Кордон

Один из стражников удивленно охнул.

А что вы хотели, ребята? Не с лесов штукатуров гоняете, к мастеру пришли. Хоть и не на поклон.

Высота отстегнулся от веревки, стараясь не коснуться разогретой быстрым спуском восьмерки – ожог схлопотать легче легкого!

Затем собрал обе веревки, отвел в сторону, придавил подходящим камнем – ветер поднимется, побьет свежую работу – не сдать потом такой орнамент даже самому непритязательному заказчику.

Стражники терпеливо ждали. Иногда, впрочем, оглядываясь. За ними стоял Ойген, похлопывающий по ладони «усом» с тремя карабинами. Убойнейший кистень в умелых руках, но при этом, совершенно законный. На аудиенцию к бургомистру не пустят, а так, гуляй смело.

– И что надо?

– Мастер-стенолаз Хото Норден, прозвищем Высота?

– Нет, блядь, разведчик с Островов! – вызверился Хото на стражника, решившего не вовремя соблюсти правила.

– Вас просит на разговор господин Фуррет.

Вот тут-то Высота и удивился…

Господин Фуррет занимал множество должностей, охватывая власть в Сивере с обеих сторон. С одной стороны, он был Капитаном Стражи, с другой – был человеком, на которого работали, или которому отстегивали часть прибыли все сукины сыны этого раскаленного города. Так уж сложилось, что Фуррет был самым опасным среди них.

На углу дома стояла обычная карета для перевозки заключенных. Впрочем, судя по тому, как она просела – не совсем обычная. Или внутри Высоту ждет полдесятка дюжих дознавателей с полевым пыточным набором и малой жаровней.

Однако внутри кареты Хото ждал только господин Фуррет. Без телохранителей и дознавателей.

– Привет, мастер! – кивнул Фуррет стенолазу, и махнул рукой стражникам, свободны, мол!

– И вам доброго дня, гранд мастер! Как поживаете, как здоровье дражайшей супруги? – с такими людьми излишняя вежливость никогда не бывает лишней.

– Вашими молитвами, – кивнул владыка города, и указал подбородком на сиденье напротив себя, – есть разговор, Хото Норден, по прозвищу Высота. Залезай.

Хото оглядел себя. После двух спусков, да жидкого раствора, что все никак не удавался у Анри, стенолаз в штукатурке был весь. Кроме, наверное, задницы и части спины – да и то, сверху капало, могло и там задержаться. Потом посмотрел на обивку кареты. Бархат цвета перезрелой малины. Недавно перестеленный, еще не вытертый в ногах и не засаленный в головах.

– При всем уважении, господин Фуррет, но я бы предпочел разговор на свежем воздухе. Вон и лавочка подходящая, в тенечке.

– Залезай, – повторил Фуррет. Тон его не менялся, по-прежнему оставаясь очень даже дружелюбным, но спорить Хото не рискнул. А то закинут вперед башкой, да еще и руки свяжут.

Дождавшись, пока Высота усядется, гранд мастер сложил руки на груди и произнес:

– Догадываешься?

– О чем? – удивился Хото. Удивился искренне. Интересы господина Фуррета были столь разнообразны, что угадать направление его мыслей представлялось совершенно невозможным.

– Разумеется, о многом. Но сначала, о событиях в Бурштынном квартале.

– Он большой, происшествий там тоже много… – задумчиво протянул Высота. В данный момент, стенолаз был занят тем, что незаметно отколупывал кусочки засохшей смеси с беседки, растирал пальцами и рассыпал под ногами.

– Такое происшествие, как ты выразился, на прошлой неделе стряслось всего одно-единственное, – веско, четко проговаривая каждое слово, произнес Фуррет.

– Ааа… – разочаровано махнул рукой Хото, не упустивший возможности сыпануть еще немного пыли, теперь уже на стенку кареты. – Это разве происшествие? Зарезали нашего Бубо, да подожгли его дворец. Дело житейское. Мелочь, можно сказать! Не стоящая внимания самого господина Фуррета! Я-то думал…

– Мне плевать, что ты думал, – отрезал Фуррет. – Бубо порезал на куски стенолаз.

– Или трубочист, – фыркнул Хото. – Что такого нашли ваши стражники, гранд мастер, что указывает именно на стенолаза? Там валялись карабины или его забили насмерть восьмеркой? Или на стене осталась надпись кровью: «Миня убил до смерти праклятый стинолас!». Куски веревок не считаются, мы их выбрасываем после полусотни спусков. На каждом углу можно найти обрезок.

Или остались свежие следы от тех же самых веревок? Если бы кто-то залез сверху, то на песчанике остались бы пропилы от веревок? Нету? И что от меня-то хотите? Кто-то убил, поджег, а потом вылез в окно.

– Ты так яростно отрицаешь, что мне начинает хотеться поверить в твою причастность.

– Тьфу на вас три раза, уж простите на дурных словах!

– Люди говорят, что у тебя была с ним ссора не так давно. Невыплаченный долг, тянущийся с прошлого года. И ты как-то спьяну орал, что не простишь, и обязательно его зарежешь.

Хото засмеялся.

– Господин Фуррет, вы серьезно? Тогда обвиняйте меня еще в массовом извращенном мужеложестве, потому что я иногда ору на своих оболтусов, что «ебать вас в голову, уроды?!». Мало ли что можно ляпнуть в рабочем угаре, а уж тем более, выпив? Что же до долгов… Бубо был подрядчиком двадцать лет. Из денег, что он не выплатил работникам, на его могиле можно сложить отменный курган. Кто-то не выдержал.

– Например, ты.

– Господин Фуррет! – буквально взвыл Хото, – да вы издеваетесь, что ли?! Бубо – редкостная сволочь, и мое сердце его гибель совершенно не огорчает. Но я же мирный человек! Курицу убить не могу! Хлеб с закрытыми глазами режу, чтобы слезы от жалости не пошли.

Фуррет несколько раз свел ладони, изображая аплодисменты.

– Хото, мне не надо врать. Я же пришел не как враг. Сказки про хлеб и куриц, будешь рассказывать своим поблядушкам на Стрельбище. Ты был Ловчим. И под птицей на твоей спине – крылатый мяур с огненным мечом. Ты убил народу больше, чем живет в этом городе.

Высота посерьезнел лицом, наклонился доверительно к Фуррету:

– Позвольте, гранд мастер, признаться?

Фуррет, не сдержавшись, потер руки:

– Позволяю.

Оглянувшись на стражников, что стояли у кареты, и внимательно наблюдавших за Ойгеном, Хото наклонился еще ближе:

– Господин Фуррет! Ваши дознаватели позволяют себе греховные утехи в глаза и уши, отчего страдает их взор и остатки ума! Все страсти, что вы мне тут рассказываете, это все некий доппельганнгер, позаимствовавший у меня внешность и харизму! Или не притворщик, а мой потерянный троюродный брат! Я, если хотите знать, от службы откупался. Надо мне та служба? Я и так при профессии и работе! И про партак – брехня! У Грифа спросите, что я чистый был, до его работы!

Фуррет, дождавшись окончания тирады, легонько щелкнул Высоту в лоб:

– Врать не хорошо. Я сказал все, что хотел сказать, и услышал все, что хотел. Сделай выводы. Ты мне как сын, но я всегда могу усыновить кого-то еще.

– Да понял я, понял!

Хото умудрился в тесноте кареты грохнуться на колени, поцеловать Фуррета в колено, обтянутое шелковыми чулками. Естественно, при этом, засыпать всю карету штукатуркой. Дрожащими руками, Высота полез за пазуху, вытащил кисет, в котором лежал серебряный грош. Еще более дрожащими руками, Хото протянул монету ошалевшему от такого напора Фуррету:

– Примите, господин гранд мастер, как дар за заботу!

– В жопу себе засунь! – грубо ответил господин Фуррет, отстраняясь от свихнувшегося стенолаза.

Хото тут же перестал паясничать, сел обратно:

– Простите, гранд мастер, но вынужден отказаться. Я же с Севера, а там ваших южных развлекушек не понимают. Увы, консервативны мы, и отсталы…

Фуррет только головой покачал:

– Ты себя в зеркало видел, «северянин» хренов?

– Внешний вид, – нравоучительно поднял грязный палец Высота, – сие лишь наносное. И судить по нему, признак поверхностного ума, в чем, вас, господин Фуррет, я заподозрить и не смею! Вы видите во мне всего лишь южанина, а я вижу перед собой честного уставшего человека, которого вусмерть достало приставать к другим честным и уставшим людям с глупыми вопросами. Но что поделать – служба!

Фуррет открыл дверь, указал на нее Высоте: