Мать Сумерек

Сарват озлился пуще прежнего. Тот факт, что Сафире всегда было позволено больше, чем остальным, и что обычно в предначертаниях жрица оказывалась права, раздражал государя неимоверно. Сарват только хотел было с новым пылом протестовать — он царь, между прочим! — как другие члены царского совета — казначей, управляющий, наместники и министры — принялись поддерживать уже выступивших. У многих были свои цели: Данат, похоже, вечен, а у каждого есть какой-нибудь сын, брат, сват, для которого место во главе армии стало бы венцом военной карьеры. От орсовского мальчонки, кабеля царевны, они потом избавятся, его сжить со света проще, чем старого, закоренелого Даната, способного удерживать любую позицию в жизни, если придется, зубами. А раз так — не стоит упускать шанс освободить роскошное место в царском совете, ведь для любой из знатных семей, члены которых в него входили, иметь здесь второй голос означает существенное усиление власти.

Наконец, голос взяла Майя — и это стало решающим ударом. Разве их отец и мать могут успокоится в Залах Нанданы, если её будущее дитя — единственное в новом поколении Салинов? Разве для этого они старались всю жизнь, чтобы с закатом их первенца Сарвата угасла и династия? Свадьба для любимого брата сейчас — самый что ни на есть первостепенный долг.

— Но кто тогда? — скрипя зубами оглядел собравшихся молодой царь.

— Еще спрашиваешь, брат? — спросил Таммуз совсем по-семейному. — Там моя сестра и твой брат. И если я что-то сделаю не так, чего все опасаются, ты убьешь вторую мою сестру, которая остается здесь, а меня вздернут враги. Но если я смогу вырвать победу из рук ласбарнского сброда, ты назначишь меня охранителем своего первенца, как только будущая жена родит его.

Таммуз смотрел гордо, и даже у Сафиры что-то дрогнуло в груди. Неужели этот мальчишка настолько искренен, что в качестве награды просит чего-то настолько доверительно близкого, настолько родственного? Парочка аданийских вельмож в душе разделило удивление жрицы, никак не подав вида.

— Ну так что? — спросил Таммуз, не сводя взора с Сарвата, хотя краем глаза подмечал, с какой горделивостью и восхищением глядит на него жена.

Царь, впрочем, тоже видел влюбленную и, сколь бы он ни отрицал, счастливую сестру. Все это должно было быть иначе, думал Сарват. Все как попало! Все не так, как хотел отец и мечтала мать! Но, похоже, его попытки воплотить их надежды никем не приветствуются здесь, а он слишком устал, чтобы что-то доказывать. Пожалуй, стоит и впрямь уже жениться — разве не об этом он сам тосковал последние несколько недель. Да и кандидатка, говорят, есть.

— Я принимаю твои условия, — буркнул он Таммузу.

Не желая больше ничего слушать, Сарват подскочил, опираясь на подлокотники кресла, с такой силой, что восседалище отлетело на полтора метра. С грохотом хлопнув дверью, Сарват покинул кабинет, бросив напоследок, чтобы, самое позднее, через неделю Сафира благословила его брак.

Сафира обреченно вздохнула. Может, её опасения были вовсе не опасениями? Может, Срават и впрямь нездоров? Или просто недальновиден и горяч? Хотя, разве горячность и бедовая голова у человека, занимающего трон, не является смертельным недугом?

Таммуз, сияя до кончиков волос, благодарил жену за поддержку, когда они уединились после совета. Майя купалась в его обожании и цвела. Таммуз попросил супругу лечь пораньше — ребенок нуждается в большом количестве сна и отдыха, как и его мать, а она и без того сегодня всерьез понервничала.

— Когда я вернусь, — напутствовал Таммуз жену ко сну, — то надеюсь взять на ручки прехорошенького мальчика, а лучше — славную-славную девочку.

Майя зацвела пуще прежнего:

— Ты правда хочешь девочку? — ей, самой еще юной, очень хотелось бы иметь дочку.

— Разумеется. Хотя бы потому, что мне не придется за неё переживать. Сарват очень обеспокоен за свою власть. Пока у него не родится наследник, нам будет спокойнее воспитывать девочек, чтобы не нарушать мир в семье.

Майя, поняв ход мыслей супруга, опечалившись, вздохнула. Сарват, конечно, во всем неправ. Во всем, что касается Таммуза. Но ничего, когда муж вернется с победой, брат, наконец, переменит мнение.

— Конечно, переменит. Он ведь просто обеспокоен и пытается вжиться в роль царя, как может, — согласился Таммуз. — Едва ли кому-то из нас понятно, что творится у него на сердце.

Таммуз знал, подобный аргумент — лучший. Майя сама раз десять заставала брата за подобными обвинениями в адрес семьи. Кто из них мог его понять?! Такие разговоры Сарват почти полюбил, и Таммуз всячески ими пользовался.

Когда, наконец, Таммуз уложил жену и ушел в спальню, отведенную ему на время беременности Майи, помрачнел быстрее, чем вздымается грудь при вдохе. Ему определенно нужен сын и только сын. У Майи нет права сейчас рожать баб. Дай Бог, у неё родится мальчик. Было бы идеально, если бы при этом будущим первенцем Сарвата оказалась девчонка. Жаль, что он никак не может повлиять на результат.

Таммуз сжал зубы. В любом случае, даже если родится девка, её можно будет использовать позднее, а Майе придется рожать до тех пор, пока он, Таммуз, не достигнет успеха с сыном. И чтобы это было возможным, для начала придется вернуться в Шамши-Аддад живым с югов. Живым генералом Адани — вместо Даната, час которому пробил.

Царевич завалился спать почти сразу — чтобы пораньше встать и подготовиться к походу, насколько можно. Его звали на юг, к Красной Башне. Определенно, именно его. Помимо сведений о том, что «ласбарнское рванье выстроило гарнизоны вдоль путей сообщения в шахматном порядке», которые сами по себе были посланием для любого Далхора, выросшего на рассказах о военных кампаниях царя Алая, еще до вчерашнего совета Таммузу принесли письмо.

Некто из Орса, кто помогал Таммузу поддерживать связь с родиной, некто, кого царевич не видел никогда, звал поговорить — тайком от обоих царей.

Сайдр, верховный друид Этана в новом поколении, отдал Клиаму Хорнтеллу свой посох вместо костыля, чтобы тот мог поддерживать орудием вес в помощь ослабшим мышцам. Отощавший, измученный, с обвисшей кожей и безжизненным лицом, с почти полностью опавшими прежде золотистыми шальными кудрями, Клиам потихоньку следовал за Сайдром. Вопреки ожиданиям, он смог сохранить ясность рассудка и даже не воевал с крысами — как более ценный заложник, он содержался в более приближенной к выходу камере и более достойных условиях — на случай, если Клион Хорнтелл, герцог Излучины, вздумает вести переговоры и, как постоянно твердил Нирох, «взяться за ум». Так что до него очередь быть съеденным заживо, подобно Тиранту, так и не дошла.

Тракт выбирали с трудом и продвигались медленно, зачастую больше ночами и бездорожьем, прячась ото всех и вся. К тому же Клиам едва ли мог покрывать за день большим расстояния, и основную часть дня они сидели в привалах.

Страна напоминала погост.

Обглоданные земли опустели. Разбойники и мародеры встречались регулярно, как и их жертвы, умирающие на глазах у путников. Сайдр пользовался теневым плащом Завесы, прячась с Клиамом, но путники видели, как люди обезображивали некогда плодородные, густые от колосьев и цвета долы, хуже любой саранчи и крыс.

Теперь никто не делил встречных на староверов и христиан: все видели врагов во всех.

Снова собрать хоть какие-то силы, чтобы привести к порядку для начала столицу и округи Кольдерта, было непросто. Тройд делал, что мог, но все вело к тому, что те, кто выжил после вторжения архонцев и скахир, теперь должны были полечь от немощи. И не только голодной, с ужасом понимал молодой король в столице: передавленные до кишок люди под стенами гноились на солнце, заражая все вокруг, и многие из тех, кого Тройд отправлял сваливать в кучи и сжигать погибших, заболевали вскоре неизлечимой хворью. Костры заполыхали вокруг столицы повсюду, желающих поучаствовать в возрождении страны было все меньше.