Страница 5 из 20
– Среди пропавших в недавнее время не было никого по имени Мик?
Клаас на мгновенье задумался.
– Нет. Из тех, о ком писали в газетах, точно нет. А что?
– Пока ничего. Так, странность небольшая…
Клаас посмотрел на меня с интересом, но расспрашивать не стал.
– Ладно, – сказал я. – Когда началась волна исчезновений?
Клаас пожал плечами.
– По-разному можно считать. Я бы считал от исчезновения Эженки Новик, три года назад.
– Нужно составить список всех пропавших с этого времени. Где можно найти подбор газет за последние три года?
– У меня дома. Но я уже составил список, разве что перепроверить, – Клаас затушил сигарету. – Пойдём?
– Пошли, – согласился я.
На прощанье мы помахали Жаку, возвышавшемуся за барной стойкой с книгой в толстом кожаном переплёте. На носу его сверкали круглые очки, прятавшие глаза за блеском и придававшие Жаку немного зловещий вид.
Клаас, оказалось, жил в соседнем подъезде. Мы поднялись к нему; в прихожей нас встретил толстый дымчато-чёрный кот и звук уносящегося по коридору топота.
Клаас вынес мне список и газеты – толстенную, распухшую стопку, туго перевязанную бечёвкой.
Я пошёл домой. Сумерки уже были на исходе, людей на улицах немного, а над острыми коньками крыш ярко светили звёзды. Луна – идеально круглая и жёлтая – низко висела прямо над моим домом. Потом на луне мелькнул чей-то силуэт, и я сообразил, что это просто окно мансарды.
А настоящей луны видно не было.
Дома я сложил всю свою добычу на столик в прихожей и сразу же лег спать. Из-за стены монотонно и тихо, на грани слышимости, жужжало радио соседа.
В ту ночь мне снился порт Гамбурга: звёзды, яркий свет из приотворенных дверей забегаловок, звуки гитар и хриплых голосов. Затем мелькнуло лицо девушки, которую я когда-то знал – она улыбалась, но из глаз текли слёзы, а вокруг вроде бы били стекло.
Проснулся я раньше обычного. Снова шептал за окном лёгкий дождик, но было солнечно. Из-за стены всё так же жужжало радио – спит он вообще когда-нибудь?
А на кухне, сидя на подоконнике и болтая ногами, меня ждал Мик. Кофе он уже сам сварил.
Он бледный, как новый холодильник, и, пожалуй, красивый – только слишком явная асимметрия лица его немного портит. Одет Мик в старинный костюм из тёмного бархата, серые чулки и туфли со смешными щёгольскими бантами. В руках у него белая фарфоровая кружка с синим рисунком – у меня такой нет.
«Точно такой, как я думал», – проносится мысль, а потом я немного пугаюсь, потому что вовсе не думал о том, как Мик выглядит. Но откуда-то это мгновенное узнавание все же появилось.
– Привет, – говорит Мик и спрыгивает с подоконника. Из мокрых волос падают на пол два маленьких красных листочка.
– Привет, – говорю. – Мне кофе не найдётся?
Вот так я и познакомился с Маленьким Миком.
В тот день он был очень весел и болтал без умолку. Я услышал кучу историй – хотя так и не узнал, кто он такой, откуда родом и сколько ему лет. Но истории были интересные и правдивые, а потом они мне ещё и очень пригодились.
Это было давно. Мик точно не знал, год или месяц назад – но давно, это точно. Позже я высчитал, что всё это должно было случиться лет пятнадцать назад.
Мик тогда ещё не жил в Городе, а путешествовал со своей палаткой по далёкой южной стране.
Однажды он пришёл в незнакомый Город – большой и шумный, как тропический лес.
Сверкало огромное солнце, висевшее так низко, что заслоняло башни Города и вершины гор. Стрекотали под этим солнцем счастливые кузнечики и шумели люди, столпившиеся у арки подземного туннеля. Здесь были цыганки в ярких оборванных платьях и с босыми смуглыми ногами, сверкающие поддельным золотом испанцы из приГородов, потрёпанные русские с кожей, похожей на сердцевину дерева, улыбающиеся индейцы, ни единого слова которых никто не понимал.
И был Мик.
Он сидел на склоне холма, в котором и был прорыт подземный туннель, и завтракал булкой и миндальным молоком. Рядом была табличка с надписью: ‘Usted no puede sentarse en la hierba', но Мик не понимал по-испански. А поскольку он повесил на табличку мешок со своими вещами, никто не мог её прочитать.
Булка кончилась. Мик посидел немного, глядя на круговорот людей внизу: одни заходили в туннель и пропадали, другие выходили, из Города подходили всё новые и новые.
Сунув бутылку из-под молока в карман джинсов, он спустился по склону.
В туннеле была ярмарка. Разноязыкие голоса тысячами эх отдавались под бетонными сводами, было сыро и даже немного сумрачно – но с прилавков сверкали яркие и загадочные вещицы. Чего здесь только не было! Книги на неизвестных языках и в мягких обложках, браслеты, серьги и кольца из бисера, серебра, перьев, камней, фальшивого золота и дерева, всякие ржавые штуки, бывшие, наверное, деталями от других штук (к ним с видом знатоков приценивались старики в тёмных очках), пластинки, сладости, старинные фотографии давно пропавших людей, монетки далёких стран, связки ключей, индейские трещотки и дудочки…
Мик бродил туда-сюда, невидимый в толчее (он был слишком мал ростом), и подпрыгивал у прилавков, чтобы разглядеть товар.
И вот, за самым большим, уставленным сотнями сверкающих мелочей, он увидел её. Зелёная Девочка в овальной медной раме, в старинном платье и белом чепце.
За прилавком сидел бритый индеец в мятой рубашке.
Мик кое-как протиснулся к нему и молча показал на картину.
Индеец засмеялся и сказал что-то.
Мик покачал головой, и тогда продавец показал на пальцах – семь.
Мик кивнул и укрылся в толпе. Девочку нельзя было покупать, это бы всё испортило. Есть такие вещи, которые, если их купишь, портятся. Становятся ненастоящие. Их надо находить, красть или получать в подарок, обменивать, на худой конец.
Так что Мик выбрался из туннеля и, усевшись на газон, принялся перебирать своё имущество. Из потрёпанного зелёного мешка на свет Божий явились: три булавки, иголка с ниткой, рыболовная леска, маленький чёрный фонарик (без батарейки), серебряная губная гармошка, браслет с зелёными бусинками, на которых были белые затёртые иероглифы, камешек необычного цвета, перочинный нож, схема метро Риги (с рекламой прачечной на другой стороне) и запасные носки.
Мик перевернул мешок и потряс. На траву высыпались два осенних листка и крошки, всё.
На Зелёную Девочку тянула только гармошка. Но гармошку было жалко. В одной заброшенной деревне далеко отсюда он нашел её на чердаке, в чьём-то тайнике. С тех пор они много прошли вместе. Играть Мик так и не научился, но любил дуть во всю мочь, когда оказывался один посреди поля или в ночном лесу.
– Понимаешь, – объяснил мне Мик, – звери знают, что только большой и сильный хищник не побоится шуметь на весь лес. Так что я дудел и смело шёл в темноте, а волки и медведи разбегались во все стороны.
– Учту на будущее, – серьёзно сказал я. Мик кивнул и прихлебнул кофе из своей фарфоровой кружки. Кожа у него была белее, чем этот фарфор.
Мик сидел у входа на подземную ярмарку и в который раз перебирал свои вещи. Вздохнув, он наконец отложил в сторону перочинный нож, браслет и камень. Смешно и думать поменять это на девочку в старинном платье и чепце, с печальными тёмными глазами и белыми губами на зелёной коже, окруженную тонкой медной рамой. Но надо было хотя бы попробовать.
Крепко сжав свои дары в кулачке, он вернулся в туннель. Вокруг сверкали сотни мелочей и шумели голоса и смех, но Мик шёл один и в тишине. От волнения он потерял нужный прилавок и, исходив весь туннель от начала до конца, уже успел прийти в отчаяние, как вдруг кто-то спросил его на знакомом языке:
– Это у тебя выпало?
Мик удивился. Обычно в таких местах люди его не замечали.
Он обернулся. Худой мужчина в одежде сплошь из потрёпанной джинсы протягивал ему схему метро Риги.
– Спасибо, – вежливо поклонился Мик и забрал листок. Мужчина, кажется, не очень хотел отдавать.