Страница 7 из 102
Я поднял клинок. На лезвии заплясали блики от свечи. Залюбовавшись, я вдруг поймал в металле странное отражение. Не то чтобы клинок мог похвастаться идеальной полировкой, но что-то мелькнуло. Кажется, сзади меня?
Вздохнув, я повернулся. Наверняка это Алиса. Надо ее поприветствовать. И помочь в очередном пустяковом деле, вроде снятия корсета или открытия книги на нужной странице.
И я бы повернулся. Если бы тело меня слушалось. Продолжая сидеть и смотреть на нож, я понял, что мышцы мне неподвластны. Не только они — вообще все. Даже мысли начали течь… будто не от меня.
Глаза внимательно следили за кромкой лезвия. Вскоре уже — за острием.
Мне хотелось отвести взгляд. Особенно после того, как клинок приблизился к лицу. Тело не слушалось, я в этом убеждался снова и снова. И все чаще мне хотелось спросить себя: кому же тогда подвластны руки?
Клинок замер. Я увидел блик, нервно танцующий от дрожащего пламени свечи. А затем воцарилась тьма. В одном месте передо мной. Будто кто-то накинул черную ткань на кусок стола. Или на глаз.
Я заорал. Этот крик разорвал оцепенение, разорвал неподвластность тела. Он освободил меня, и вместе с этим — чувство огромной боли.
Свалившись со стула, я ухватился рукой за глаз. Горячая кровь вытекала на ладонь, а сквозь пальцы — на пол. Я смотрел, как алое пачкает доски, и крик драл мое горло.
— О, человек, тебе больно, да?
Что-то ударило меня в спину, и я рухнул лицом вниз.
— Древней тоже было больно, я тебя уверяю. Ты тупица, ты не мог этого чувствовать, но все мы прожили эту боль вместе с ней.
Меня перевернули и тут же подавили мою попытку вскочить, чтобы дотянуться до пистолета.
— Ты стреляешь очень метко, — прошептал вампир, глядя на меня фиолетовыми глазами. — Но можешь ли ты контролировать свои мысли так же, как пули? Ответ уже очевиден, человек. Ты свободен, можешь взять пистолет. Убей меня.
Я поднялся. Боль отступила, подарив мне чувство обреченности. Невозможно было осознать его в полной мере, ведь подконтрольный разум практически не существует самостоятельно. Он отделяется, а границы размываются. Оставалось лишь смотреть, как рука проходит над револьвером, заряженным серебряными пулями. Как пальцы берутся за рукоять ножа. Может, в тот момент, где-то в глубине души, мне хотелось умолять, кричать… может, в ту секунду я готов был сделать что угодно ради того, чтобы мне оставили хотя бы один глаз. Но голос, звучавший сухо и безжалостно, полностью поглотил мою концентрацию.
— Ты хорошо умеешь стрелять. Но я не думаю, что скот должен обладать подобным навыком. У тебя дар. Я хочу его пресечь на корню, пока ты не убил еще больше Высших этим дрянным оружием.
Я старался напрячь руку, но мне было не под силу даже вернуть контроль над мыслями — про тело говорить нечего. Оставалось лишь смотреть. Наблюдать последний миг, который был доступен моему осознанию.
А затем… затем полный мрак. Тьма и боль сковала меня, и держала даже после того, как вмешательство вампира прекратилось. Все, что мне оставалось, это корчиться в агонии, понимая, что уже невозможно отличить дверь от стены, пол от потолка, стул от стола, пистолет от… ножа.
Я метался. Касался всего, пытаясь сориентироваться. Водил руками по доскам. Чувствовал мелкое пощипывание в пальцах — но по сравнению с кострами в глазницах, занозы под кожей были жалкой шуткой. Едва ли я мог кричать что-то осмысленное, и уж точно не мог запомнить, какие слова сидели в голове тогда. «Пожалуйста»? «Не может быть»?
Память быстро утратила феерию боли. Но мне врезалось иное — освобождение. Момент, когда я рухнул в беспамятство, боль отступила и я… пропал. Словно вампир вновь вторгся в мое сознание, но теперь это чувство было приятным и желанным.
Беспамятство.
***
— Ян?
Когда я «очнулся», это было первое, что услышал. Собственное имя. Как издевку — ведь теперь я едва ли был прежним.
— Что? — сухо отозвался я, осознавая накатывающую боль.
Раны от ножа болели, так же как и отсутствующие глаза. Это давило на голову, сжимало ее словно металлическим обручем.
— Я ведь просила тебя не смотреть в глаза фиолетовым?
Голос принадлежал Алисе. Ну да, кто бы еще мог мною интересоваться после случившегося.
Но несмотря на мою любовь к вампирессе, мне не хотелось отвечать или даже просто говорить. Я чувствовал, что лежу, чувствовал подушку под головой. Алиса уложила меня в свою кровать, но это не вернуло и не вернет мне глаз. «Лучше бы я и дальше лежал в луже крови, все равно ничего бы не поменялось», — подумал я.
— Ян, не молчи, пожалуйста…
Что-то очень холодное прикоснулось к моему подбородку. Я знал, что это не руки Алисы из моих снов. Это ее ножи. Но глаза больше не могли подсказать мне.
— Что ты хочешь, чтобы я сказал? Почему посмотрел в глаза фиолетовому? А почему ты вообще думаешь, что здесь кто-то был? Может, я сам себе глаза выколол?
— Я посмотрела историю каждого предмета в каюте, чтобы понять, что произошло. Это был фиолетовый, не дури мне голову, Ян. Просто скажи, как так вышло, что ты посмотрел в его глаза?
— Он поймал меня в отражении ножика, — нехотя ответил я, попытавшись поднять руку и нащупать Алису. — Заставил выколоть глаз. А потом у меня уже не было желания бороться. Один глаз или ни одного — какая разница, если я и так проиграл?
— Ты должен был бороться! — зашептала вампиресса, наклонившись ко мне.
Я почувствовал ее дыхание. А она продолжала:
— Должен был закрыть глаза и удавить этого ублюдка! Он ослепил тебя, Ян, ты что, готов оставить это вот так?..
— Я всего лишь человек.
Пальцы наконец смогли нащупать ее. Я ненароком коснулся губ, и Алиса шутливо куснула меня.
— Хочешь, ты перестанешь быть человеком? Если для тебя это так важно, я могу тебя обратить.
Я коснулся своих глаз. Но нащупал лишь повязку.
— Пришлось убрать остатки глаз… я кое-как обработала. Это все, что тебе могут сделать здесь.
Оставалось лишь стиснуть зубы. Под плотной повязкой я, может не взаправду, почувствовал провалы. Пустота, болезненная и воспаленная.
— Даже веки не сохранились…
— Здесь некому помочь тебе.
— Что исправит обращение? Разве есть разница между слепым человеком и слепым вампиром?
— Слепой не может довольствоваться роскошью слабости. Он должен брать всю силу, которую сможет.
— Тогда…
Мне ясно представилась дальнейшая судьба. Ян Стромовски раньше — трус, беглец, человечишка низкой чести и среднего рода. Но завтра… Ян Стромовски — новая сущность, вампир, то, что не связано с людскими понятиями о знатности или роде. Быть может, алчность второй души во мне, а может, желание воскресить семью в виде чего-то вечного, чего-то, что неподвластно слабости и предопределенности. Как бы ни было.
— Я согласен, Алиса.
Глава шестая, в которой умирает человек
Вспоминалось детство. Тогда я впервые услышал о грешности самоублажения, а также увидел то, чем подобное грозит. Сыну мясника отрубили оба мизинца, когда застали за подобным. Родители долго объясняли, почему за этот грех так наказывают. Меня столь впечатлило, что я отказался даже думать о том, чтобы причинить себе удовольствие.
И впредь, когда я сбежал из своего родного города, я не мог подобным заниматься. Мне пришлось бы себя перебарывать. То, что давило на ребенка, довлело и над юношей. Грех, страх, отвращение.
Когда яд из клыков Алисы пошел по моим венам, я пожалел о том, что дал согласие так легко. Что мной руководило? Отчаяние от потери глаз? Надежда обрести силу и отомстить? Желание… подчиняться Алисе?
Секунда за секундой раскаяние точило мою душу, пока яд выедал тело. Мне стало тяжело дышать, я почувствовал приближающуюся смерть. Она однажды касалась меня — тень, закутанная в плащ. Касалась не рукой, не губами, а чем-то несуществующим, но летальным. Сердце словно взрезали клинком.
После этого сожаление пропало. Я почувствовал сонливость, и сопротивляться ей не видел смысла. Когда я уснул, во снах был столь же слеп, как и наяву. По лицу хлестал ветер, руки чувствовали холод воды. Нос улавливал знакомый морской запах. Шум волн доносился до ушей. Наконец я понял, что пальцы впиваются в мокрый песок. Хотел подняться, встать, но понял, что руки схватило. Шероховатая и холодная, мокрая и в то же время невероятно плотная грязь поднималась от кистей. Начала засасывать. Впитывать. Я закричал, чувствуя, как песок притягивает мою голову вниз, к себе, желая погрести на краю пляжа, омывающегося волнами.