Саблезубый

– Шаповалов, ты мне, гаденыш, должен будешь, как земля колхозу, – пробормотал с досадой, скидывая свою дубленку и заворачивая в нее любительницу пощеголять в плаще в декабре.

Зыркнул на ее ноги.

– Ну логично, чё.

В кроссовках. Физкультурница тут у меня. Прицепив себе на пояс ее переносной мини-сейф, прихватил ствол, поднял девку и понес в машину. Провести вечер в приемном покое больницы вместо сауны со шлюхами – прям мечта, ага. Должен, ох, должен мне Колька.

Глава 4

– Куда поедешь – знать не хочу, Катька. Найдет тебя…

– Я не сдам. Не сдам, Марат. Даже не думай!

– Вот держи, – сунул он мне в ладонь что-то железное. – Ячейка хранения в универсаме на Горького. Две остановки от аэропорта. Номер восемь. Там шмотки другие и денег немного. Цацки взяла?

– Угу, – ответила, не оборачиваясь к нему, наблюдая, как Вознесенский общается у стойки регистрации на посадку с повисшей на его локте супругой.

Он, не скрываясь, пас меня, находящуюся в конце этой же очереди, а его благоверная делала вид, что не замечает. Приличия же типа соблюдены. Она с ним рядышком, благопристойное такое семейство, а подстилка-любовница, которую тащат почти как багаж в сопровождении охраны, болтается где-то сзади, где ей самое место.

– Ты только по своему паспорту сдавать их не думай. – Вообще-то, мой паспорт лежит сейчас в кармане у жирдяя Лехи, и я его в руках уже два года не держала, но поправлять Марата или останавливать не стала. Придумаю что-нибудь. – На раз вычислит тебя. И ездить старайся не на такси и тем более не суйся на самолет. Вообще не светись нигде с документами. Найди кого-нибудь, кто тебе новые слепит. Сейчас это запросто. Поняла?

– Да-да.

– Двигай из города лучше на рейсовых автобусах или на электричках. Чем больше будет пересадок, тем лучше. На вокзалах не ночуй, если что. Менты там мигом срисуют. Прячься где-нибудь. Лучше придурка какого сними и с ним… ну, сама поняла, хоть в тепле. Не май месяц. Ты красивая – проблем не будет.

– Я поняла, – ответила, сглотнув.

Семейство Вознесенских чинно двинулось, уходя из зала ожидания. Димасик напоследок зыркнул грозно. Как же мне было тяжело не показать уроду фак.

– Леха возвращается. Все, ни слова больше, и будь наготове. Как вещи досматривать начнут – вали сразу.

– Спасибо, Марат. Я в бога не верю, но всего тебе и детям твоим хорошего. Смогу если когда – отплачу.

– Брось, девочка. Нельзя с людьми, как он с тобой.

Я даже не поняла, что там нашлось в спортивной сумке Лехи. Просто милицейская псина вдруг села около нее и стала облаивать. Началась суета, Леху заставили поднять руки, а заодно и Марата – они ведь были оба в одинаковой ЧОПовской форме. И вот тут я и сквозанула. Сперва неторопливо, типа я тут вообще мимо проходила, отступила на несколько шагов. Потом пошла быстрее. И ближе к выходу уже побежала сломя голову. Так быстро, как только позволяли бл*дские туфли, которые мне велено носить. Димасику нравятся каблуки. С каким же наслаждением я зашвырнула дорогущую обувь в мусорку в туалете универмага. Платье и даже это шлюшье белье туда же. Натянула костюм спортивный прямо на голое тело, чувствуя себя едва ли не счастливой. Обула кроссовки, вытащила из сумки, которую Марат оставил мне, дешевую серую болоньевую куртку. Я такие последний раз носила, еще когда в приюте жила. Кайф!

Первым делом пробралась к своему тайнику в парке возле коттеджа, который Вознесенский купил в качестве моей тюрьмы. Уже давно, когда присмотр был за мной не такой тотальный, я спрятала там стыренный у своего захватчика ствол. Конечно, он понял, что это я. И трындюлей мне досталось тогда, и допрос был с пристрастием. Но хрен он чего добился, ведь всерьез вредить мне не мог. Как поломанную иметь потом? Он же, пидорюга, эстет. Закончилось все обыском всего дома и участка и усилением контроля. Ни шагу больше без надзирателей. Я очень надеялась, что весь тот целлофан, в который я сто раз обернула оружие, сохранил его от порчи. В любом случае даже помахать стволом перед чьей-нибудь охреневшей мордой – уже гарантия определенной безопасности. На вид все казалось нормально. Никто меня не заметил, и город я смогла покинуть без проблем.

Но дальше все пошло не так удачно. Через сутки, когда умудрилась уснуть в очередной электричке, сумку с деньгами и куртку у меня сперли. Жрать нечего, ехать дальше только зайцем или автостопом. И еще не факт, что брат, который обо мне и знать не знает, захочет помогать. Может, вообще пошлет. Мать же от него отказалась, так с чего ему испытывать родственные чувства? Но мне и не надо особых чувств. Пристроиться хоть на первое время помог бы, побрякушки сбыть. Навязываться не собираюсь. Я и узнала-то о нем случайно и совсем недавно из материнской слезливой исповеди в больнице. Где она валялась, изображая страдалицу, избиваемую за мои косяки. А на деле – просто работала щедро оплачиваемыми кандалами для меня, цепью, на которую меня посадил Вознесенский, лживо угрожая ее жизни. Нет, я не сомневаюсь, что он запросто может причинить ей вред. Вот только, успокоившись после того, как узнала правду об их взаимовыгодных отношениях, я задалась несколькими вопросами. Например, что мешало матери скрыться куда-нибудь за эти два года? Уехать и развязать мне руки. Ее-то никто не пас. И зачем бы Дмитрию ее убивать, если без нее нет ни единого рычага давления на меня. Нет, может, ей и попадет, но ничего действительно страшного. Моя совесть тут чиста. Надеюсь, никому и в голову не придет искать меня на другом конце страны, у брата. Мать и сама не вспомнит, что мне о нем проболталась. Никто не был в курсе, что я обшарила всю ее засранную квартиру, прежде чем нашла документы старые на антресолях. И фото. Она, в те времена еще красавица, мужик незнакомый, здоровый такой, и пацан лет трех. Тогда было модно такие вот портреты семейные делать. Брательник, выходило, старше меня на двенадцать лет. И фамилия у него его отца. Пришлось поискать. Спасибо интернету.

– Сука, и занесло же тебя, родственник, жить в такой холодрыге.

Выезжала из плюс десяти, приехала спустя пять голодных дней, бессонных ночей в морозище. По дороге пришлось отбиться от двух попыток изнасилования, одного ограбления, сбегать от наряда ментов, сменять сережки с сапфирами на плащ и полбуханки серого хлеба у доброго бомжа дяди Семы. Куртку теплую он ни за что отдавать не захотел. Самому нужна, «а побрякушки твои – тьфу, барахло, еще не факт, что хоть водки на них купить можно». Взяла, что давал. С золотом же не пойдешь в магазин, не брякнешь на прилавок, тыкая в нужное. С этим *баным ломом и куска хлеба себе, как выяснилось, не купишь. Спасибо цыганам за такую «доверчивость» народа. Все подозревают попытку на*бать и гонят, как псину шелудивую. Правда, разок предложил один прыщавый дегенерат отсосать ему за мусорными баками в обмен на гамбургер. Но я только в рожу ему плюнула.

– Не настолько голодная, значит, – процедил он, утеревшись.

Короче, к тому моменту, как добралась, у меня силы были на исходе и я даже холод перестала ощущать. Уже только в пустынный офис зайти, в тепло, было само по себе кайфом. Похрен, почему никого нет и не заперто. Я так устала, оголодала, что решила: если что, просто найду какой-нибудь уголок и посплю. Хоть на полу. Но не на морозе.

Громила, выступивший на меня из темноты, взбесил моментально. Что он не мой брат, я поняла сразу. На том фото мальчишка был такой же чернявый, как и я, а этот бугай здоровый – блондин. Зенки наглючие, такие еще поискать. Шарил ими по мне, все равно что лапищам своими уже щупал. Аж ознобом по коже пробрало, и невольно сразу оскалиться захотелось. Или сбежать сломя голову. Потому что предчувствие от его взгляда появилось какое-то… обреченности, что ли. Будто все, попала, бежала и отбегалась. Как в той сказке про Колобка: от деда ушла, а к лису в пасть прямиком закатилась. Хотя какой из него лис, скорее уж тигр саблезубый. Я еле на ногах стояла, а он скалился, откровенно стебался надо мной. Решил, что шалава дурная я, которая от Николая залетела и пришла что-то требовать? Отвернулся, демонстрируя, что я никто, место пустое. Мои нервы не выдержали. Захотелось увидеть его рожу хамскую, страхом перекошенную. Со стволом у башки как ты выделываться будешь, а?