Страница 120 из 124
На батарее как раз проводилась вечерняя проверка, после которой солдаты готовились к отбою.
- А журналист вернулся, - посыпалось со всех сторон. - Ну, дали тебе там п...? Мы тебе можем темную устроить. Стоит только командиру дать согласие, мы тебе косточки перемелем, сложим в мешок и пошлем почтой в те края, откуда ты к нам приехал, паршивая овца.
- Ребята, да что вы? - удивился я. - Мы все друзья, по-моему, я никому ничего худого не сделал.
- Были, - ответил за всех, солдат Голопуз, - до сегодняшнего дня. Мы не знали, что ты клевещешь на нашу страну и на наши вооруженные силы.
- Кто вам это сказал?
- Никто не сказал, мы и так все знаем. Оказывается, ты просто маскировался, а то мы бы тебе давно морду разукрасили.
- Хорошо, ребята. Завтра я уеду, а вам еще служить, как медным котелкам; а там жизнь покажет, она все расставит на свои места.
В шесть часов утра Я достал свой чемодан и стал упаковывать вещи. Книги в чемодан не поместились, пришлось перевязывать в отдельную стопку.
Неожиданно появился капитан с сияющей улыбкой на лице. Он подошел и сказал:
- Вы остаетесь. До особого распоряжения. Приказано никуда вас не отпускать. После завтрака вместе со всеми, отправитесь на земляные работы. Придется заменить перо на кирку и лопату.
Мне хотелось высказать все, что я о нем думаю за лживую характеристику, должно быть сработанную коллективно, потому что одному котелку трудно было бы набрать столько лживой гадости, но я воздержался. Я к нему вовсе не клеился, не пытался лезть в доверие, он производил на меня слишком тупого человека.
Я бросил свой чемодан и связку с книгами под железную кровать, а сам направился в штаб полка узнать причину задержки. По пути удалось забраться в кузов грузовой машины и уехать в штаб, а не топать пешком шесть километров. Было восемь часов утра. В штабе еще ни души. Первым появился капитан Рудыкин, комсорг. Было без пяти минут девять утра. Он загадочно улыбнулся и, не спрашивая, зачем я пожаловал так рано и что мне собственно нужно, покровительственным тоном, спросил:
- Почему вы не взяли с собой вещи? Немедленно отправляйтесь на батарею за чемоданом! Одна нога здесь, другая - там! Это в ваших интересах. Может случиться так...
Он еще что-то говорил, как комсомольский руководитель, обязанность которого состояла в сплошной и бесконечной говорильне, но я его уже не слышал. Я возвращался на батарею, бежал, не ожидая попутного транспорта. Когда не хватало дыхания, останавливался или переходил на марафон, а потом бежал снова. Температура окружающей среды поднялась до пятидесяти градусов, как мне казалось. Одежда на мне промокла, хоть выжимай. Язык висел, как у собачонки. На батарее в этот момент была учебная тревога. Капитан Маркевич казался злым, чрезвычайно нервным, ко всем и ко всему придирался. Увидев меня, просто вытаращил глаза.
- Почему вы уехали без разрешения? Это само волка. Хотите получить три года лагерей? Этого вы хотите? Что ж! Я могу вам устроить. Садитесь, пишите объяснительную!
- Товарищ капитан! я был в штабе полка, мне велели отправляться на батарею за вещами, все ведь уехали уже! Честное слово, я не обманываю вас.
- Кто вам это сказал?
- Капитан Рудыкин.
- Хорошо, я сейчас позвоню, - смягчился Маркевич. Он поднял трубку, куда-то позвонил, очевидно, в штаб полка своему командиру и после короткого доклада, спросил, что делать с самовольщиком.
- Не отпускать ни в коем случае, до особого распоряжения, - послышалось в трубке. Трубки военных аппаратов орали так громко, что можно было услышать все в другой комнате при открытой двери.
- Вы слышали?
- Так точно.
- Боевая тревога! - крикнул капитан, вытаращив глаза. Я бросился надевать противогаз и остальное военное снаряжение. Вместе с солдатами первого и второго года службы пришлось преодолевать препятствия, лежать в болоте, окапываться, преодолевать препятствия, кричать "ура", окружая и уничтожая воображаемого противника.
После окончания боевой тревоги и подведения итогов, - я занял последнее место, как было сказано, - поступила команда чистить оружие, пришивать оторванные пуговицы, штопать порванные брюки, смазывать зеленкой волдыри на ногах. А потом начался обед: гороховый суп, перловая каша с кусочком сала. Все это не проходило в горло. Я, ничего, абсолютно ничего не понимая, ходил как сонная отравленная муха, не обращая внимания ни на кого и ни на что. Мне стала безразлична даже своя судьба. Я думал, где бы спрятаться, уединиться. За пределы батареи уходить нельзя, пришьют само волку, - посадят. Им это и нужно. Шиш, не получите. Такой подарок я не собираюсь подносить, подумал я. Я забрался в кабину грузовика и напряженно думал, что делать? Вдруг пришла в голову опасная, рискованная идея - отправиться в штаб дивизии к начальнику контрразведки полковнику Ковалеву. Пусть либо сажают, либо отпускают. Идея была такой сильной и единственно правильной, что я уже схватился за ручку двери, но тут подкрался капитан и, не подавая команды: встать, смирно! - сказал:
- Знаете, что я вам скажу? Вы заслуживаете тех слов, которые произнес товарищ Вышинский на могиле Рыкова и Бухарина. Но сейчас, к сожалению, другое время и в этом смысле вам крупно повезло. Если бы такое случилось с вами несколько раньше, никто не стал бы церемониться: вас просто пристрелили бы как собаку.
- За что, товарищ капитан?
Капитан ушел, не сказав ни слова. Он уходил от очень опасного врага советского строя и политики коммунистической партии, значит, и своего личного врага. Жаль, что не разрешают, а то он сам и пристрелил бы, и потом зарыл где-нибудь в кустах.
Я резко выскочил из казармы и, убедившись, что меня никто не охраняет, медленным шагом направился в далекий путь - штаб дивизии, к полковнику Ковалеву. Это был очень опасный, но единственно верный шаг.