Страница 7 из 11
- Там, э... - Борман замялся и стал думать, как бы запудрить мозги Штирлицу.
- Все, - сказал Штирлиц, - кончилось мое терпение. Я хоть и русский разведчик, таких пакостей не потерплю.
" Он догадался ", - подумал Борман, ожидая удара кастетом по голове, и зажмурил глаза. Возмездие не спешило свершаться.
Штирлиц спокойно развязал веревочки, спутавшие его сапоги, и это его немного успокоило. Он решил устроить себе сегодня день рождения ( четвертый за этот месяц ), и подумал, что Бормана он поколотит завтра или на следующей неделе.
" Он не догадался ", - облегченно подумал Борман после часа напряженного ожидания удара по загривку.
" А вот и нет ", - ехидно подумал Штирлиц, доставая из рюкзака три банки тушенки и большой графин водки. Пьянки на свежем воздухе были страстью Штирлица и доставляли немало неприятностей Борману, потому что Штирлиц, напиваясь, бил его нещадно.
Достав пучок лука и два теплых огурца, Штирлиц приложился к графину и почувствовал облегчение. Борман сидел рядом на траве и злился. Он ненавидел в Штирлице ту черту, что русский разведчик обычно сам, единолично выпивал все имеющиеся спиртные напитки, не оставляя Борману не капли. Партайгеноссе не нравился такой эгоизм. За такое нахальство, решил он, он не скажет Штирлицу, что он видел с пальмы, даже под страхом пытки ( тушенкой ). Хорошо напившись, Штирлиц подложил под голову что-то мягкое и заснул. Что-то мягкое ( а это был партайгеноссе Борман ) заворочалось и уползло.
" Чертов Штирлиц, - думал пастор Шлагг, потирая натертые за день крупные мозоли, - Сидел бы я сейчас на берегу моря, ловил бы рыбу, спокойно складывал бы в сейф... Нет, нужен ему этот дурацкий Мюллер... "
Пастор достал испачканный многими поколениями носовой платок и основательно высморкался. Ему очень хотелось на родину.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Утром Штирлиц проснулся, как всегда после пьянки, злой, небритый и голодный. Рядом, подложив под голову редкостный бразильский фрукт, спал партайгеноссе Борман, за ночь расставивший огромное количество всевозможных веревочек и хитроумных ловушек.
Штирлиц достал из кармана компас и определил, сколько времени. Сильно болела голова, хотелось чего-нибудь такого... крепенького...
Пастор Шлагг, храпящий на всю округу, внезапно вскрикнул во сне и проснулся. Ему приснилось, как он лежит на скамейке в родной кирхе, и вокруг него ходят обнаженные красотки, одна прелестней другой, но вдруг входит Штирлиц и говорит " Отдавай сейф, ..., пришло время Мировой революции ".
Пастор вскочил и вытер со лба холодный пот. Штирлиц был рядом, он сидел и боролся с банкой селедки, которая совсем не хотела открываться.
Проснулся Борман. Он был в очень хорошем настроении, в отличие от Штирлица, который испытывал сильную потребность дать кому-нибудь в нос или в ухо. Хотелось сделать кому-нибудь что-нибудь очень приятное. Борман ласково улыбнулся своим мыслям и достал из кармана моток веревки.
- Штирлиц, хочешь чего скажу, - Борман испытал вдруг необычайную нежность к русскому разведчику.
- Отвяжись, - грубо попросил Штирлиц, на секунду отнимая зубы от банки с селедкой.
Пастор Шлагг успокоился. Штирлиц был, вроде бы, такой, как обычно. Русский разведчик раскапризничался.
- Ну дам я кому-нибудь сегодня в глаз или нет? визгливым голосом спросил он сам себя, но почему-то вслух.
Борман и пастор Шлагг в испуге отодвинулись и нахмурились.
- Ну Штирлиц, - сказал Борман, призывая к примирению. Я же хотел тебе сказать очень важную вещь. Тут же Мюллер рядом...
- Мюллер? - Штирлиц выронил банку с селедкой.
- Ага, - сказал Борман, довольный, что так сильно напугал самого Штирлица.
- Ну вот ему-то я и дам в глаз или в нос, - пообещал Штирлиц, радостно потирая руки.
Раздался звук пулеметной очереди. Все с визгом залегли в высокой бразильской траве. Мимо них, шлепая сапогами по мелким испаряющимся от утреннего солнца лужам, прошли семеро солдат в подозрительной форме, изображавшей в виде эмблемы совок и два кулича из песка зеленого цвета. Проходящие ругались на непонятном языке. Знаток иностранной матершины Шелленберг безошибочно определил бы в их выражениях грубое описание интимных подробностей мужского и женского тел по-португальски.
Штирлиц прислушался. Некоторые выражения ему были весьма знакомы. Услышав слово " Мюллеро тудекандос ", Штирлиц не вытерпел. Сжимая кастет в запотевшей ладони, он бросился на туземцев и мгновенно положил всех четырех.
- Отвечай..., - сквозь зубы требовал Штирлиц, сидя верхом на охающем португальце и тузя его кастетом по голове, - Отвечай, мор-рда, что ты имеешь против моего друга детства товарища Мюллера?
- Ты чего, Штирлиц? - с изумлением спросил португалец, оторопело сверкая возникшим под глазом ярко-фиолетовым синяком, профессионально поставленным любезным Штирлицем.
- Ах, ты еще и по-нашему понимаешь... - гнев Штирлица был безграничен. Второй синяк мгновенно украсил монотонную морду бразильца...
- Прекрати, Штирлиц, - взмолился бразилец, пытаясь увернуться от ударов русского разведчика. - Не трогал я Мюллера... Я же у него хранителем песочницы работаю...
- Песочницы? - Штирлиц отпустил бразильца, успешно понимающего по-русски, и вытер со лба крупные капли пота.
- Ну да, - сказал бразилец, исследуя при помощи зеркальной глади лужи крупные кровоподтеки на своем лице.
- Ах, песочницы! - Штирлиц нахмурил брови и бросился на другого бразильца, но тот молниеносно отправился на верхушку пальмы и остался там сидеть до самого вечера. Два остальных исчезли в непроходимых чащах джунглей, и больше не появлялись.
- Где Мюллер? - поигрывая кастетом, спросил Штирлиц.
- Там! - плаксиво показал пальцем на неприветливую тьму джунглей бразилец, обиженный нарушениями в своей внешности.
- Ты мне зубы не заговаривай, - Штирлиц обиделся непочтительному отношению. - Ты вообще покажи...
- Великого товарища Мюллера без предварительной записи увидеть нельзя... Занят очень... Он ночью не спит, о нас беспокоится.
- Это о ком еще - о вас? - Штирлицу почему-то начали надоедать коммунистические замашки вождей.
- О нас, о четвертом рейхе...
- А-а-а! - лицо Штирлица расцвело в приятной улыбке. Ну, ну... Если Мюллер о вас беспокоится, то...
Штирлицу не дали закончить свою мысль. Два здоровенных негра ловко схватили его за кисти рук и отобрали любимый кастет. Этих Штирлиц очень ловко забросил куда-то далеко, не глядя, и они больше не появлялись.
Но против четырех десятков обиженных эксплуататорами несчастных негров, питающихся только кофе и ананасами, русский разведчик был почти бессилен. Почти, потому что по крайней мере десятка два из них покинули место битвы за народную свободу ( для лично товарища Штирлица ) или без зубов ( причем без всех ) или с вывихами и переломами.
***
Могучие волосатые руки бросили Штирлица в какое-то сырое полуподвальное помещение. Мгновением позже сверху с кряхтением свалился пастор Шлагг, приняв роль самой невинной овечки. Сверху раздались вопли Бормана, убеждавшего своих пленителей, что самостоятельно он гораздо лучше упадет в подвал. Пленители не послушались. Борман с визгом упал вниз, ругаясь по-русски и по-немецки. Штирлиц помог партайгеноссе подняться и вытряхнул из него пыль.
Пастор Шлагг жутко страдал в неволе. Его, он думал, опять будут бить. Один раз он уже удостоился чести быть больно поколоченным в застенках Гестапо ( кстати, в управлении того же самого Мюллера ), и теперь, наверное, ему готовилась та же участь.
- Не боись, - сказал ему Штирлиц, вполне утешающе. Он скрутил из листа от карманного устава Партии козью ножку и теперь блаженствовал.
- Не боись, здесь больно не поколотят. Они здесь добрые...
Сверху со свистом прилетело помятое ведро, из которого исходил довольно неприятный запах. Борман вздрогнул.
- Кого там опять поймали? - глухо спросили сверху.