Страница 8 из 13
Его желание исполнилось, и 21 сентября 1769 года новая табличка у его двери огласила, что М.А. Ротшильд является «агентом Короны княжества Гессен-Ганауского».
От него не требовалось ни платить пошлин за эту привилегию, ни выполнять каких-то обязанностей, однако она подняла его до такого положения, которое занимал мало кто из обитателей Юденгассе. Он вел дела с гоями, да не с простыми, а княжеского звания.
Еще раньше он начал ухаживать за Гутеле Шнаппер, семнадцатилетней дочерью респектабельного еврейского купца, и теперь почувствовал, что его положение достаточно прочно, чтобы сделать ей официальное предложение. Они поженились в августе 1770 года, и после свадьбы с небольшими перерывами последовали дети: в 1771 году дочь, в 1773 Амшель, в 1774 Соломон, а в 1777-м Натан. Дальше целая череда дочерей, а потом еще два сына: Карл в 1788-м и, наконец, Якоб в 1792-м.
В 1785 году Вильгельм Ганауский унаследовал трон княжества Гессен-Кассель. К тому времени Майер, как видно, значительно увеличил свое состояние, тем более что и Гутеле принесла ему немалое приданое, и в 1789 году обратился князю с предложением своих услуг в переговорах по финансовым делам. Князь навел справки относительно честности Майера, а также его средств, и сведения, по крайней мере в отношении честности, его полностью удовлетворили, поэтому время от времени давал ему подзаработать. Еврей проявил энергичность и оборотливость, и поток сделок вырос.
Войны, начавшиеся после Французской революции, повысили стоимость услуг гессенских наемников – главной княжеской статьи экспорта – и расширили деловые возможности для дома Ротшильда. Вторжение в Голландию позволило Франкфурту на время перехватить у Амстердама роль главного денежного рынка Западной Европы, и это тоже благоприятствовало Ротшильду. Доход Майера за два десятилетия после брака оценивался в размере от 2 до 3 тысяч гульденов в год – по тем временам значительная сумма. В 1795 году – когда пала Голландия – доход подскочил до 4 тысяч, а в следующем году взлетел до 15 тысяч и даже больше. К концу века его состояние уже приближалось к миллиону марок.
Однако он по-прежнему жил в еврейском квартале и все так же переносил все беды и невзгоды обычного еврея из гетто. Он должен был, как и прежде, платить подушную подать. Выезжая за город, должен был уплатить еще один налог, а если оставался в другом месте на ночь, то снова платил налог. У него было двадцать детей, из которых выжило десять, и, когда и его семья, и состояние увеличились, он перебрался из ветхого жилья, в котором начиналась его семейная жизнь, в дом посолиднее на той же улице. Это было каменное строение, высокое и узкое, в четыре этажа, с чердаком наверху и небольшим садиком на крыше, и, куда бы тебе ни требовалось пойти, ты непременно должен был подниматься или спускаться по лестнице. Комнаты были обставлены скромно и забиты вещами и людьми; использовался каждый дюйм пространства, под каждой лестницей, в каждом уголочке и закутке стояли шкафы и буфеты. Родители занимали небольшую спальню, а в двух остальных комнатах ютился целый выводок детей. Садик на крыше кому-то может показаться роскошью, но евреям во Франкфурте не разрешалось иметь сады, и этот садик на крыше позволял детям выбраться и подышать свежим воздухом. Более того, ортодоксальному иудею полагается иметь открытое место, чтобы ставить на нем палатку в Суккот, Праздник кущей, а Ротшильды были глубоко религиозны. Майер получил образование в ешиве, талмудической школе, и тщательно соблюдал все еврейские традиции. Его жена Гутеле являла собой классическую еврейскую мать семейства. Как и другие замужние ортодоксальные еврейки, она обрезала волосы и носила объемистый парик, поверх которого надевала еще более объемистую шляпу. Это была женщина простых вкусов, но проницательная и прямая, и ее беспокоило, как бы деньги не принесли вреда ее родным. Никакая сила не могла заставить ее переехать из темного старого дома в Юденгассе, даже после того как умер ее муж, а дети поселились во дворцах. Она боялась, что, как только вся ее семья уедет из Юденгассе, от них отвернется удача.
Майер и Гутеле, быть может, и не сумели воспитать детей набожными иудеями, но все же внушили им один главный принцип – семья должна быть едина. «Все братья во всем должны стоять друг за друга, – наставлял Майер, – все должны отвечать друг за друга». Это был, можно сказать, семейный девиз, и он не потерял силы даже после того, как семью разбросало по всей Европе.
Ротшильды занимались не только займами и старыми монетами, но к тому времени торговали широким ассортиментом товаров – вином, мукой, тканями и уймой прочих готовых изделий. Кризис европейских экономик из-за наступления французских армий позволил английским производителям сбывать едва ли не всю свою продукцию, и их посредники из-за этого стали вести себя довольно грубо и бесцеремонно. Натана раздражало их поведение, и он предложил отцу отпустить его в Англию, чтобы оттуда вести дела с производителями напрямую. Отец согласился, и в 1798 году Натан приехал в Манчестер, имея в кармане 20 тысяч фунтов, несколько рекомендательных писем и не зная ни слова по-английски.
Манчестер переживал военный бум. Амбициозные планы Наполеона вынудили Британию держать большую армию и военный флот, а кроме того, субсидии, которые она выплачивала своим союзникам на континенте, также поддерживали спрос на британские товары, особенно текстильные. Натан, который раньше занимался сбытом тканей, увидел, что можно сделать хорошую прибыль и на разных этапах производственного процесса. Поэтому он начал скупать полуфабрикаты, отдавал их в покраску и дальнейшую обработку, а потом продавал уже законченный продукт. Кроме того, он занимался красками и прочими товарами, например сахаром, кофе и вином. За пять лет он удвоил или утроил свой первоначальный капитал и обратил свое внимание на юг – Лондон.
Именно тогда он и свел знакомство с Леви Барентом Коэном, который, среди прочего, торговал льном.
Леви родился в Голландии в 1747 году, где его семья прочно обосновалась уже почти как век назад, выращивала табак, торговала зерном и множеством других товаров, имея широкие связи в Германии и Вест-Индии. В 1770 году он переплыл через Ла-Манш, чтобы наладить контакты с Лондоном, и открыл контору в Энджел-Корте на Трогмортон-стрит. Там он не был совсем чужим человеком. Несколько сестер Коэна вышли за братьев Голдсмид, и он смог обратиться к Абрахаму и Бенджамину не только как к единоверцам, но и как к родственникам. К концу века он уже поселился в большой вилле в Ричмонде. Он сохранил свою квартиру над счетной конторой в Энджел-Корте, и молодой Натан Ротшильд прожил некоторое время у него.
Леви был дважды женат, и у него хватало дочерей для любых поклонников, но, когда в 1806 году Натан попросил руки Ханны, он взял время подумать. У Натана была не та внешность, которая встретила бы одобрение даже отца с избытком дочерей. У него было умное лицо, голубые и добродушные глаза, но выпученные, и по временам они даже приобретали какое-то диковатое выражение. Курчавые волосы с рыжиной и оттопыренная нижняя губа довершали портрет. Но самое главное, фамилия Ротшильд ничего не значила. Однако молодой человек умел располагать к себе и обладал огромным упорством и в конце концов заполучил и Ханну, и приданое в 10 тысяч фунтов. Благодаря браку он также навел мосты с некоторыми из ведущих брокеров на бирже и попал в первые ряды маленькой, но растущей англоеврейской элиты.
По совету Майера Ротшильда Вильгельм Гессенский сделал значительное вложение в английские ценные бумаги. Транзакции вел в Лондоне Натан, и, так как между датами покупки и завершением сделки был разрыв, он использовал средства для краткосрочных займов и покупки драгоценных слитков, цена на которые росла ежедневно. Однажды он выкупил целый корабль со слитками у Ост-Индской компании, которые тут же перепродал правительству с солидной прибылью.
Для того чтобы вести кампанию против Наполеона, нужно было постоянно вывозить драгоценные металлы, которые было трудно раздобыть и опасно перевозить, и поэтому канцлер казначейства Ванситарт обратился к Ротшильду, который, как было известно, имел связи на континенте, чтобы организовать их транспортировку. Операция, писал Ванситарт Джону Чарльзу Херрису, начальнику финансовой службы армии, представляла «чрезвычайную важность для государства», и ввиду «настоятельной срочности и секретности, а также влекомых ею рисков было бы разумно согласиться на два процента комиссии для мистера Ротшильда…».