Влюбленные антиподы

Я нацепила, вслед за Кузьмой, одежду поверх мокрого купальника и пошла следом к лестнице, ведущей на террасу ресторана. Совсем рядом официант — должно быть, наш ровесник — застилал столик белой скатертью. Он вскинул голову, бросил скатерть и подскочил к нам, с ходу поняв, что с нами следует говорить по-английски.

— К нам в мокрой одежде нельзя. Сожалею, — и парень указал на вывеску, гласившую об этом незыблемом правиле.

С нас не текло. Во всяком случае, я не чувствовала холода. Хотя да, на груди Кузьмы футболка пошла темными разводами.

— Мы не мокрые, — нагло заявил Кузьма.

Парень снова виновато улыбнулся.

— Я сам видел, как вы плавали. Сходите домой переодеться. Мы открыты до полуночи. Можете сделать заказ сейчас, я вынесу вам меню…

Ну да, терять клиента ему все же не хотелось.

— Если мы вернёмся домой, то уже не вернемся к вам. Пойдем к вашим соседям, — и Кузьма кивнул в сторону ресторана, находящегося с другой стороны пляжа.

Парень заулыбался совсем, как Пьеро.

— У них мест точно нет. Там на вечер надо бронировать столики с утра.

— А до центра далеко?

— Километр, наверное. Но это напротив гостиницы, там точно не будет мест.

Кузьма снова открыл рот, но парень опередил его:

— Если хотите, закажите по пицце, и мы отдадим ее вам домой на тарелках. Завтра вернёте. Завтраки у нас с восьми утра.

— По рукам.

Кузьма протянул руку, но официант просто махнул в сторону скамейки, на которой мы раздевались.

— Присаживайтесь, я вам сейчас меню принесу. У нас семь пицц на выбор.

Отлично… Этот день и не мог завершиться нормально!

Глава 17 "Ореховица"

— Даш, вот теперь я точно рад, что рядом нет Таськи! — расхохотался в голос Кузьма, опуская обе тарелки на обеденный стол в доме Дуни. — Потому что она не жрёт пиццы.

До этого всю дорогу он ухмылялся, поглядывая на мой серьёзный профиль, не догадываясь, что держать лицо мне намного труднее, чем ему. Потому что я сдерживала не смех, а боль — тарелки жгли ладони даже через полотенце, но я терпела и нагоняла Кузьму, который вышагивал впереди заправским солдатом. Я и не заметила, что к морю мы спускались, зато теперь ногами ощутила, что назад приходится карабкаться в приличную горку, да в придачу балансировать с горячей тарелкой. Кузьма хотел взять на себя обе, но я решила не рисковать ужином — опыта работы официантом у него явно не было, да я вообще все еще не знала, кем он работает. Может, и не работает вовсе или просто делает вид, что помогает отцу. Почему бы и нет?

Мы заказали одну гавайскую пиццу с ананасами, а другую — фирменную с острой ветчиной, и остались на скамеечке болтать ногами почти что не фигурально. Заняться нам действительно было абсолютно нечем все двадцать минут ожидания. Только лишь потягивать из бутылочек швепс, который хорваты обозвали в меню "горьким лимоном".

Тогда Кузьма тоже заговорил про Таську, и я вдруг поняла, что он чувствует себя виноватым перед сестрой за скандал из-за машины. Ну взяла она ключи, ну напилась его коньяком, но она же не сделала того, что не дозволено делать сестре.

Она же ему не посторонняя, как я. А получилось, что в припадке мальчишеского гнева, он поставил постороннюю девку выше сестры. А потом ему стало не с руки и не с ноги идти на попятную. Мне бы вовремя одуматься и отказаться от поездки. Брат с сестрой уж как-нибудь договорились бы между собой. А я все им испортила, все… И теперь Кузьма каждую свободную минуту пытается убедить себя в том, что все сделал правильно. Но это ведь не так… Он не должен был менять сестру на меня.

— Ну чего стоишь-то? Мой руки и за стол. Кушать подано. Жрать пожалуйста. Или "пожалуйте" там было? Что-то не помню…

Я взглянула на шутника исподлобья молча, решив не напрягать память относительно советских "Джентльменов удачи", и пошла вымыть руки, как и было велено. Из зеркала смотрела на меня кикимора и заявляла, что не на кого меня не променяли. Меня использовали, чтобы насолить сестре. Именно насолить. Ну чего он мог доказать Таське, не взяв ее в Хорватию? Ничего!

— Даш, пить-то будем? — спросил Кузьма с невинным выражением на лице. — Тут у них и пиво в холодильнике, и вино. Ну, помимо ореховицы.

— А вода есть?

— И вода есть, — уже не скрывая улыбки, выдал Кузьма.

Чего это он таким весёлым вдруг стал?

Кран был прямо в холодильнике, и потому вода пробрала до самых костей, как и взгляд Кузьмы. Или виноват все же был мокрый купальник. Кузьма не пошел переодеваться, и мне как-то неловко было закрываться в комнате при нем. И вдруг он сам заговорил про это.

— Тебе не холодно?

Купальник до сих пор оставался влажным, но за час я как-то уже свыклась с ним, поэтому и отказалась переодеться.

— Все равно скоро спать…

— Угу, — Кузьма почти перебил меня. — Завтрак в восемь, а утром я еще хотел побегать.

— Тогда ешь…

И мы стали есть, и я не могла поверить своим глазам, что справилась с целой пиццей самостоятельно. Мы поделились пиццами по-братски — взяли от каждой по половинке. Впрочем, это была вся еда за день, чему тут удивляться?

Во рту щипало от острого мяса, и я налила себе второй стакан воды.

— Даш, давай все же попробуем ореховицу? Ну… хотя бы по пятьдесят грамм.

— Тебе выпить хочется? Так тут виски есть…

Я обнаружила целую бутылку за холодильником. Да не одну, но не сумела прочитать других названий.

— Даш, я по-русски с тобой говорю. Я хочу попробовать ореховицу. Я не пью, если ты забыла.

— Наливай.

Я вернулась за стол со стаканом воды и смотрела теперь, как Кузьма до миллилитра выверяет количество ореховицы, которую налил в рюмочки на тонюсеньких ножках.

— За наш отпуск! — Кузьма протянул мне ту, что оказалась ближе ко мне. — Чтобы он не преподнес нам больше никаких неприятных сюрпризов.

Вкус грецкого ореха заполнил весь рот. Ореховица напоминала тягучий сироп из армянского варенья, и градус я почувствовала лишь тогда, когда опустила пустую рюмку на стол.

— Ну как?

В глазах Кузьмы светилось неподдельное любопытство. Или это мне только казалось?

— Крепкая… — выдала я, не сводя с него глаз.

— Но не виски. Пить можно. Допьем?

И не дожидаясь моего согласия, Кузьма налил нам еще по одной. В общем, это было и все — на стенках мензурки остался лишь тёмный след осадка.

— С тебя тост!

Теперь в голосе Кузьмы слышалось коварство. Поймал в капкан, да? Глаза в глаза. И чего он ждет?

— За твой марафон?

В моем голосе прозвучало сомнение, но над ним ли в действительности смеялся Кузьма, было не понять. Он даже раскачался на стуле, но потом вспомнил о хлипкий природе мебели в этом доме и замер.

— Если я буду есть вечерами пиццу и пить ореховицу, то марафон мне не светит…

Под моим взглядом Кузьма замолчал, но я не стала заполнять паузу новым тостом, а просто допила все, что было в рюмке, и отставила ее в сторону.

— То есть ты во мне ни капельки не сомневаешься? — подался он ко мне так резко, что стул проехался по полу, жалобно крякнув.

Я откинулась на спинку, чтобы оставаться с ним на прежнем расстоянии.

— А мне собственно без разницы будешь ты бегать или нет.

— Вот значит как… Такова твоя благодарность?

Он продолжал упираться локтями в стол и смотреть на меня исподлобья. Мне сделалось не по себе. Грудь жгло уже не от выпивки.

— А какой благодарности ты от меня ждешь? — проговорила я не своим голосом.

Кузьма резко встал — как-то в бок, чтобы не двигать стул, наверное, и шагнул к двери.

— Я пошел спать, — проигнорировал он мой вопрос, и я вся сжалась под его взглядом. Таким… Я не могла подыскать ему верное определение. Но от него покоробило. Особенно, когда Кузьма добавил:

— Приберись тут для начала.

Он хлопнул дверью как-то очень сильно, но через пару секунд вернулся. Я даже со стула встать не успела. И потому приготовилась к чему-нибудь нехорошему. Еще не знала, к чему именно…