Страница 27 из 124
- Описался, - брякнул я и получил от ефрейтора Слесаренко под дых.
Наконец, делегатами были избраны: Бородавицын, ефрейтор Слесаренко и ефрейтор Славский.
Мы втроем вышли из КП и направились в город на поиски почты.
У почтового отделения уже стояла очередь около тысячи человек. Оказывается, пожелания скорейшего выздоровления посылали и родильные дома, а их пропускали в первую очередь. Дело в том, что малыши, которые появлялись на белый свет в это время, тоже посылали пожелания скорейшего выздоровления, потому что без выздоровления гения, отца всех детей, не может быть счастливого детства. Далее следовали передовики производства, и только потом шла живая очередь. Надо признать: никто не шумел, не возмущался, все были в состоянии шока и общались только глазами. Но и глаза были заняты: из глаз, у всех, лились слезы, море слез. Я тоже думал, как бы заплакать, но ничего не выходило, и я плакал насухо.
- Ты бандер, совсем не переживаешь, - шепнул Слесаренко мне на ухо.
Но Бородавицын тут же показал ему кулак, и Слесаренко замолчал до следующего дня. Для коллективных пожеланий существовала отдельная очередь, а отдельные граждане стояли в другой очереди. Одна старушка оказалась замыкающий под номером 9999. Она опиралась на клюку и причитала:
- Спасибо, родной! ты отправил моего мужа и моих сыновей по ленинским местам сроком на 25 лет каждого строить коммунизьму, а меня ишшо не успел, выздоравливай скорей, вон, сколько врагов стоит в очереди.
Молодой человек с выпученными глазами подошел, взял старуху за руку и увел в конец коридора. Старуха больше не появлялась.
Делегация во главе с Бородавицыным мужественно стояла в очереди семь с половиной часов, и после посылки телеграммы в Москву вернулась на батарею. Было два часа ночи. За это время здоровье гения не улучшилось, а наоборот ухудшилось. Он еще несколько раз описался, не приходя в сознание.
Вся страна погрузилась в траур и отчаяние. Те, кто родился и вырос с его именем, начиная с самых ранних лет, все, кто верил, что Сталин это солнце на небе, что Сталин это Бог, что он выиграл войну, что он приведет советский народ к счастливому будущему, вдруг почувствовали себя сиротами, брошенными на произвол судьбы. Культ личности, культ земного божества был заложен Лениным, а Сталин просто продолжил линию околпачивания и жестокости своих преданных рабов. А почему бы нет? В таком положении не был ни один фараон. Советские люди даже этого картавого божка стали забывать: чмо проклятое, умер раньше времени, а надо было прожить еще с десяток лет и вырезать всех русских до единого, а пустыню заселить евреями, так нет же, не захотел, а чтоб евреи его не проклинали, взял, да и умер раньше времени.
На устах каждого двуногого раба было имя только одного человека - Сталина. Он смотрел на них с трибуны, слушал по радио, читал преданные письма и улыбался в усы.
Моя - гэный, - думал он и не мог нарадоваться.
Гораздо позже поговаривали, что только обитатели ГУЛАГа были в восторге от смерти вождя. Их в это время было не так уж и мало, около 15 миллионов человек.
Каждый думал, как все, все думали, как думал каждый по принципу один за всех и все за одного. Как думал один, так думали и остальные 270 миллионов советских граждан, исключая обитателей ГУЛАГа, советских немцев, ингушей и чеченцев, крымских татар, западных украинцев. У них наверняка было свое особое мнение, которое сидело глубоко внутри. Это мнение отличалось от здравомыслящих людей с больным воображением. Но это ничтожное меньшинство. Даже сорок миллионов не наберется. Ну, а те девяносто миллионов, что великий вождь уже отправил в небытие, они не в счет. Это враги. У них были свои головы и свои мысли, а мыслили они нестандартно, не как все, и им нет, не может быть места под солнцем великого Сталина.
Даже когда великий Сталин перестал дышать и мочиться в штаны, он все равно не умер, он будет жить вечно как его учитель Ленин, как всякий "благодетель", который одним росчерком пера, одним кивком головы, отправлял в мир иной тысячи отцов и матерей, а будучи во гневе и маленьких детишек также, туда же.
Возможно, есть еще какие-то неведомые силы в поднебесной, не подвластные ни Ильичу, ни Иосифу, которые могут повлиять на самочувствие самого великого человека на земле, и даже приковать его к постели! А может, это происки империализма; он загнивает, но все еще преподносит нам всякие пакости; нельзя исключить и пакости внутренних врагов: не все еще разоблачены, не все обезврежены.
А может, врачи, - было же дело врачей, - решили попугать народ? Красному солнышку негоже было расставаться со своими рабами, которых было все еще очень много, при помощи которых красное солнышко выиграло тяжелую войну, используя всевозможные методы воспитания. Эти методы всем известны. Это См ерши, заградительные отряды, тройки, полевые суды и еще бог знает что...то что неведомо было ни одной армии мира, начиная с древних времен.
Люди чесали затылки, женщины рвали волосы на головах, а кто в знак траура и брил голову, а самые преданные в знак протеста сводили счеты с жизнью, надеясь попасть в коммунистический рай, вместе с вождем, что уже лежал в гробу. На горе всем рабам, простите гражданам Советского союза.
- Ты был на оккупированной территории, - спросил у меня Слесаренко, - как тебя выбрали в состав почетной делегации нести письмо на почту для отправки в Москву?
- А разве я виноват в этом?
- А кто же виноват? Надо было пожертвовать своей жизнью в борьбе с оккупантами, а ты, небось, прятался.
- Я был подростком, - сказал я.
- Не имеет значения. Вон подростки краснодонцы из "Молодой гвардии", ты разве не читал?
- Я прочитаю, ты только на меня не капай начальству. Я тоже, как и ты, люблю Сталина и переживаю за него, - сказал я с дрожью в голосе.
- Гм, знаем мы вас, все вы любите притворяться, примазываться к авторитету товарища Сталина. Кончатся похороны, с тобой разберутся парни из службы НКВД.
Я еще больше опечалился. Правда, в дни траура даже НКВД не предпринимало никаких революционных инициатив: главный шеф НКВД лежал в гробу.