Страница 1 из 9
Рената Окиньская
Многогранник страсти
ДИМА.
Карина взяла консервную банку и нож, приставила острие к крышке, хлопнула ладонью по кулаку и уверенным движением загнала лезвие в жесть.
Ее темные волосы были еще мокрыми, с них стекали капельки, прочертили дорожку на спине, и в этом месте влажная футболка прилипала к телу, выставляя напоказ завязки от купальника.
– Что ты делаешь? – возмутился Дима. – Мужчина же рядом! Не попросить что ли? Обязательно самой банку вскрывать?
– Пардон! – улыбнулась она. – Никого не хотела обидеть.
Она протянула ему нож, отошла. Он ловко вскрыл банку.
Дима подумал – а ведь им еще ночевать здесь, в одной комнате, других вариантов нет! Она всю ночь будет спать рядом с ним? Его даже пот прошиб. Он резко потянул крышку вверх, рука дрогнула, и искореженная жесть глубоко пропорола ему ладонь.
– Черт! – от неожиданности он аж подпрыгнул. Больно-то как!
– Что случилось? – она повернулась к нему, серые глаза широко распахнулись. – Ой! Как же ты это?!
– Соскочило! – хмуро пояснил он, чувствуя себя идиотом. “Мужчина рядом”! М-да, даже консервы открыть толком не смог.
– Дай посмотрю, – она легонько потянула его за локоть. Он инстинктивно зажимал рану второй рукой и прижимал к животу.
– Да ерунда, царапина! – Дима попытался сопротивляться, но она все-таки развернула к себе порезанную ладонь.
– Ого! Ну и дырка! Это не ерунда, это обработать надо!
Она нашла аптечку, принялась возиться в ней, достала бинт, мазь какую-то. Заставила его сунуть руку под воду, потом усадила на лавку. Он покорно протянул руку. Ей пришлось встать на колени, чтобы удобнее было обработать рану, она все делала невозмутимо и методично.
– Ты медсестрой случайно никогда не работала? – удивился он, поражаясь ее спокойствию – его бы жена сейчас перепугалась, причитала бы без остановки. Еще не известно, кто кому помощь бы оказывал!
– Нет, – Карина засмеялась, – просто я не боюсь вида крови.
Она колдовала над его рукой. Рана и в самом деле была глубокой, сначала кровь никак не хотела останавливаться. Девушка сделала накладку и принялась осторожно, но плотно бинтовать порез.
Он и не думал, что это бывает так трудно. Он видел ее голову, склоненную над его ладонью, влажные волосы, нежное ухо с маленькой аккуратной серьгой. Он чувствовал ее запах – женственный, легкий запах нагретой солнцем кожи. В комнате было жарко и душновато, ее шея казалась влажной, и ему до боли хотелось убрать налипшую на нее прядь, осторожно заправить за ухо. Чтобы она подняла свои серые кошачьи глаза, посмотрела на него. Тогда бы он обнял ее здоровой рукой, пристроил бы ее затылок у себя в ладони. Наклонился бы к ее губам…
Дыхание сбилось. Сердце колотилось, как ненормальное. Она слишком близко сейчас! К черту все!
Он то ли застонал, то ли завыл. Положил руку ей на шею и прислонился лбом к ее лбу. Она замерла на секунду.
А потом мягко отстранилась, и, не поднимая глаз, продолжила бинтовать.
– Карина? – хрипло выдохнул он.
– Ч-ш-ш, – прошептала она, глянула мельком на него, – я все понимаю. Потерпи, осталось совсем чуть-чуть.
Глупышка! Она думает, что ему не по себе от этого пореза! Да у него аж зубы сводит от того, что она рядом, так близко, что он чувствует аромат ее волос, ее дыхание на своих руках и голых коленях.
Он снова протянул руку, быстро, чтобы она не успела отстраниться, запустил пятерню ей в волосы, потянул легонько, заставляя посмотреть ему в лицо. Она подняла свои глаза – бездонные – ничего не разобрать. Но ему казалось – в них написано именно то, что он хочет прочитать.
Он уже потянулся было, чтобы поцеловать ее, но она мягко отстранила его руку, отклонилась назад, повторила:
– Я все понимаю. Не надо, – но уже с какой-то такой интонацией, что он понял – и правда, она понимает все.
Карина, как ни в чем не бывало, принялась завязывать узел на бинте. Он еще успел уловить мимолетную лукавую смешинку, на миг блеснувшую в изгибе ее губ.
Дима вырвал руку и резко сказал:
– Я сам! – он принялся зло и неуклюже завязывать бинт.
Она пожала плечами, молча поднялась, подошла к умывальнику. Было очень тихо – только шум льющейся воды – и больше ничего. Диме казалось, что этот шум не заглушает ни его бешеного сердцебиения, ни его прерывистого дыхания, которое никак не желало успокоиться.
Он возился с узлом, Карина хладнокровно продолжала готовить ужин.
Она так и будет делать вид, что ничего не случилось, понял он. Ей никто не нужен, кроме ее чертова мужа! И в ней нет того честолюбия, из-за которого другая бы на ее месте позволила бы ему ее поцеловать. Позволила ему сказать, что он с ума сходит от страсти и желания. Позволила бы завалить на лавку, пройтись руками по телу, задрать футболку… и лишь после этого, стыдливо опуская глазки в пол, вспомнила бы о любимом муже! А эта – нет! Эта благородная, дает ему возможность списать все на шок от раны, на жару, духоту, на черт знает что еще.
А ведь если бы на его месте был бы сейчас ее муж, она бы так себя не вела, вдруг понял он. Она бы беспокоилась и переживала, что ему больно. И обиделась бы, если бы он повел себя так же грубо. И пришлось бы потом ему еще и извиняться.
Дима с ужасом осознал, что почти мечтает о том, чтобы извиниться. Лишь бы она обиделась, лишь бы проявила эмоции, а не была такой безмятежно спокойной, такой прохладно-ироничной, такой сводящей с ума!
Дима вскочил, схватил сигареты со стола и молча вышел, почти выбежал в душную июльскую ночь.
ТАТЬЯНА.
Татьяна решила завести любовника. Точнее, это конечно не было продуманным решением. Еще три дня назад, когда Ленка давала ей такие “мудрые” советы, она была твердо уверена, что она не такая.
Тогда Ленка с мужем пришли к ним в гости. Мужчины пили коньяк, девушки мартини. Поужинали, пообщались все вместе. Потом мальчики ушли курить на балкон и обсуждать последний футбольный матч, а девочки отправились на кухню – пить кофе и болтать о том, о сем. Лена, со свойственной ей прямотой спросила в лоб:
– Что-то я смотрю, ваша семейная жизнь совсем дала трещину? Разводиться не собрались еще?
Таня швырнула в раковину чайную ложечку, кое-как сполоснула руки. Присела за стол и посмотрела на лучшую подругу. На глаза навернулись слезы, хоть она и сказала:
– И вовсе нет. С чего ты взяла?
– Ой, Тань. Ну, мне-то можешь не вешать лапшу на уши! Нашла перед кем комедию ломать! Я ж не слепая, вижу, что происходит. У Димы твоего на лбу написано, что ему глубоко по барабану, есть ты или нет тебя! Ой, Тань, ну что ты заревела? Нашла из-за чего переживать!
Татьяна же и правда не выдержала. Слезы полились как-то вдруг, сами собой. Обидно ей было и горько. И чувствовала она себя очень и очень несчастной.
– Что, неужели со стороны так все плохо? – жалобно спросила она, стараясь не всхлипывать и вытирая лицо кухонным полотенцем. Полотенце почему-то неприятно пахло тряпкой, и она отстраненно подумала, что наверно опять Димка им стол вытирал, пока она не видела. Поленился у раковины нормальную тряпку взять?
Лена посмотрела на нее с жалостью и потащила в ванную, там заперлась изнутри и заставила Татьяну взглянуть на себя в зеркало. Таня подчинилась. Тушь растеклась, косметика размазалась, глазки узкие, волосы дыбом.
– Давай-давай! – тормошила ее Ленка. – Хватит любоваться! Приведи лицо в порядок. Еще не хватало, чтобы твой благоверный понял, что ты тут ревешь!
– Да он на меня вообще последнее время не смотрит, – всхлипнула Таня, – хоть зареванная буду ходить, хоть голая, хоть с татуировкой во всю спину!
Она принялась умываться, яростно стирая остатки макияжа.
Потом они еще долго сидели на кухне, потягивая мартини вперемешку с кофе, и разговаривая за жизнь. Таня жаловалась, что Димка совсем перестал обращать на нее внимание. С тех пор как Илюшку на все лето отправили к бабушке им даже поговорить не о чем. Привет-пока-как-дела–нормально – вот и весь разговор.