Страница 41 из 124
- Можно, я буду вам звонить?
- Я тебе сама позвоню, когда будут готовы данные. Ты мне только говори: первый слушает, и я буду знать, что это ты. И не красней больше при мне, я робких не люблю. Ясно? Ну, чао!
5
Я стремительно спустился со второго этажа и стал в строй. Сослуживцы смотрели на меня, как на новичка, никто ни о чем не спрашивал, кажется и капитан относился ко мне щадяще. Я не обращал ни на что внимание. В моих глазах все еще находился светлый образ Нины - загадочной, недоступной, в лице которой каждая черточка божественное совершенство. О том, что я могу покорить ее сердце, я совершенно не думал, я радовался тому, что она есть, что я иногда могу общаться с ней, слышать ее голос. Такая эмоциональная бура произошла со мной впервые в жизни. Только в казарме я пришел в себя, но почувствовал себя другим человеком, словно меня подменили.
Нина казалась копией героинь, которых я вычитал в романах Мопассана, Диккенса и Толстого. Теперь я был уже не один. В моем молодом сердце поселилась эта божественной красоты девушка, которой я, конечно же, не достоин, но которую никогда не смогу забыть. Я не запомнил, в чем она была одета, не знал ее роста, не видел ее фигуры, передо мной неотступно было ее лицо, голова, окутанная кудрявыми вьющимися волосами, покрывающими плечи, темные брови с небольшим просветом у переносицы, пышные губы и горящие глаза. Да эти глаза током пронзили меня насквозь, парализовали волю. Я не помнил, что говорил, помнил только, что говорил глупости и все не то, что хотел сказать. "Я сказал, что она красивая как артистка Целиковская, кажется, я это сказал. О нет, она гораздо красивее. Я еще не видел таких красивых девушек. Какие у нее глаза, какие глаза! За одни эти глаза можно отдать полжизни. Я должен ее видеть, непременно видеть все время! Завтра же снова в обсерваторию, как только взойдет солнце, нет раньше. Я уже должен стоять перед входом, когда она будет идти на работу" - думал я, стоя на задней площадке автобуса, вдали от всех своих сослуживцев, дабы никто ничего не понял по выражению лица. Для меня уже не существовал капитан с его тупым красным лицом и большим, как груша носом.
В казарме меня ждало письмо от родителей. Оно несколько омрачило радостное настроение. Отец жаловался, что его по-прежнему мучают налогами, колхозное начальство требует, чтобы он отработал тридцать дней за право выпускать корову на пастбище. Надо корчевать пни, а у него уже нет на это сил.
- Помоги, сынку, если можешь, ты у нас грамотный, знаешь, куда обратиться. Никакой жизни у нас, покоя нет от них, я не обманываю тебя, и не просто беспокою по пустякам. Если бы у меня были деньги на дорогу до Минска, - приехал бы к тебе, и рассказал все.
Я, недолго думая, написал жалобу в Киев - в Центральный комитет компартии Украины. Только партия могла помочь, ведь партия это все, партия служит народу, она за справедливость.
На следующий день, как только появился Залман Узилевский, я тут же обратился к нему.
- Товарищ капитан! оставьте меня сегодня в ночь дежурить, я пересмотрю еще раз все наши приборы, а завтра утром, после завтрака поеду в обсерваторию и вернусь только к обеду.
- Одного я вас не могу оставить. Здесь есть такая аппаратура...короче, одному нельзя, - сказал капитан.
- Тогда оставьте еще кого-нибудь.
- Есть желающие?
- Я согласен, - сказал рядовой Беккер родом из Львова.
- Смотрите мне, радиоприемник не крутить, в сеть не включать, вражьи голоса не слушать! - приказал капитан.
- А мы и не знаем, как он включается, - сказал я.
- Так я вам и поверил.
После завершения всех работ мы с львовяниным Беккером остались дежурить на всю ночь. Беккер тут же включил приемник, настроил его на короткие волны. Радиоприемники с короткими волнами нигде не продавались, но Беккер знал: голос Америки, Радио Свобода передают только на коротких волнах. Он был в этом вопросе мастер. Эти голоса, конечно же, глушились советскими компетентными органами, но полностью заглушить, видать, было невозможно.
Беккер долго искал, а точнее настраивал на волну. И вдруг загремело:
- Говорит радио "Свобода", говорит радио "Свобода"! Слушайте нас на волнах... - тут же посыпались голоса как из рога изобилия. - После смерти Сталина, в Москве может произойти изменение курса внешней и внутренней политики.
Я покрылся потом от этих слов, поскольку слышал их впервые в жизни, а Беккер, он уже был привычен, это было видно по его спокойному отношению к этому сообщению, он свободно вращал ручку приемника, искал другую волну.
- Оставь, что ты делаешь? - сказал я Беккеру.
- Станцию глушат, разве ты не слышишь шипение? Приемников с короткими волнами днем с огнем не сыщешь, это только здесь, у нас один единственный. Капитан, если узнает, что мы слушаем вражьи голоса, уберет приемник, а мы будем наказаны.
- Я раньше никогда не слышал вражьих голосов, - сказал я, припав ухом к приемнику.
- Вот теперь слушай. Есть еще "Свободная Европа", "Би-би-си", "Немецкая волна". Они вещают не только на русском, но и на других языках Советского союза. Это маленькие островки правды, которой нас лишают наши начальники. Ты только не вздумай выдать меня, а то загребут, куда подальше.
- А если сейчас нагрянет капитан?
- Не нагрянет, я дверь запер изнутри.
6
Первый вирус голоса "Радио свобода" прошел незаметно и безболезненно: я слушал слишком откровенные и прямолинейные обвинения в адрес Советского союза, а думал о Нине. Нина была тем заслоном, через который не проходили ни положительные, ни отрицательные сообщения в адрес кого бы тони было.