Страница 14 из 19
– Так почему ты сразу не появился у моего шатра?
– Мне не позволили надсмотрщики. Я умолял, я объяснял им…
– Освободить его, – потребовал Александр. – Поступаешь на службу к Евмею. Вон того силача приведите, – указывал гегемон на следующего пленника, выделявшегося среди остальных высоким ростом и широкими плечами.
Пленник нехотя опустился на колени и склонил голову.
– Ты воин? – спросил Александр.
– Я командовал сотней артамака, – промычал пленник. – Мне не удалось погибнуть, защищая кшатру.
– Так ты из «Бессмертных».
– Да. Я клялся перед неугасающим огнем Ахуры Мазды отдать жизнь за правителя Персии.
– Теперь я – правитель Персии, – гордо воскликнул Александр. – Служи мне.
Пленник молчал.
– Ну, согласен?
Пленник продолжал хранить молчание.
Александр побагровел и часто задышал.
– Эй, надсмотрщик, – окликнул он гоплита, следящего за строителями. – Вот этот должен трудиться от зари до зари на самых тяжелых работах пока не сдохнет. Не жалей его. Понял меня?
– Да, гегемон! – ответил гоплит и тупым концом копья погнал пленника на стройплощадку.
Кавалерия гетайров вошла во влажную прохладную теснину. Вверху по скалам карабкались критские лучники, предупреждая засады. Над ущельем раскинулось синее чистое небо. Гетайры весело болтали, шутили, угощали друг друга слабым вином из своих походных фляг. Один Александр ехал задумчивый и молчаливый.
– О чем мысли твои? – пристал к нему Гефестион. – Тебя не отпускают воспоминания прошедшей ночи, которую ты так сладко провел в шатре самой красивой женщины Персии?
– Что ты хочешь услышать? – От колючего взгляда Александра Гефестион поежился. – Мы захватили вместе с обозом Дария множество прекрасных персиянок. Выбирай любую. Не хочешь персиянку? Так нас сопровождают лучшие гетеры из Афин. Сама Таис Прекрасная среди них. Но ты, Гефестион, предпочитаешь вместо общения с красавицами, напиться до беспамятства и пугать всех своим храпом.
– Я исправлюсь, – пообещал товарищ. – Но мое сердце пробито стрелой шутника Эрота.
– Кто же она?
– Дочь Дария.
– Какая из двух? – Александру стало интересно.
– Конечно же – старшая. Юная Сатира очаровала меня. Отдай мне этот чудный цветок. Обещаю быть с ней нежным и внимательным.
– Опомнись, Гефестион, – нахмурился Неарх, ехавший следом, – Ей всего-то тринадцать лет. Попросил бы лучше жену Дария.
– Никто не смеет приближаться к этим женщинам и даже взглянуть на них, – гневно оборвал его Александр.
– Но, почему? – не унимался Гефестион.
– Не уподобляйтесь диким варварам. Мы люди благородные, и должны держать себя в рамках приличия. Поищи себе подругу среди танцовщиц или среди гетер.
– Но ты же взял себе Барсину, – осторожно упрекнул его Гефестион. – Говорят, она тоже из гарема Дария…
– Не смей говорить о ней! – вспылил Александр, побагровев, словно солнце на закате.
– Прости, – испуганно воскликнул Гефестион.
– Простил, на этот раз. Но запомни, – Александр подъехал к нему вплотную и глухо произнес: – Если еще произнесешь ее имя, маленький скиф вгонит тебе кинжал под кадык. Сделаешь? – обернулся он к Исмену.
– Рука не дрогнет, – пообещал мальчик, бесстрашно взглянув Гефестиону в глаза.
– Сдаюсь, – подавленно ответил Гефестион.
Их догнал Черный Клит. Он вел за собой старого коня, укрытого пестрой попоной.
– А вот и Буцефал, – обрадовался Александр. – Как он себя чувствует? Что сказал конюх?
– Как себя может чувствовать старый конь, – пожал плечами Клит. – Пересядешь на него?
– Нет. Пусть идет рядом.
– Зачем тебе этот старик? – поинтересовался Исмен, взглядом оценив коня. – Ты можешь купить сотню хороших. А на нем далеко не ускачешь. У нас таких старых отдают в жертву Фагимасаду, чтобы они не мучились. Если в табун его отпускать, там молодняк забьет его. Мы, обычно, привязываем старого коня ночью в степи к кольям. Волки, слуги Фагимасада, приходят и съедают.
Гетайры, скакавшие рядом недовольно загудели, осуждая слова Исмена.
– Ох, ну и обряды у вас, – покачал головой Александр. Объяснил: – Буцефал дорог мне, как тебе дорог Цырд. Он – мой первый боевой конь, мой брат. Я сам его объездил.
– Сколько же лет тогда тебе было?
– Двенадцать. Правильно, Гефестион?
– Двенадцать, – подтвердил тот.
– Там, в Иссе, я увидел, как ты усмиряешь разбушевавшегося Цырда, и вспомнил себя, – признался гегемон. – Для меня это была великая победа. Я мальчишкой смог объездить дикого скакуна, на котором не усидели бывалые всадники.
– Я свидетель, – подтвердил Гефестион. – А дело было так: Филоник из Фиссалии, отец нашего юного Агенора, пригнал Филиппу лучших коней из своего табуна. Филипп сразу выбрал Буцефала и заплатил за него щедро: шестнадцать талантов золотом.
– Ох, и любитель ты приврать, – покачал головой Неарх. – Тринадцать талантов запросил Филоник, а сошлись они на десяти. Но тоже – огромная цена за коня.
– Все-то ты помнишь, – обиделся Гефестион. – Однако, не в цене дело. Коня никто не мог объездить. Буцефал скидывал даже самых умелых седоков. Сам Филипп чуть не свихнул шею, слетев с него. Тогда он разозлился и приказал пустить коня на мясо, сказав, что такого дикого зверя приручить невозможно. Александр попросил отца отдать ему Буцефала. Он догадался, что конь боится тени, и развернул его головой к солнцу. Буцефал успокоился и дал себя объездить.
– Верно. Так все и было, – подтвердили Неарх и Птолемей.
– Ну и напридумывал ты, Гефестион, – усмехнулся Александр. – Что за глупость: конь боится тени. Покажи мне коня, который убегает от собственной тени. Просто, Буцефал терпеть не мог пьяных. Даже я после бурных ночных празднеств никогда не подходил к нему, иначе рисковал получить удар копытом. Вот такой он гордый, мой Буцефал: не переносит пьяниц и жестокого обращения. Я никогда его не бил. А конюхи моего отца никогда трезвыми не бывали, да еще стегали нещадно его кнутами, надеясь таким образом усмирить гордый нрав сына Посейдона. Не вышло! Но мне Буцефал сразу понравился. Ни один конь с ним не сравнится: горячий, широкогрудый, с сильными стройными ногами, шея, словно литая. Когда его замученного и избитого приводили в конюшню после очередной попытки объездить, я тайком пробирался к нему. Сначала он не доверял мне, но постепенно привык. Я кормил его солеными лепешками. Вскоре он позволил заходить в стойло. Я смазывал маслом рубцы, оставленные кнутом, вытирал пот своим плащом.
– Зачем? – не понял Исмен.
– Чтобы запах от меня исходил, как и от него. Вскоре Буцефал разрешил надевать узду. Ночами, когда сторожа дрыхли, я облачался в плащ, пахнущий его потом, и выводил коня в поле. Не пробовал садиться на него, просто – бежал рядом. Мы ходили к реке, где я чистил его и поил свежей водой. Конь подружился со мной. Именно – подружился, а не подчинился. Подчинить его – невозможно. В нем живет гордый мятежный дух, впрочем, как и во мне. Может быть, именно этот дух нас и сблизил.
Однажды отец вместе с гетайрами собрался на охоту. Решил заколоть парочку кабанов. Я попросился с ними. «Поехали, – согласился Филипп. – Беги в конюшню, конюхи дадут тебе спокойную лошадку. Догоняй нас». Но я втайне от конюхов вывел Буцефала. Он спокойно дал надеть узду и закрепить чепрак на спине. От меня не несло перегаром, я его не бил, а кормил и ухаживал за ним – он не держал на меня зла.
– Но ты боялся первый раз сесть на него?
– Боялся. Очень боялся, – признался Александр. – Осторожно вскарабкался на спину Буцефалу и приготовился к тому, что он меня сейчас скинет. Но умный конь не стал брыкаться, лишь недовольно фыркнул и двинулся вперед. Я был легким и не причинял ему беспокойства, сидел и старался не дышать. А конь шел все быстрее и быстрее, пока не помчался галопом. Я пролетел мимо кавалькады гетайров, и все удивленно закричали: «Это Александр! Он оседлал Буцефала!» «Ну, вот! – то ли с досадой, то ли с гордостью за меня, воскликнул отец. – Сын уже отнял у меня лучшего скакуна. Эй, Александр, когда ты намереваешься отнять у меня и Македонию?» Я был до того счастлив, что мне покорился Буцефал. Меня так и распирало от гордости. Мне казалось, что теперь, наконец-то я стал мужчиной. Не осознавая сам того, я надерзил отцу. Крикнул в ответ: «Македония? Я не буду у тебя ее отбирать. Зачем мне маленькая страна с холодными горами, где еле растет трава, да скудными пастбищами, на которых даже козы голодают». Услышав такие слова, Филипп не на шутку разозлился. «Ах, так! – закричал он. – Тебе не нравится земля, которая выкормила тебя! Твоя родина не мила тебе? Так поищи страну побольше и завоюй ее. Не желаешь покорить Персию?» Все во мне вскипело, и я ответил: «Клянусь Зевсом, я так и сделаю!» Мы умчались с Буцефалом вперед, а отец еще долго что-то гневно кричал вслед.