Страница 1 из 18
Елена Григорьевна Макарова
Глоток Шираза
© Макарова Е., 2020
© Макарова М., илл., обложка, 2020
© Дизайн-макет ООО «АрсисБукс», 2020
© Издательство ООО «АрсисБукс», 2020
Глоток Шираза
Я не писатель, и речь идет о чужом произведении. Читать – обожаю, и в этом вы скоро убедитесь, писать – ненавижу.
Нет-нет, я не страдаю дисграфией. Но своих слов, припечатанных к бумаге, побаиваюсь. Говорить безопасно. Сказал – забыл.
Включаю камеру.
Видите, вот письмо из Берлина, из-за которого я пускаюсь во все тяжкие. В начале письма спрашивается, та ли это Елизавета Годунова, которая проводит вебинары по телесно ориентированной психотерапии?
Да, это я!
«Если да, посылка попадет в верные руки. Я сравнил вас с фотографией 1985 года; по-моему, это вы. Если нет, верните наложенным платежом».
Не верну. Но и в письмо встревать не буду. Перевожу тупо с листа.
«Минул год с кончины моей жены, вашей бывшей подруги Тани. Когда мы встретились, Таня мечтала о писательстве. К сожалению, мечта ее не осуществилась. После рождения дочери у нее обнаружили рак, и с тех пор мы жили от операции до операции: химия, облучение, восстановление, стабильный период – и все снова.
Она бережно хранила все бумаги, привезенные из России, но незадолго до конца устроила ревизию и выкинула практически все. Я носил мешки на помойку. Таня рассудила так: в семье уже никто не владеет русским, я так вообще знаю слов десять, не больше. Одну папку Таня велела сохранить и передать лично вам. Но где вас искать? Этого и она не знала. Если вы – это вы, прошу о содействии. Помогите Таниной рукописи увидеть свет. Да возликует она на небесах! С уважением, Хуго Герц».
Повторяю для тугоухих – да, это я. Это – моя рука, видите? В ней – изящный бокал. Плеснуть и вам винца? Австралийский «Шираз»! За нас с Таней, за бурную молодость эпохи застоя!
Перехожу на аудио.
Эх, лучше бы я не читала Танин роман… Там я – вздорная красотка с лебединой шеей и красным шарфом… Тут – тоже вздорная, но шея – в мелких морщинах, под глазами – мешки, губы-улитки сплющились под каблуком времени. Умею я образно выражаться. Но только вслух.
Тани не было ни в моей жизни, ни в моей памяти более тридцати лет, то есть во мне она умерла давно. И при этом жила в Берлине. Судя по письму господина Герца, она умерла в любви. Это утешает. А я умру в любви к самой себе. Тоже неплохо, кстати.
Не знаю, стоит ли предлагать роман, действие которого происходит в восьмидесятые годы прошлого столетия… Но что-то же надо делать, когда текст есть, а автора – нет. То есть он есть. Но мертвый. Фу, какая гадость. Что я несу? Короче, обратилась в первую попавшуюся компанию «Print on demand». Оторвали с руками. Плати – и лети! Им дорога память, а не литература. Они воскрешают из забвения друзей и родственников почивших. Они на страже экологии, они берегут лес, они не переводят его на макулатуру, печатают по запросу. Ляля-ля, три рубля. Мы с Таней проходим по всем статьям. Запрашивайте, господа! Это возместит мне, заказчику, дополнительные расходы по набору рукописи и переводу аудио- и видеофайлов в цифру. Ау, бывшая родина, может, кто-то там наткнется на сию книжонку да и прочтет ее подшофэ?
Я не тоскую. Ни по московским сугробам, ни по девственной белизне полей. Знаете, по чему я тоскую? Не вообще, а именно сейчас? По белому пушистому полушубку времен застойной молодости. Белый полушубок, красный шарф… В этой одежде я у Тани гуляю.
В Сиднее снега нет. Климат умеренный, воздух чистый. Но катаклизмы происходят. Пока что природного свойства. Шторма, наводнения… А однажды, когда град булыжниками с неба валился, объявили национальную катастрофу.
Молодость я откуролесила. Зато теперь не пью, не курю, никаких связей на стороне. Никаких вообще. Воспоминания о театре интимных действий выводят из зоны комфорта. Сплю исключительно на спине. Держу осанку. Регулярно посещаю косметичку. Print on demand, вы мужчина или женщина? Если женщина, вы и без меня знаете, что кожа – это наша визитка. Информационный портал. Конверт с запечатанным в нем письмом…
Секундочку, глоток «Шираза». Слог у Тани недурен. В молодости ей удавались пьесы. Голые диалоги… Поверх – белый полушубок и красный шарф.
Зацикливаюсь. А каково бы вам было, print on demand, читать книгу, где вы во всем узнаете себя, а все, что происходит вокруг, – сплошная выдумка? Из-за этого романа руки оглохли. Не слышат тела. По методу мадам Розен мы с пациентом – одно неразрывное целое. Во время сеанса, разумеется. Так вот, связь оборвалась. Мадам Розен прокляла меня с того света. Если он есть. А если нет, она не видит, как я, в прошлом подающая надежды режиссерша, проваливаю спектакль, как я тычусь в чужое тело, да все мимо. Психофизический зажим… То, от чего я избавляю своих пациентов на массажном столе. А меня-то кто на него положит? Чьи руки-щупальца будут двигаться по моему телу, под чьими пальцами моя диафрагма наполнится воздухом и я задышу полной грудью?
Впрочем, все это вы можете узнать из моих вебинаров… Не беспокойтесь, у меня большая клиентура, я в рекламе не нуждаюсь.
Порой пациенты такое мелют… Вроде как я сейчас. У меня этих тайн человеческих целая картотека… Как у профессора в Танином романе. Только он гениев коллекционировал, а я больных. Гении ко мне тоже ходят – в облике простых смертных. Там болит, тут болит. Болезнь не там, где боль. Болит колено, проблема в шейном отделе. А на самом деле – в перенесенном унижении. В каком-то смысле я и есть режиссер… Но не театра. Чужих жизней.
Вино хорошее, кстати. Еще полбокала.
Давайте я покажу вам свою квартиру!
Включаю камеру.
Это салон. У вас его называют гостиной. Что мне в нем нравится, так это стекло на всю стену. И выход – прямо на лужайку. Но мы туда не пойдем. Лень переобуваться. В хорошую погоду виден океан, там, вдали. Я хотела жить на побережье; кстати, Таня подметила мою тягу к морю, и, хотя действие романа происходит в Москве, она в угоду мне сочинила сцену с каким-то писателем в Прибалтике, где я никогда не была, а уж с писателями сроду не якшалась. Нудный народец. Даже этот, который влюбился в меня, никакого интереса не представляет. Ни как человек, ни как персонаж.
Короче, местная братия отговорила меня селиться на берегу. Штормы, ураганы… Это не та страсть, за которую деньги в печку швыряют. Пусть океан будет вдалеке. Как перспектива на будущее. Вот мой любимый журнальный столик! Мне нравится, что он стеклянный, – это гармонирует с большим окном, лужайкой и океаном вдалеке. Люблю покой. В молодости я от него бежала. А сейчас обожаю валяться вот на этом диванчике, смотреть в окно, медитировать. Видите, какой славный, толстенький, мягонький… как медведь. Кстати, Таня мне и любовника приписала с медвежьими повадками. Она там много на меня навешала – и аборты, и эротические связи на почве любви к литературе, и преследования гэбистов, и заботу о старом профессоре, и слепую подругу… Too much! Внешность – моя, одежда – моя, походка – моя… Жизнь – не моя. Да и тут бабушка надвое сказала.
Настоящее перекраивает прошлое. Не сами факты, отношение к ним. Проходит любовь, и объект ее покрывается плесенью. Встреть я сейчас не этих, конечно, которых Таня обрисовала в романе, а реальных бывших возлюбленных, ни одна жилка бы на лице не дрогнула. А вот старый профессор, которого Таня в меня влюбила, в моем вкусе. Читала и сама себе завидовала.
Все же о себе той я тоскую. А если бы не получила посылку от Герца? Не знаю. Получила же. Я не из тех, кто подсчитывает возможное число непогибших при отмене бомбардировки. Есть у меня такой пациент, статистик на пенсии. Его волнует, сколько бы выжило людей, не случись воздушной атаки Дрездена. На полном серьезе.