Страница 4 из 12
– Я понимаю, что виноват, – сказал, догадавшись, что следовало загодя покаяться. – Тайна следствия и все такое. Но события развивались стремительно, все как-то случайно вышло…
«Случайно» к папе Владика заглянул на шашлыки стародавний школьный друг, нынче судебный медик. Приехал, как назло, с вскрытия шестой жертвы Водяного, очень уставший. Немного выпил, снял усталость и разоткровенничался со старым другом. Поделился последними новостями, сказал, что продолжилась прошлогодняя серия убийств девушек-блондинок…
Мужчины, как из оправданий Влада понял Гущин, разговаривали приватно. Отошли от стола перекурить, сынишка увязался следом и стал невольным свидетелем беседы. Тот разговор и всплыл в памяти Владислава, когда к Львовым пришел следователь Мартынов с расспросами о погибшей горничной: когда она от них вышла и все прочее.
– Евгения Сергеевна поинтересовалась, как погибла Лариса! – горячо повествовал болтун. – Следователь сказал, что тело нашли у плотины, девушка была задушена. Ну я и… вставил свои пять копеек. – Владик покаянно вздохнул. – Спросил, а не было ли на ее шее нескольких порезов.
– Зачем спросил? – хмуро буркнул Гущин.
– А пес его знает. Я спросил, Мартынов отреагировал точно так же, как и вы, а Евгения Сергеевна позже уцепилась за оговорку. – Влад огорченно скуксился: – Знали бы вы, как Евгения Сергеевна умеет вытащить все, что ей нужно.
– Понятно. – Станислав поерзал по сиденью. История «находки для шпиона», оказалось, развивалась не совсем так, как интерпретировал ее Коростылев. Влад вроде бы и сам прилично пострадал от неловко брякнутого слова. Он лишь упомнил о порезах, а дальше все пошло-поехало само собой. – По загривку от папы получил? – вполне миролюбиво поинтересовался Стас. – В следующий раз умнее будешь.
– Вот уж не надо мне следующего раза! Одного хватило за глаза.
Возможно, обаяние помощника все-таки подействовало, возможно, искреннее огорчение вызвало толику сочувствия, как бы там ни было, майор позволил себе чуть оттаять. Посчитал, что ни к чему глядеть на парня букой, неглупого и ловкого помощника предпочтительно иметь в союзниках.
– А скажи-ка мне, Владислав, почему Евгения Сергеевна не захотела увезти семью из Игнатово?
– Спросите об этом лучше ее саму, – с кислой миной увильнул Иванцов.
«А мы, оказывается, быстро учимся. Или промашка с оговоркой действительно лишь единичный случай».
– Ну хорошо, – пошел на попятную сыщик. – А как ты думаешь, Евгения Сергеевна могла заподозрить кого-то из односельчан, соседей? Маньяк орудует на большой территории, а она вот меня вызвала. Трудно поверить, что это просто взбалмошность. – Помощник не ответил, и майор продолжил мягко настаивать: – Мне важно знать твое мнение, Влад, ты знаешь обстановку и свою наставницу. Или у тебя нет собственного мнения?
Собеседник был слишком умен, чтобы попасться на простейшую наживку. Покачивая головой, он изобразил лицом «грубовато действуете, господин майор», но все-таки ответил:
– Евгения Сергеевна никогда и ничего не делает просто так. По взбалмошности. – Последнее слово парень выделил.
«Туше, – подумал сыщик. – Кажется, мне продемонстрировали, что за наставницу – в огонь и в воду, и намекнули на мою приверженность к шаблонным подходам». Ситуация начинала забавлять майора. Влад, вначале показавшийся ненатуральным и киношно-голливудским, довольно быстро превратился в русскую матрешку. В лакированный сюрприз с начинками.
– Влад, я читал твои свидетельские показания о вечере, когда Ларису в последний раз видели живой. Там не упоминалось, почему ты тогда оказался дома у Львовых. Дума на каникулах…
– А я должен отираться на курортах, – закончил Иванцов. – Пить шампанское на яхтах. Так?
«Меня что, второй раз за тридцать секунд на штампах подловили?! – изумился следователь. – Теряю я сноровку, ох теряю… Прав Николаевич, без дела человек тупеет».
– Семья Евгении Сергеевны тогда вернулась из Испании, – объяснял Влад, – меня пригласили на барбекю, а заодно я привез кое-какие бумаги на подпись.
– Ты часто остаешься ночевать у Львовых?
– В тот день я выпил.
Коротко. Доходчиво. Без ненужных пошлых разъяснений. Помощник депутата не садится выпившим за руль, не подставляет патронессу и папашу, не козыряет корочкой перед гаишниками. Со всех сторон положительный персонаж!
Если б не промашка с Водяным… Едва дело перестало касаться маньяка как оплошности, Влад прекратил изображать раскаявшегося пустомелю и лакированная матрешка захлопнулась, закрылась напрочь. Потенциальный слуга народа снова стал тем, кем, по сути, и являлся: знающим себе цену отлично образованным молодым человеком. С хорошим светлым будущим и такими же мозгами, позволяющими быстро реагировать.
– А расскажи-ка мне, Влад, все, что знаешь об Игнатово, – усаживаясь поудобнее, предложил майор. – Что за народ там обитает?
– Изволь. – Владислав тоже перешел на «ты», и беседа пошла живее, поскольку речь перестала касаться непосредственно начальницы.
Пятидесятикилометровый отрезок от МКАД до поворота на Игнатово за разговорами пролетел незаметно. Влад, разумеется, был превосходным рассказчиком, он многое подмечал и умел это преподнести – с юмором или достоверностью, – опираясь не только на личные впечатления, но и на факты либо слова людей, знавших более его.
Стас понимал, что вызывать в людях симпатию – природный дар Владислава Иванцова, но ничего не мог поделать, постепенно поддавался. Подружиться с ним Гущин, совершенно точно, никогда не смог бы. У майора, когда при нем произносили «молодой человек» и добавляли «ловкий», «приятный» или «милый», во рту невольно появлялся тошнотворно-сладкий привкус. Когда-то Стас поморщился при упоминании «приличного молодого человека из хорошей семьи», и мама ехидно его отбрила:
– Завидуй незаметно, сын.
Игнатово встретило джип процессией. По обочине дороги шел щуплый кривоногий мужичок в трениках, майке-«алкоголичке» и шлепанцах. Катил перед собой садовую тележку, в которой, предъявляя небу могучее, оплывающее по бокам пузо, пребывал в анабиозе субъект еще более примечательный. Одетый примерно по такой же моде за минусом шлепанцев, он очнулся от звука мотора, обратил небритое лицо к подъезжающей машине и сделал неприличный жест, ударив кулаком по согнутому локтю. Джип еще и мимо не проехал, а абориген опять ушел в нирвану. Откинул голову назад и отключился.
Мужичок-носильщик эту голову бережно поправил, чтобы не терлась ухом о ручку тележки, и покатился дальше.
– Дружно живут, – обернувшись на процессию, сворачивающую ко второму от околицы дому, пробормотал Станислав. – В тележке, как я понимаю, Федор Редькин? Тот самый, что минимум лет десять лишних на свободе гуляет?
По дороге Влад уделил достаточно внимания персоне Феди, живущего почти напротив Львовых. Причем, как показалось Станиславу, внимание было уделено с определенной целью: на примере главного деревенского дебошира помощник высветил бесконечную доброту своей начальницы: Влад несколько раз предлагал Евгении Сергеевне избавиться от соседства беспробудного скандалиста – и поводы случались, и связи подключать не надо, достаточно участкового в деревню привезти. Но Львова всегда вступалась за соседа. Чего Влад, по его признанию, искренне не понимал. «Крайне мерзопакостное существо, – припечатал Редькина. – Просто Шариков какой-то, Клим Чугункин! – И, хорошо копируя голос профессора Преображенского из фильма «Собачье сердце», добавил: – Живет же на свете эдакая изумительная дрянь».
Пока перед джипом медленно распахивались автоматические ворота чугунного литья, Гущин обернулся назад и поглядел, как левее, на другой стороне улицы, тип в трениках протаскивает садовую тележку в приоткрытые покосившиеся ворота. Разбросанные в разные стороны ноги Феди цепляются за створки, на воротах давно облупилась синяя краска, и наружу выступил прежний зеленый цвет. Сквозь зеленый кое-где проглядывал и более древний слой – песочно-бежевый, отчего ворота получались пятнистыми, похожими на камуфляж спецназовца.