Страница 3 из 20
Скрипит подо мной пол. На кухне капает из крана. Ещё слышу гудение газа и какие-то тонкие всхлипы – наверное, это обрывки чаячьих криков. Всё это вместе складывается в тишину, сплетается в мягкую тихую ткань, обнимающую меня, как одеяло перед долгим сном.
Наверное, сейчас я услышу шипение и плеск выкипающего кофе. Глупо получится.
Но ничего подобного. Идёт секунда за секундой, я мысленно прикидываю, за какое время кофе должен (должен был?) дойти до кипения…
А потом я вдруг почувствовал шаги. В пустой кухне кто-то осторожно и быстро подбежал к двери.
Я жду, затаив дыхание. Останется он или уйдет? Это похоже на охоту, и моя ловушка – белый лист бумаги с обманчиво-печатными буквами, – я жду, вслушиваясь и сжимая в кулаке ручку.
Наконец – я скорее чувствую это по мельчайшим колебаниям воздуха, чем слышу, – там, за дверью, он садится. Тень от ручки, которую я видел в проёме под дверью, пропадает. Я затаиваю дыхание и, готовый разразиться сотней приветственных гиканий и криков, слышу скрип пера по бумаге.
Он просовывает лист обратно.
«Привет! Ты кто?»
Почерк аккуратнее, чем на записке с волшебной раковиной.
Не просто ответить на такой вопрос. О чём он спрашивает? Наверняка не об имени, кому какое дело до имён.
Склонившись над бумагой, я быстро пишу:
«Я здесь живу. Я приехал в Город, чтобы рассказать о нём другим людям. Что есть в Городе красивого и интересного, где стоило бы побывать. Это моя работа. А ты кто?»
С азартом я проталкиваю листок обратно. Мгновение – и я уже слышу скрип пера по ту сторону двери.
«Меня зовут Мик, или Маленький Мик. Я читал, там всё неправда».
На это сложно ответить, я инстинктивно чувствую, что Маленький Мик не любит вранья.
Подумав, я пишу:
«Приходится привирать, ничего не поделаешь. Иначе мне бы не платили денег. Но правду я тоже пишу. Ты видел старое дерево? Я писал про него».
Лист мгновенно исчезает под дверью. Шорох ручки.
«Да! Очень красивый, самое красивое, что есть в Городе. Ты писал про него?».
«Да. Листы в машинке, если интересно».
«Подожди».
Я не слышу – скорее угадываю по легчайшим движениям воздуха и по колебаниям теней, как он встаёт и идёт к столу. Шелест бумаги.
Он возвращается и садится под дверь. Опять ничего не слышно, но как-то я угадываю его движения там, за дверью.
«Про дерево ты здорово написал, это правда. Напиши ещё про пустырь, и пляж, и острова. Это тоже будет правда».
Я улыбаюсь. Взять что ли и написать про пустырь? Так мол и так, одна из главных достопримечательностей Города и центр туристической инфраструктуры…
«Про пляж и острова напишу. Про пустырь обещать не могу. Это не понравится пароходной компании».
В ответ он прислал серию картинок: на первой был изображён маленький человек, стоящий прямо и держащий в руках что-то вроде метёлки, на второй – он же, но почему-то с сильно укоротившейся шеей, на третьей – снова с нормальной шеей.
«Это что?» – осторожно спрашиваю я.
«Это я пожимаю плечами», – приходит ответ.
Мне кажется, что он уйдёт, что он уже уходит, что ему надоело и стало скучно – и я в отчаянии бросаюсь в последний рывок, выпрыгиваю из чащи как неудачливый охотник и бегу к ловушке, из которой он уже выбирается.
«А мы можем просто поговорить?» – пишу я.
Лист замирает под дверью, потом исчезает. Я отчаянно вслушиваюсь в тишину, ища скрип пера, подрагивание листа, шорох бумаги – что угодно, только не голос, поэтому он оглушает меня, как гром среди ясного неба.
– Может быть, потом, – уклончиво говорит Маленький Мик. – Я зайду завтра утром.
Я слышу лёгкий шелест ткани. Он уже исчез.
За дверью шуршит морось, капает из крана вода, чуть поскрипывают подо мной, будто дыша, старые доски пола. Тишина.
С трудом поднявшись на затёкших ногах, я открываю дверь на кухню. Кофе как не бывало, и это кажется мне хорошим предзнаменованием. Значит, он скорее всего вернется. Иначе не стал бы ничего брать.
Поймал я его или нет? Приручил ли? Мне самому неприятно думать обо всем этом в таких словах, но отчего-то лезут на ум охотничьи мысли.
Чтобы отвлечься, я ставлю кофе и начинаю писать про пустырь.
Закончив это неожиданное подражание «Песне о Гайавате», я со вкусом позавтракал, выкурил папиросу и отправился в киоск за утренней газетой. Остаток дня я провёл дома, листая книги из крохотной библиотеки, поглощая в неимоверных количествах кофе с молоком и переправляя стих. К вечеру, когда я совсем его испортил, отправился прогуляться на пустырь.
Было прохладно, на серо-голубом небе поблёскивали первые звёзды. Стая детей стояла кругом в центре пустыря, то ли держа совет, то ли что-то разглядывая. Я прислонился к трансформаторной будке, закрыв спиной сообщение о тех, кто живёт, и закурил. Тёмный круг детей в центре пустого поля, заросшего сорняками, выглядел загадочно. Они казались эльфами или колдунами.
Когда дети наконец заметили меня, дело приняло странный оборот. Ко мне направились две крохотные фигурки, а остальные развернулись полукругом, наблюдая. Я почувствовал себя неудобно, но уходить было глупо. Может, они просто хотят стрельнуть сигарету? Но странно, что все молчат.
Дети – когда они оказались ближе, я увидел, что это мальчик и девочка, близнецы с бледной кожей и тёмными волосами – развернулись, не дойдя до меня пяти шагов, и бегом бросились прочь, за угол дома. Остальные медленно попятились подальше от меня, в сумерки и заросли кустов.
Я затушил сигарету и пошёл домой. Всё это было странно и тревожно.
За углом меня встретил здоровенный толстяк в подозрительно сверкающем фартуке и с пиратской бородой. В тени этого гиганта, так что я их не сразу и заметил, скрывались близнецы.
– Что вы здесь делаете? – требовательно спросил он меня.
Это было уж чересчур.
– Гуляю, – коротко ответил я и попытался пройти мимо, но не тут-то было.
Здоровяк ухватил меня за борт пиджака и развернул к себе.
– Стойте на месте, не то позову полицию, – учитывая это странное задержание, он явно старался говорить вежливо и, кажется, не имел ко мне личной ненависти. Это успокаивало – вблизи он казался ещё больше и, не задирая головы, я упирался взглядом ему в грудь.