому, — ударила, — не позволяй разоблачать себя на глазах у всех! — ударила опять и опять поймала за грудки. Лицо Вала побагровело в нескольких местах, но он терпел и старался смотреть на госпожу прямо. Насколько мог. — Неужели ты не понимаешь, дурень, — со слезами в голосе зашептала Бансабира, — что если я обнаруживаю твое вранье при всех, это вынуждает меня и наказывать при всех! Гистасп — один из моих генералов. Неспособность защитить его жизнь или здоровье приравнивается к измене даже для него самого! Особенно сейчас, когда из четырех генералов у меня под рукой — всего три! Как ты думаешь, что мне следовало бы сделать, поймай я на укрывательстве правды о ранении генерала кого другого?

— Вы убили бы его, не думая, — честно отозвался Вал.

— Вот именно! — повысила голос Бану, отпихнув мужчину. Тот отступил, шатаясь. — Вот именно! А как я могу убить тебя?! ВАЛ!! Что же ты за идиот?!

Она отвернулась от бойца, обхватив руками голову и утробно зарычав. Никто и никогда не подумал бы, что до такого бешенства Бансабиру может довести угроза жизни подчиненного.

— Неужели ты не знаешь, что есть случаи, когда врать никак нельзя?!

Вал не стал отвечать, понимая, что это от него сейчас не требуется.

— Сначала Отан меня предал, потом Юдейр исчез, Гистасп при смерти, а теперь по твоей милости я либо прослыву ничтожеством среди собственных людей, либо отрублю тебе голову, — тише проговорила Бану, немного успокаиваясь.

— Никто не станет считать вас ничтожеством, если вы простите одну провинность и сохраните одну жизнь, — хрипя протянул Гистасп. Бансабира вздрогнула от неожиданности звучания его голоса, потом обернулась через плечо, глянула презрительно и выплюнула:

— Я бы считала.

Гистасп едва-едва усмехнулся.

— Тану, это я приказал Валу, — начал он, но лицо Бансабиры перекосило от ярости:

— Закрой рот и отдыхай. Тебе вредно говорить.

Взметнулся полог, и Бану исчезла на улице.

Вал и Гистасп в шатре переглянулись. Генерал опытным глазом оценил масштабы катастрофы на лице брюнета.

— Похоже, я знатно тебя подставил, — прохрипел он. — Прости.

Вал осторожно прикоснулся к отекающему лицу.

— Да ладно, переживу как-нибудь. Надо приложить что-то холодное.

— Выгляни на улицу, река же рядом. Вода холодная.

— Если я сейчас выгляну на улицу, меня или засмеют, или пожалеют. И, честно сказать, не знаю, что хуже.

— Тогда придется дождаться, когда менять повязку придут мне.

— Похоже, — Вал снова осторожно пощупал лицо, с трудом представляя, как выглядит. — Когда я учился в военной академии, я и представить не мог, что в девчонке может быть столько сил.

Гистасп еще успел хмыкнуть на это — в душе, а потом потерял сознание.

Бансабира и Лигдам появились в шатре спустя четверть часа. Последний, обхватив жестяную ручку обрывком плаща, нес котел с горячей водой. На забившегося «в угол» Вала танша взглянула, как на пустое место. Присев на ложе Гистаспа, убрала мокрую ткань, велев Лигдаму сполоснуть её в реке. Убрала разодранный покров, ослабила и убрала ремень. Кровотечение остановилось, хвала Праматери, мысленно вздохнула танша. Промыла рану. Вскоре вернулся Лигдам с водой из реки в еще одном котле.

— Подай кинжал, — велела Бансабира. Лигдам поднялся, но она одернула. — Не ты.

Вал сообразил не сразу, но, поняв, что обращаются к нему, сориентировался быстро. Без слов протянул Бану оружие.

— Свечу.

Оруженосец и телохранитель предоставили несколько свеч в ряд. Бансабира прокалила железо.

— Держите его руки, — велела, удерживая клинок в огне. — Рана крупная, так что жечь придется несколько раз.

— Секунду, — сориентировался Вал, отодрал от плаща Гистаспа еще кусок, быстро выполоскал в теплой воде, скрутил в жгут и, с помощью Лигдама просунул Гистаспу меж зубов. Потом генералу действительно завели руки в стороны. Коленями уперлись в запястья, локтями навалились на плечи. Этот альбинос жилист и сухощав, но силы в нем немало.

Бансабира покосилась на Гистаспа, все еще удерживая клинок в огне. Ей вдруг вспомнилась сцена многолетней давности, когда Гор выхватил из огня железный прут с клеймом сабли. Никогда бы не подумала, что однажды ей придется делать нечто подобное. В её отрядах, в её армии участь прижигать всегда доставалась кому-то другому: подчиненным старшим по рангу, подчиненным младшим по рангу, лекарям. Незабываемое чувство и незабываемый до дурноты запах паленой плоти…

Бану вздохнула и прижала раскаленное лезвие к поутихшему шву.

От боли Гистасп пришел в себя и взвыл зверем.

Закончив, танша утерла губы тыльной стороной ладони. Гистасп лежал в отключке и едва слышно посапывал. Бану, подняв глаза, поглядела на Вала, ощупала взглядом расплывшуюся физиономию.

— Приведи себя в приличный вид.

Тот кивнул.

— И приберите тут. Я пройдусь.

Бансабира исчезла в сгущающемся вечере. Её с уважительным поклоном окликнул Ри, видно что-то хотел спросить, но Бану лишь подняла руку в останавливающем жесте. Все разговоры потом.

Она сделала круг вокруг разбитого лагеря, потом остановилась и посмотрела вперед — в ту сторону, откуда рано или поздно должна прибыть помощь. Странная шутка жизнь: все роли, которые она так ненавидела, одну за другой приходится примерять на себя.

К следующей ночи они, наконец, добрались до чертога.

Под тяжелым меховым плащом, как под невзгодами, Бансабира тяжело поднималась по парадной лестнице. Узнав о прибытии тану, её торопились встретить. В самых первых рядах примчался Русса, следом Тахбир, потом вылез Раду, еще кто-то. Новости сообщали наперебой, вопросы задавали, не слушая друг друга. Сквозь гвалт с трудом пробился высокий голос Иттаи:

— Сестра, у нас сейчас гостит раманин Джайя, думаю, с ней нужно поздороваться в первую очередь.

— Не сейчас, — отмахнулась Бансабира, целенаправленно поднимаясь вверх. Оказавшись в переднем холле, скинула плащ, не оглядываясь. Лигдам по привычке поймал сзади. Из ближайшего коридора в холл вышла упомянутая Джайя. Значит, северная танша, наконец, соизволила почтить их вниманием? — раманин сузила глаза.

— Бансабира, — мягко позвал Русса. — Будет невежливо…