Страница 2 из 16
Поначалу ото льда тяжело оторвались юнкерсы, а вслед за ними в небо устремились мессершмитты. Набрав высоту и выстроившись в боевые порядки, крылатая армада взяла курс на зюйд.
Сидя в командирском кресле своего юнкерса, Фриц Крюгер внимательно обозревал проплывающую далеко внизу ледяную пустыню, которая вскоре сменилась отливающим под солнцем ультрамариновой синью морем. Настроение у него было прекрасное, и приказ о вылете он воспринял как очередную охоту – теперь уже на людей. Майор воевал давно, успешно, и убивать ему нравилось.
В своем «Ju-88» с бронированной кабиной, тремя пулеметами и полутора тоннами бомб, Крюгер чувствовал себя могущественным и неуязвимым. Все это, с предвкушением предстоящего боя, настраивало на мажорный лад, и он затянул свою любимую песню
Отмечен смертью, лечу по-птичьи,
за человечьей живою дичью.
На черных крыльях – патронов строчки,
взбухает бомба могучей почкой.
Под бомбой тучи, чернее ночи,
лечу я в тучах, я – черный ловчий.
Несу вам смерть я не без причины –
охочусь ночью за мертвечиной.
Безлунной ночью я, черный ловчий,
отмечен смертью, лечу над ночью…
Наконец на горизонте показался конвой с густым облаком синеватого, висящего над ним дыма. Транспорты и корабли шли походным ордером. Гудящая армада перестроилась в два эшелона (снизу юнкерсы, а над ними мессершмитты) и стала заходить на цель со стороны солнца.
Первая атака была неожиданной и увенчалась успехом.
Спланировав вниз, юнкерсы, с ревом пронеслись над палубными надстройками, сбросив на суда смертоносный груз. Рвущиеся бомбы накрыли два транспорта, и они потеряли ход, а на одном из эсминцев сопровождения, получившем прямое попадание в рубку, вспыхнул пожар, и он отвалил в сторону. Но уже при втором заходе, конвой открыл ответный огонь, и все смешалось в адском грохоте.
С ревом пикировали самолеты, оглушительно рвались бомбы и, сотрясая воздух, гремели залпы корабельных орудий.
Выйдя из пике, Крюгер набрал высоту и, решив добить оставшийся без хода эсминец, направил тяжелую машину в его сторону. Корабль окутался дымовой завесой, из которой в сторону атакующего юнкерса понеслись орудийные и пулеметные трассы.
Зайдя к кораблю с кормы, где их было меньше, майор лег на боевой курс, а бортинженер приник к бомбовому прицелу, в котором стремительно нарастал корабельный силуэт. Когда, едва не задевая надстройку, самолет пронесся над целью, он нажал кнопку сброса, и серия бомб пошла вниз.
В следующую секунду в юнкерс попал снаряд, он завалился на крыло и стал терять высоту. Последнее, что увидел Крюгер, были стремительно несущиеся ему навстречу и кипящие от взрывов волны…
Тем же временем, по блестящему под солнцем фирну, от базы эскадры люфтваффе, в сторону Полюса, удалялись три собачьих упряжки. В первой, за спиной рослого ефрейтора – шведа, выполняющего роль погонщика, полулежал с сигаретой в зубах Макс Ланге, а в остальных находились еще четверо егерей.
Вся группа была в арктической экипировке (меховых комбинезонах, защитных масках и темных очках). Их путь лежал к острову Греэм Белл, лежавшему в сотне километрах от базы. Именно там, по сведениям воздушной разведки и находилась стоянка эскимосов, которую следовало разыскать и уничтожить.
Полученное задание не смущало капитана. За время службы в горно-стрелковых частях он привык к такого рода поручениям. Их Ланге не раз приходилось выполнять в свое время в Греции, а потом и в Норвегии.
– Ах, как тепло и солнечно было на Крите, – вспоминал капитан. – А какое вино и женщины? Не то, что здесь, во льдах, где одни медведи и ночные сполохи на небе. Он огорченно сплюнул и толкнул ефрейтора ногой.
– Хельмюрс, вам приходилось иметь дело с эскимосами?
– О да, господин капитан, до войны я плавал на норвежском китобойном судне и видел этих дикарей, – обернулся тот к Ланге. – Мы не раз посещали их стоянки.
– И что они из себя представляют?
– Да как сказать? Это малочисленное племя, обитающее в Гренландии, и еще на ряде островов в Арктике. Кормятся охотой на китов, медведей и рыбалкой. Живут в снежных норах, грязные, а еще очень любят спирт.
– Знаешь ли ты их язык?
– К сожалению, нет, господин капитан.
Первый день путешествия прошел без приключений, и когда солнце повисло у горизонта, егеря остановились на ночлег у отдельно стоящего тороса.
Не выпрягая собак из упряжек, они накормили их мерзлой медвежатиной и разбили три небольших палатки. Затем, разогрев в них на спиртовках мясные консервы, основательно подкрепились, хлебнули шнапса и, забравшись в спальные мешки, завалились спать.
Утром, когда немеркнущее солнце вновь покатилось по небу, стрелки позавтракали, свернули лагерь и двинулись дальше. Через десяток километров, путь упряжкам преградила глубокая извилистая трещина во льду, тянущаяся перпендикулярно их курсу. Ланге внимательно осмотрел ее, выругался и приказал объезжать – препятствие оказалось непреодолимым…
Всю ночь старый эскимос Айаго беспокойно ворочался на своей постели из тюленьих шкур, слушая долетающий со стороны фиорда шорох и треск дрейфующих льдин. Накануне, охотясь в скалах на птиц, его сыновья видели в море стаю китов, и вот уже второй день в заливе для них приготовлена сеть, у которой посменно дежурят мужчины рода.
Он небольшой, всего четыре десятка мужчин и женщин, не считая детей. В эти места род Айаго переселился прошлым летом, приплыв на каяках с северного побережья Гренландии. Путешествие было долгим и утомительным. Во время него погибли две лодки с людьми. Одна утонула во время сильного шторма, а на вторую обрушился тающий айсберг.
Но усилия не были напрасными. Воды вокруг острова кишели рыбой, в скалах гнездилось множество птиц, а в тундре водились белый медведь и песец. На берегу одного из фиордов переселенцы обнаружили несколько бревен с останками кита, которые использовали для постройки трех иглу и рыбных вешал. Здесь же, рядом, вырубили во льду несколько ям для хранения запасов копальхена и рыбы.
Промысел в то лето был небывало удачным. В котлах не переводилось мясо моржа и нерпы, а вешала гнулись под тяжестью жирной трески. Однако за длинную полярную зиму запасы основательно поубавились, их следовало пополнить.
Айаго встал с постели, подживил нерпичьим жиром едва мерцающую плошку и та, весело потрескивая, осветила подземное жилище. Вдоль его стен, увешанных охотничьим снаряжением, завернувшись в шкуры, спали обитатели иглу – мужчины, женщины и дети. Все они были потомками старого охотника.
Здесь же, у низкого, ведущего наверх лаза, свернувшись в клубок и прикрыв морду пушистым хвостом, дремал лохматый Хурх, верный спутник Айаго, не раз спасавший ему жизнь.
Присев на плоский камень у очага, с висящим над ним закопченным котлом, старик набил мхом выточенную из моржового клыка трубку и с наслаждением затянулся.
Неожиданно снаружи донеслись удары в железо и пронзительные крики, – катакак, катакак!
В иглу все пришло в движение и через минуту все его взрослое население, оживленно переговариваясь, выбралось наверх и бегом помчалось к берегу. Из других жилищ туда же спешили и соседи с сыромятными лахтачьими канатами на плечах.
В сотне метрах от берега, в прыгающем на волнах каяке, напряженно трудились несколько мужчин, выбирая тяжелую сеть. Медленно, метр за метром она появлялась из воды и поочередно перехватывалась их руками.
Наконец на поверхности появилась громадная туша белухи со светлыми плавниками и судорожно бьющим по воде хвостом, на который охотники ловко набросили канат. После этого они отпустили сеть и начали усиленно грести к берегу, где их, подбадривая выкриками, с нетерпением ждала толпа сородичей.