Страница 18 из 27
Урбино в недоумении смотрит на Джорджо, потом на Микеланджело. Микеланджело глядит на Джорджо даже как будто испуганно. У Урбино, кажется, дрожит подбородок.
Микеланджело (Урбино). Тихо-тихо. Мастер Джорджо, Урбино – больше, чем слуга. Он со мной уже четверть века. Он друг.
Урбино сдерживает слёзы, кланяется хозяину, на Джорджо смотрит вскользь и победно.
Джорджо (смущён). Простите, Урбино, я не хотел вас обидеть.
Микеланджело пьёт из кружки.
Микеланджело (отплёвывается). О боже, Урбино, что это?
Урбино. Отвар багульника.
Микеланджело. Ты же обещал тёплое вино!
Урбино. Он тёплый.
Микеланджело. Но не вино!
Урбино. Во время простуды это лучше для бронхов!
Микеланджело. Мои бронхи забиты мраморной пылью! Мне нужно вино!
Урбино. Сейчас принесу. Только выпейте ещё глоточек.
Микеланджело. Нет!
Урбино. Ну, пожалуйста!
Микеланджело. Не могу…
Урбино. Ну, ради меня!
Микеланджело. Урбино…
Урбино. Ради моей жены, которая вас столько лет терпит.
Микеланджело. Я ей плачу! Как и тебе!
Урбино. Ради моих деток.
Микеланджело. Ну, при чём тут твои детки?
Урбино. А как же? Вот помрёте вы, что мне прикажете делать?
Микеланджело. Найдёшь себе другого хозяина!
Урбино. Пока ещё!.. А до тех пор?
Микеланджело бросается к какому-то шкафчику, вынимает кошелёк.
Микеланджело. А до тех пор… вот тебе две тысячи скудо. На чёрный день!
Урбино. Если бы я брал у вас по две тысячи скудо каждый раз, как вы отказываетесь пить багульник, я бы уже давно имел собственную виллу на берегу Арно!
Микеланджело. А меня бы позвал расписывать там потолки и стены?
Урбино. Я бы ещё подумал.
Урбино и Микеланджело смеются.
Микеланджело. Неси вино. Мне и моему гостю.
Урбино. Ещё глоточек.
Микеланджело. Нет.
Урбино вздыхает и берёт кошелёк из руки Микеланджело.
Урбино. Вам греть, мастер Джорджо?
Джорджо. Да, если можно. Здесь прохладно.
Урбино, забрав кружку, уходит с гордо поднятой головой.
Джорджо. Послушайте, а это не тот Урбино, который поступил к вам в услужение, когда я у вас учился?
Микеланджело. Он самый!
Джорджо. Да… годы никого не красят… Он же тогда был очень хорош собой… Сколько ему было? Двадцать три?
Микеланджело. Двадцать шесть.
Джорджо. Он ведь вам когда-то позировал. Вы говорили, что у него совершенная форма ноги… римская ступня… высокий подъём… округлые и рельефные голени …
Микеланджело. Только не смей об этом писать!
Джорджо. Значит, он женился, и у него есть дети… Удивительно!
Микеланджело. Джорджо! Ты слышал, что я сказал?
Джорджо (слегка обиженно). Даже если я и напишу об Урбино, то не в вашей биографии.
Микеланджело. А в чьей? В своей? Я так и думал, Джорджо… Ты затеял эту книжку, чтобы добавить своё жизнеописание к остальным… величайшим…
Джорджо (краснея). Может быть, когда-нибудь!
Микеланджело. Э, нет! Это и была твоя цель. И подарок мне. Ну, правильно! Если рисовать не умеешь, так хоть примазаться жизнеописанием…
Джорджо пыхтит и краснеет.
Микеланджело. Я давно живу, Джорджо. Меня не обманешь.
Джорджо (вдруг, несмотря на бороду и солидность, становится похож на обиженного мальчишку). Ну, и ландо. Ну и пусть! Если вам не нужен никто! Даже те, кто вас уважает!.. Кто преклоняется… кто счастлив только тем… То я уйду! И сидите тут! В одиночестве… Под тряпками… Со своим Урбино!
Микеланджело. Ну, ладно тебе, Джорджо. Не обижайся. Мы, старики, ворчливы. И врать не умеем. Времени уже нет, чтобы врать. Ну, давай, показывай, что ты там про меня написал?
Джорджо открывает книгу, подаёт Микеланджело.
Джорджо. Вот.
Микеланджело (щурясь, читает). «В Казентино в 1474 году под знаменательными и счастливыми созвездиями родился младенец у почтенной и благородной жены Лодовико…» О, Боже, благородной!.. «Лодовико нарёк сына Микеланджело: отец хотел этим показать, что существо это было небесным и божественным…» Да, по мне это видно… «…как это и подтвердилось позднее в его гороскопе тем, что при его рождении Меркурий в сопровождении Венеры были благосклонно приняты в обители Юпитера…» (Микеланджело хохочет, хохот перерастает в кашель). Как тебя ещё не сожгли в Риме за всю эту ересь?
Джорджо. Мастер Микеланджело, это же литературный стиль!
Микеланджело (листает страницы). Да? И вот это: «Нравом Буонарроти обладал таким кротким, какой только и мог быть под стать его искусству…» Что это, Джорджо? Это же обыкновенная ложь!
Джорджо (срывается). А что я должен был написать? Что из-за вашего склочного характера вас едва терпели все, кому бы ни пришлось вам сделать заказ? И неизвестно ещё, потому терпели, что вы прекрасный художник, или потому, что выдавали вам приличный аванс ещё до начала работы!
Микеланджело. Вот. Да. Если бы ты написал так, было бы лучше. И не потому, что это правда.
Джорджо. Мастер Микеланджело, простите… Это не правда. Вы величайший…
Микеланджело. Это не важно, Джорджо. Всё вот это (Микеланджело бегло перелистывает страницы книги) мёртвое, пустое… Здесь столько славословий, и так мало жизни. Где все наши ссоры, ворчание, вражды и дружбы? Где крики, драки, объятия, досада, разочарования? Где отчаяние и победы? Где любовь, ненависть? Где страсть?
Джорджо. Разве это важно? Это все мелочные частности, которые не могут заинтересовать…
Микеланджело. Да только это и важно, Джорджо! Для любого, кто берётся красками или резцом и молотом оживлять мёртвое! Смотри!
Микеланджело даёт Джорджо папку, с которой вылез из-под стола. Джорджо развязывает тесёмки и смотрит на разрозненные листы. Микеланджело тем временем ковыляет обратно к столу.
Джорджо (благоговейно). Это, ваши эскизы, учитель?
Микеланджело. Черновики. Взгляни, Джорджо! Это так же прекрасно, как у Леонардо да Винчи?
Микеланджело возвращается к Джорджо со свечой в руке, которую взял со стола.
Джорджо (вежливо). Интересно.
Микеланджело. Не ври мне!
Джорджо. Это… очень хорошо, но… это как-то… очень схематично… ученически… по-моему у меня эскизы лучше…
Микеланджело. У тебя? Не надейся. Ты мне ответь про Леонардо!
Джорджо. Леонардо – величайший рисовальщик.
Микеланджело хватает у Джорджо несколько листов, поджигает их на свече.
Джорджо. Что вы делаете, мастер Микеланджело?
Микеланджело. Не тронь!
Микеланджело кидает горящие листы в ржавую бочку, ставит свечу на пол, потом идёт к Джорджо, хочет забрать у него всю папку с листами.
Джорджо. Нет! Я не позволю! Я не дам! Это величайшая ценность!..
Микеланджело. Нет! Это подготовка! Это следы паники начинающего художника! А я начинающий каждый раз, когда задумываю что-то новое. Мои вещи рождаются под резцом, а не на бумаге. Поэтому видеть этого никому нельзя! Публика должна лицезреть совершенство, а не злорадствовать, глядя на мучения на пути к нему!
Микеланджело удаётся вырвать папку у Джорджо, он идёт к бочке, кормит огонь листами.
Джорджо. Отдайте! Это вам уже не принадлежит! Это принадлежит искусству!
Джорджо подбегает к Микеланджело, хочет вытащить из огня рисунки, но коротким движением жилистого кулака получает в солнечное сплетение, сгибается пополам.