Повести

Но сначала - вкартце, если удастся, - скажу о второй половине названия: "Введение".

"Введение" похоже на приглашение "Добро пожаловать! в дом. Во всяком случае, в те светные минуты, когда я смогу заставить себя сесть и по возможности успокоиться, главным героем моего повествования станет мой покойный старший брат, Симор Гласс, который (тут я предпочитаю ограничиться очень кратким псевдонекрологом) в 1948 году покончил с сльой на тридцать втором году жизни. отдыхая с женой во Флориде. При жизни он значил очень много для очень многих людей, а для своих многочисленных братьев и сестер - семья же у нас немалая - был, в сущности, всем на свете. Безусловно он был для нас всем - и нашим синим полосатым носорогом, и лвояковыпуклым зажигательным стеклом - словом, всем, что нас окружало. Он был и нашим гениальным советчиком, нашей порттивной совестью, нашим штурманом. Нашим единственным и непревзойденным поэтом, а так как молчаливостью он никогда не отличался. и более того, целых семь лет, с самого детства, участвовал в радиопрограмме "Умный ребенок", которая транслировались по всей Америке, и о чем только он в ней не распространялся. Потому-то он прослыл среди нас "мистиком", и "орининалом", и "эксцентриком". И так как я решил сразу взять быка за рога, я с самого начала собираюсь провогласить - если только можно одновременно и орать, и провозглашать, - что именно он - человек, которого я ближе всего знал, с кем неизменно дружил, чаще всего подходил под классическое определение "МУКТА", как я его понимаю, то есть был подлинным провидцем, богознатцем. Во всяком случае, насколько я понимаю, его нельзя описать в традиционном лаконичном стиле, и мне турдно представить себе, что кто-нибудь . и меньше всего я сам - мог бы рассказать о нем точно и определенно, в один присест или в несколько приемо, будь то за месяц или за год. Первоначально я хотел на этих страницах написать короткий рассках о Симоре и назвать его "Симор. Часть ПЕРВАЯ", нарочно выделив слово "ПЕРВАЯ" крупными буквами и тем самым поддерживая больше во мне самом, Бадди Глассе, чем в читателе, уверенность, что за "первым" последуют другие (второй, третий, а может быть, и четвертый) рассказы о нем же. Эти планы давно не существуют. Но если они еще живы, а я подозреваю, что при создавшемся положении это вполне вероятно, то прячутся они где-то в подполье, быть может, выжидая, чтобы Я. когда придет охота писать, трижды постучался к ним. В данном же случае я отнюдь не являюсь просто автором небольшого рассказика о моем брате. Скорее всего, я похож на з а п а с н и к, где полным-полно каких-то пристрастных, еще не распутанных сведений о нем. Думаю, что я главным образом был и остаюсь до сих пор просто рассказчиком, но рассказчиком целеустремленным, кровно заинтересованным. Мне хочется всех перезнакомить, хочется описывать, дарить сувениры, амулеты, хочется открыть бумажник и раздавать фотографии, словом, хочется поступать, как буг на душу положит. Разве тут осмелишься даже близко подойти к чему-то законченному, вроде короткой новеллы? Да в таком материале художники-одиночки, толстячки вроде меня, тонут с головой.

А ведь мне надо рассказать вам массу вещей не всегда приятных. Например, я уже сказал, вернее разгласил, очень многое про моего брата. И вы, безусловно , не могли этого не заметить. Разумеется, вы также заметили - и о т м е н я это тоже не ускользнуло, - что все сказанное мной про Симора (а это относится вообще к людям одной с ним крови), было чистейшим панегириком. Тут мне приходится остановиться. Хотя ясно, что я "пришел не хоронит, пришел отрыть", а вернее всего, "хвалить", я тем не менее подозреваю, что тут каким-то образом поставлена на карту честь всех спокойных, бесстрастных рассказчиков. Неужто у Симора с о в с е м не было серьезных недостатков, пороков, никаких подлых поступков,о которых можно упомянуть хотя бы мимоходом? Да кто же он был, в конце концов? С в я т о й, что ли?

Слава Богу, не моя забота отвечать на этот вопрос. (Уф, какое счастье!) Позвольте мне переменить тему и без всяких околочностей доложить вам, что в характере Симора было столько разных, противоречивых сторон, что их труднее перечислить, чем названия все супов фирмы Белл. И в различных обстоятельствах, при различной чувствительности и обидчивости младших членов нашего семейства, это их всех доводило до белого каления. Прежде всего, существует одна довольно жуткая черта, свойственная всем богоискателям, - - они иногда ищут Творца в самых немыслимых и неподходящих местах: например, в радиорекламе, в газетах, в испорченном счетчике такси - словом, буквально где попало, но как будто всегда в полнейшим успехом. Кстати, мой брат, будучи уже взрослым, имел неприятнейшую привычку - совать указательный палец в переполненную пепельницу и раздвигать окурки по краям, ухмыляясь при этом во весь рот, словно ожидая, что вдруг, в пустоте посреди пепельницы, увидел Младенца-Христа, безмятежно спящего меж окурков, причем ни следа разочарования на физиономии Симора я никогда не видал. (Кстати, есть у человека верующего одна примета - тут не имеет значения: принадлежит он к какой-либо определенной Церкви или нет. Кстати, сюда я почтительно причисляю всех верующих христиан, которые подходят под определение великого Вивекананды:"Узри Христа, и ты христианин. Все остальное - суесловие"). Итак, примета, свойственная таким людям, заключается в том, что они часто ведут себя как юродивые, почти как идиоты. А семья человека поистине выдающегося часто проходит великое испытание стра- хом, боясь, что он будет вести себя не так, как поло- жено такому человеку. Я уже почти покончил с перечис- лением всех странностей Симора, но не могут не упомянуть еще об одной его черте, которая, по-моему, изводила людей больше всего. Речь идет о его манере говорить, вернее - о всяческих странностях в его разговоре. Иногда он был немногословен, как приврат- ник траппистского монастыря, - и это могло тянуться целыми днями, а иногда и неделями, - а иногда он говорил не умолкая. Когда его заводили ( а надо для ясности сказать, что его вечно кто-нибудь заводил и тут же, конечно, подсаживался поближе, чтобы выкачать из него как можно больше мыслей), так вот, стоило его завести, и он мог говорить часами, иногда не обращая ни малейшего внимания, сколько человек . один, два или десять - с ним в комнате. Он был великий оратор, неумолкаемый, вдохновенный, но я утверждаю, что самый вдохновенный оратор, если он говорит не умолкая, может, мягко говоря, осточертеть. Кстати должен добавить, и не из противного "благородного" желания вести с моим невидимым читателем честную игру, а скорее потому - и это куда хуже, - что мой безудержный болтун может выдержать любые нападки. От меня, во всяком случае. Я нахожусь в исключительно положении: вот обозвал брата болтуном - слово довольно гад- кое, - а сам преспокойно развалился в кресле и со стороны, как игрок, у которого в рукаве полным-полно козырей, без труда припоминаю тысячи смягчающих обстоятельств (хотя, пожалуй, слово "смягчающие" тут не совсем уместно). Могут коротко суммировать это так: к тому времени, как Симор вырос - лет в шестнадцать- семнадцать, - он не только научился следить за своей речью, избегать тех бесчисленных и далеко не изыскан- ных, типично нью-йоркских словечек и выражений, но уже овладел своим метким и сверхточным поэтических языком. И его безостановочные разглагольствования, его монологи, чуть ли не речи трибуна нравились, во всяком случае большинству из нас, с первого до последнего слова, как, скажем, бетховенские произве- дения, написанные после того, когда слух перестал ему м е ш а т ь, - тут мне приходят на память квартеты (си- бемоль и до-диез), хотя это звучит немного претенци- озно. Но нас в семье было семеро. И надо признаться, что косноязычием никто из нас никогда не отличался. А это что-нибудь да значит, когда среди шести прирож- денных болтунов и краснобаев живет непобедимый чемпион ораторского искусства. Правда, Симор никогда этого титула не добивался. Наоборот, он страстно хотел, чтобы кто-нибудь его переспорил или перегово- рил. Мелочь, конечно, и сам он этого не заме- чал - слепые пятна и у него были, как у всех, - но нас это иногда тревожило. Но факт остается фактом: титул чемпиона оставался за ним и хотя, по-моему, от дорого бы дал, чтобы он него отказаться (эта тема до чрезвы- чайности важна, но я, конечно, заняться ею, в ближай- шие годы не смогу), - словом, он так и не придумал, как бы отречься от этого звания - вполне вежливо и пристойно.