Белое проклятье

1. Остановил канатку. 2. Запер несколько тысяч туристов в помещениях. 3. Отменил занятия в школе. 4. Закрыл въезд в Кушкол и выезд из него.

То есть формально это сделано по приказу местных властей, но - по моей настоятельной рекомендации, с которой они обязаны считаться. Нет, в средние века, пожалуй, Мурат посадил бы меня на кол и был бы по-своему прав. А пункт 5-й, пока что не осуществленный? Я испытываю непреодолимое желание выселить жильцов из двенадцатиквартирного дома ? 23, ибо мне мерещится, что третья лавина может проснуться. Я знаю, что если об этом заикнусь сейчас, меня разорвут на части, но ничего не могу с собой поделать. Я снимаю трубку и звоню Мурату. К счастью, о вездеходе Мурат не вспомнил, и я тороплюсь а вдруг спохватится и отберет? Пока Гвоздь прогоняет двигатель, а Надя одевается, я выхожу на связь со станцией. Олег выкопал несколько шурфов и произвел анализ взятых оттуда образцов: свежевыпавший снег быстро оседает, в нижележащей толще образуются кристаллы глубинной изморози. Снегомерная съемка показала, что лавиносборы заполнены до отказа, и для него, Олега, загадка, какая сила удерживает снег на склонах. Видимо, не хватает пресловутой соломинки, которая переломит спину верблюду. Обменявшись наблюдениями и туманными догадками, мы сходимся на том, что такой соломинкой может стать либо резкое изменение температуры воздуха, либо несколько дополнительных сантиметров снега. Олег хнычет, что больше на станции ему делать нечего, и просится вниз. Я даю добро, здесь он мне будет нужнее. Гвоздь в восторге, что Надя тоже едет, ибо со мной можно умереть от скуки - за рычагами я слишком сосредоточен и разговоры не поддерживаю. Гвоздь рассыпается мелким бесом перед Надей, а я на самом малом веду вездеход мимо окон кабинета Мурата и с облегчением вырываюсь на шоссе. Сначала мы направляемся к поляне у подножия Бектау, откуда открывается обзор почти всех моих лавин. Попробую нагляднее описать место действия. Ущелье Кушкол - это трехкилометровая долина шириной в полтора километра, разрезанная вдоль примерно пополам речкой Кексу, берущей начало от ледников Бектау. С востока и юга долину ограждают отроги Бектау, с севера - хребет Актау; если взглянуть сверху, то ущелье похоже на обрубленную с одного конца ванну - юго-запад свободен, там петляет шоссе на Каракол. Речка Кексу - граница между раем и адом. Южная часть долины, прижатая к лесистым отрогам Бектау, полна жизни. На альпийских лугах большую часть года пасутся стада, внизу гостиницы и турбазы, дома, шоссе. К северу от Кексу мертвая зона, здесь злодействуют двенадцать из пятнадцати лавин. Склоны Актау почти начисто ободраны - лишь островки березняка и кустарника, а вся часть ущелья от склонов до речки загромождена обломками скал, моренным материалом, снесенным с гор; на непосвященных эта зона навевает уныние, на посвященных - трепет: вход сюда заказан до лета, когда лавины полностью сойдут и растворятся в Кексу. Спокойно спать лавинщикам мешают два обстоятельства: во-первых, то, что отведенный для горнолыжников склон находится между третьим и четвертым лавинными очагами, и, во-вторых, ожидание катастрофических лавин. Ну, с горнолыжниками, как вы убедились, просто: можно остановить канатку и никого к склонам не подпускать, а вот со вторым обстоятельством дело обстоит куда сложнее. Когда лет двадцать назад на месте древнего поселения начали строить туристский комплекс, само собой разумелось, что до южной половины ущелья лавины не дойдут. Но "гладко было на бумаге, да забыли про овраги" иные лавины ухитрялись перехлестывать через Кексу, перекрывать шоссе и уничтожать находящиеся с краю сооружения. Проектировщики возлагают вину за свой недосмотр на местных жителей, которые, мол, плохо их информировали, но аборигены здесь ни при чем: они просто не могли припомнить, чтобы при их жизни, при жизни отцов и дедов случались такие большие лавины, а летописей здесь не вели, никаких письменных свидетельств не осталось. Ну а раз сами не видели и не припомнят - значит, катастрофических лавин в Кушколе нет и не может быть. А про "спящую красавицу" забыли? Я уже говорил, что лавины могут спать по двести триста лет и проснуться тогда, когда о них уже и думать не думают. Такая лавина страшна тем, что застает людей врасплох, как бандитская шайка; случается, она, как лава Везувия Помпею, хоронит селение, не оставляя свидетелей, а спустя века сюда приходят другие люди; они не знают, куда делись их предшественники, почему они покинули такое превосходное ущелье, и обживают его - до очередной лавины. - Видишь ту сломанную сосну? - Это Гвоздь. - Как раз под ней торчала голова твоего Мака и шевелила ушами. Гвоздь, на ходу придумывая новые подробности, захлебываясь, пересказывает Наде свою легенду, а я останавливаю машину и выхожу, чтобы по-отечески пожурить двух юнцов, которые присели на камень перекурить у самого "Чертова моста". Я хватаю их за шиворот, приподнимаю и внушаю, что они являют собой двух ослов, каких свет не видывал, и если не дадут клятву немедленно возвратиться... Юнцы извиваются и протестуют по поводу насилия над их личностями, но клятву дают, и я отпускаю их. - Ату их! - кричит им вслед Гвоздь. - Мамам напишу! Ба, старые знакомые! В сопровождении своей свиты приближается Катюша. Барбосы тычут в мою сторону пальцами и кривятся в усмешках, а Катюша надменна и презрительна. - Долой тюремщиков, да здравствует свобода! провозглашает она и машет рукой Наде. - Ваш муженек хотел запереть нас в четырех стенах - руки коротки! - Сел в лужу - и давай отбой, - советует Анатолий. - Все равно ордена за бдительность не получишь. - А по шее вполне можешь, - подхватывает Виталий, самый рослый из барбосов. - Сказать, от кого? Кажется, эта компания настроена агрессивно. - Уж не от тебя ли? - спрашиваю я. - Может, от него, а может, и от меня, - ввертывается третий. Барбосы подходят поближе, я зря ввязываюсь в историю, они на меня злы. - Максим, - спокойно говорит Надя, - поехали дальше. До свиданья, Катя. Но Катюша ее не слышит, она стоит и жадно смотрит, она из тех женщин, которые обожают смотреть на драки. За спиной я слышу звяканье металла и дыхание Гвоздя. Не люблю гаечных ключей, они наносят телесные травмы. - От тебя? - громовым голосом ору я третьему и крепко хватаю его за нос. Олег, который научил меня этому приему, уверяет, что схваченный за нос ошеломлен и беспомощен. Сопляк! - Я с силой толкаю его на двух других и сажусь в кабину. - Катюша, дай ему носовой платок! Мы едем дальше, меня трясет от злости, но Гвоздь взвизгивает, за ним Надя. - Сопляк! - подражая моему голосу, ревет Гвоздь. - Какое у него было глупое лицо! - стонет Надя. - Морда, - поправляет Гвоздь. - А Катюша хороша-а! Никогда еще не видел такой красивой дуры. Надя охотно поддерживает эту версию, а я думаю, что на сей раз Гвоздь сказал чистую правду. Природа редко дает женщине все, и это справедливо - другим легче выдерживать конкурентную борьбу. Кто-то сказал, что красивая внешность - это вечное рекомендательное письмо. Не могу согласиться что это за письмо, из которого не узнаешь ни ума, ни характера? Так что "вечное" - это, пожалуй, слишком, правильнее было бы сказать: письмо на неделю, ну, на месяц. К сожалению мужчина - существо крайне поверхностное, от красоты он на некоторое время дуреет - я имею в виду себя. "Бойся красавиц, - учит меня мама, - они умеют только гримасничать и кружить головы, а кто будет варить тебе гречневую кашу и стирать, когда меня не станет? У Мурата скоро будет гастрит, потому что его кукла не умеет даже поджарить яичницу!" Вездеход, рыча, идет на подъем. Я останавливаюсь у открытой площадки, откуда лавинные очаги, с седьмого по пятнадцатый, видны как на ладони. Мы смотрим на них в бинокли. Лавиносборы, мульды, лотки и кулуары заполнены чудовищными массами снега. Они недвижны и безобидны - как бывают безобидны в открытом море волны цунами, которые лишь у берега встают на дыбы. Особенно зловеще выглядят седьмая и одиннадцатая, каждая из них может швырнуть на долину полмиллиона тонн лавинного снега - вместе с непредсказуемой силы воздушной волной. - Убедился? - говорю я. - Опоздали, стрелять нельзя. Гвоздь уныло кивает. Артиллеристы почти на сутки застряли у лавины, сошедшей возле Каракола, и к нам прибыли слишком поздно. Сейчас склоны переполнены, от сотрясения, вызванного разрывом даже одного снаряда, на долину могут в едином порыве сойти штук десять лавин, если не больше. Утром я предупредил республиканский центр, чтобы не вздумали облетать склоны Актау на вертолете: лавины так напряжены, что звуковой волны они не выдержат. Мы тщательно фотографируем склоны (важный научный материал, без фотографий никакого отчета не примут), садимся в вездеход и едем обратно. Взад-вперед по дороге шастают сбежавшие из заточения туристы, но воевать с ними у меня нет ни времени, ни охоты. Весь наличный состав кушкольской милиции (три человека) дежурит у шлагбаума, а инструкторы и десятка два дружинников за тысячами организованных туристов и дикарей уследить не в состоянии. Все они многократно предупреждены, но не верят, что ходят по минному полю. Меня всегда поражает легкомыслие, с которым непуганый турист относится к собственной жизни. Монти Отуотер объясняет это непоколебимой уверенностью, что "со мной ничего не может случиться", а я бы еще добавил заложенную в туристе бездумную лихость и врожденное презрение ко всякого рода запретам. - Братишки, сестренки, - высовываясь, сюсюкает Гвоздь, вы не хотите стать Надиными пациентами? Брысь по домам! Наш вездеход туристы уже знают и забрасывают снежками. Другой бы сказал: "Пусть резвятся на здоровье", - но перед моими глазами седьмая и одиннадцатая, которые в любую минуту могут накрыть шоссе, а в ушах, перекрывая гул вездехода, до сих пор звенит рев Мурата: "Я тебе дам - двадцать третий, я тебя самого из Кушкола выселю ко всем чертям! Я тебе такой начет на зарплату устрою, что до конца жизни платить будешь! Я тебе..." и тому подобное. Единственная улица Кушкола, полукилометровый отрезок шоссе, непривычно пустынна - обычно по ней каждую минуту снуют личные автомашины, туристские автобусы. Я веду вездеход к дому ? 23, расположенному в двухстах метрах слева от канатки, и думаю о том, как уговорить жильцов добровольно переселиться. Большинство из них работают в гостиницах, они хоть во время работы в безопасности, а дети и старики? На месте Мурата я тоже, наверное, закрутился бы в спираль, переселять их некуда - разве что только уплотнять проживающих в других домах. Но это возможно, народ здесь дружный, главное - уговорить 23-й. Вся надежда на дедушку Хаджи, он должен меня понять. За моей спиной неугомонный Гвоздь развлекает Надю: - Наши лавины - что, вот на Памире лавины - это лавины! Там деться некуда - отвесные скалы и узкие ущелья, селения расположены прямо на конусах выноса лавин, оползней и обвалов. Как на пороховой бочке живут! Сейчас Гвоздь наверняка расскажет свою любимую байку о местном жителе, который ехал на ишаке в гости. - Один местный житель ехал на ишаке вдоль реки в гости, заливает Гвоздь, - и вдруг очутился на другой стороне. Его спрашивают: "Ты откуда? - Оттуда. - А как ты здесь оказался? - Лавина. - Какая лавина? - Во-от такая. - Ну, и что же с тобой произошло? - Лавина шел, лавина сошел, я пошел". Разобрались: лавина подхватила его вместе с ишаком, перенесла через реку и аккуратно поставила. Мюнхгаузен! Самое интересное, что это правда от первого до последнего слова!... Мак, подтверди, она не верит! - Надя, - прошу я, - мобилизуй свое обаяние, дедушка Хаджи когда-то был очень неравнодушен к вашей сестре. У дома номер 23 мы выходим. Во дворе полно ребятни, для нее снегопад - большая радость, весь двор украшен снежными бабами. Нас окружает толпа мам, дедушек и бабушек. Не пойму, каким образом, но они уже дознались о моем намерении и до крайности возмущены. Гвоздь их успокаивает: - Ну чего выступаете? У женщин черты лица искажаются, когда они нервничают. Вот ты, бабушка Аминат, молодая, красивая, а кричишь, будто у тебя барана украли. Бери пример с дедушки Хаджи, он хоть и не учился в институте, а наука для него святое дело. - Наука, да, - подтверждает Хаджи, поглаживая седую бороду. - Только зачем дом бросать? - А лавина? - Гвоздь тычет пальцем вверх. - Уж кто-кто, а ты, дедушка, повидал их на своем веку. - Дэвяноста лет живу, а этот лавына не падал, - возражает Хаджи. - Максим, пачэму такой шум? Не опасный этот лавына. Дедушка Хаджи, знаменитый в прошлом проводник, влиятельная фигура. Его показывают по телевизору и снимают в кино, приглашают выступать в лекториях и почитают как оракула мудрости. Горы он знает лучше нас всех, ему не нужна карта - окрестные хребты и перевалы он видит с закрытыми глазами. Он до сих пор крепок, изредка ходит с группами в небольшие маршруты и, когда какой-нибудь слабак жалуется на усталость, говорит: "Друг мой, после пахода тваи мускулы станут жэлезные, это очэн нэ мешает мужчине". Я часто бываю у него, люблю его неторопливые, обычно назидательные рассказы о людях в горах и удивляюсь его не по возрасту цепкому уму. Как-то я спросил его, почему он так любит горы - вопрос не самый умный, но ведь и я тоже не могу на него ответить. "Нэ знаю, - сказал Хаджи. Когда-нибудь, вазможна, придет одно слова - и я пойму, почэму лублю горы. А может, и нэ придет. Трудна! А пачэму я лублю эту женщину, а нэ другую? Лублю - и все, галава не поймет, сердце поймет". Но сейчас дедушка Хаджи меньше всего нужен мне как собеседник. Куда более важно, что половина обитателей дома - его прямые родственники, а глава рода у горцев пользуется непререкаемым авторитетом. Я беру его под руку и начинаю бить на логику. Я говорю о том, что слева от нас, под первым и вторым лавинным очагами, на склонах растет могучий лес, соснам до ста пятидесяти лет - это мы определили по спилам. А прямо перед нами на склоне, где находится третий лавинный очаг, лес относительно молодой, самому старому дереву нет и восьмидесяти лет. Разница между этими двумя группами деревьев бросается в глаза и наводит на размышления: уж не просыпалась ли восемьдесят лет назад третья лавина, не она ли уничтожила на этом склоне лес? Хаджи смотрит вверх, медленно и задумчиво качает головой. - Ты стал очень осторожный, Максим. Может, это хорошо, а может, плоха. Там, где третий лавына, я тысяча раз был, там всэгда снэга мала, ветер уносит. Четвертый лавына - другой вопрос, там снэга многа, а здесь нет. - В том-то и дело, что есть! - горячо убеждаю я. - Ведь такого снегопада, наверное, сто лет не было! Ты помнишь мульду на самом верху? Она отсюда не видна, только с гребня. - Ну, хорошо помню. И что? - А то, что Олег Фролов... - Знаю Олег Фролов. - ...два часа назад там был, я с ним по радио беседовал. До краев мульда метелевым снегом заполнена, и лотки забиты, и карнизы висят, каких никогда здесь не видели. Опасно, Хаджи! - Очень опасно, дедушка Хаджи, - включается Надя, - здесь же все-таки много детей. Если вы скажете слово, люди переедут, у каждого ведь есть родственники. Мы будем очень рады, если вы согласитесь пожить у нас. Хаджи с симпатией смотрит на Надю. - Эта и есть твой невеста, Максим? - с одобрением спрашивает он. - Три дня жду, что приведешь и познакомишь. Знаю, ты Надя и доктор, Хуссейн очен хвалил. - Переезжайте, дедушка, - ласково просит Надя. Хаджи надолго задумывается. - Прэувеличиваешь, Максим, - наконец говорит он. - Почему абызательно лавына? Мое мнение, не абызательна, никогда третий лавына не падал. Но раз невеста просит, дэтей переселим сегодня. И все. Иди, Максим, у тебя другие дела многа. Мы едем к контрольно-пропускному пункту - шлагбауму на шоссе возле Таукола. Это уже не мое хозяйство, но нужно посмотреть, что там делается, быть в курсе. Хаджи мне не поверил, и на душе у меня болото, я затылком вижу, что даже Надя смотрит на меня, как на артиста, который пустил здорового петуха. Я вспоминаю ее любимого Монтеня: "Счастье врачей в том, что их удачи у всех на виду, а ошибки скрыты под землей". Мои же удачи не видит никто, а ошибки все. Признаваться в том, что ты лопух, всегда мучительно: единственные люди, которые любят, чтобы над ними смеялись, это цирковые клоуны. Несколько лет назад в похожей ситуации я нашел в себе силы покаяться Мурату, что, наверное, ошибся в прогнозе, и склонил повинную голову в ожидании града насмешек, а Мурат так обрадовался, что бросился меня обнимать. Но тогда снегу выпало раза в два меньше... Дело даже не столько в количестве снега, сколько в том, что сейчас я печенкой чувствую свою правоту; знаю, что пути лавин неисповедимы, что и они, быть может, посмеиваются над околпаченным паникером, но печенкой, селезенкой и всей прочей требухой чувствую нависшую над Кушколом угрозу. И я твердо обещаю самому себе: если в течение двух-трех дней... нет, не юли, если лавины сегодня или, в крайнем случае, завтра не сойдут, значит, у меня нет профессиональной интуиции и все, на что я способен, - это сидеть в научном зале фундаментальной библиотеки и сочинять диссертацию. Материалов у меня два чемодана, минимум сдан, года через два защищусь, отращу брюшко, облысею и стану настоящим ученым. Буду приезжать в Кушкол и на другие станции проверяющим и, ни за что не отвечая, поучать лавинщиков, вызывать у них усмешки придуманными за письменным столом теориями. Отличнейшая перспектива! "Товарищи ученые, доценты с кандидатами..." - Максим, ты скрывал от меня такую первобытную красоту! Я завидую Наде, она может позволить себе любоваться пейзажем: лесистыми склонами горных хребтов с их белоснежными пиками, усеянной камнями, здесь особенно бурной Кексу, нависшими у серпантина шоссейной дороги отвесными скалами, с которых свисают сказочно застывшие на зиму водопады. Чтобы насладиться этим зрелищем и подышать, как утвержают кушкольцы, самым чистым в Европе и полезным для организма воздухом, туристы платят большие деньги; мы же этих красот не замечаем - и потому, что привыкли, и потому, что смотрим на них бесплатно. А что это за удовольствие, за которое не надо платить? У шлагбаума стоит "Волга", а сержанта Абдула и его помощника осаждают двое, мужчина и женщина. Мы с Надей переглядываемся: мой доброжелатель Петухов собственной персоной, а с ним шикарно одетая молодая дама. Абдул, которому, видать, здорово достается, радостно меня приветствует: - Максим, объясни товарищам, не сознателные! - Думай, когда говоришь, - упрекаю я Абдула, - это ведь товарищ Петухов. Здравствуйте, рад вас видеть, Кирилл Иванович! Петухов, который несколько часов назад хотел лишить меня выходного пособия, тоже чрезвычайно рад такой приятной встрече, на лекции ("блестящей по форме и содержанию, дорогой Максим Васильевич!") я произвел на него очень, очень благоприятное впечатление. Крепкое рукопожатие искренне расположенного ко мне человека. Иронический кивок в сторону Абдула - каков служака! Получил чье-то липовое распоряжение и его, Петухова, задерживает! Его! - Разве с милицией договоришься? - сочувствую я. Параграф для них важнее всего, параграф! Им бумагу подавай, без бумаги они и министра не пропустят. - Не пропущу! - угрожающе говорит Абдул. - Лавына! - Он имеет в виду этот лавинный очаг, - доверительно говорю я. - Видите заснеженный склон, в полукилометре примерно? Оттуда раз пять-шесть за зиму сходит "золотая лавина", так мы ее называем потому, что она заложена в смету на расчистку шоссе и обходится в копеечку. Но в пятилетнем плане предусмотрено на этом участке соорудить защитную галерею, и тогда сами увидите - никакого шлагбаума здесь больше не будет. - Забавно, - смеется Петухов, настороженно глядя на меня, - "золотая лавина"! Хорошо, что вы приехали, а то мы с Еленой Дмитриевной и в самом деле могли бы здесь застрять, а она сегодня же должна быть в Краснодаре. (Судьба! Я с интересом смотрю на женщину, которой разбиваю личную жизнь, - броская, кормленая дрянь с пустыми глазами). Будете в Москве, - он достает и вручает мне визитную карточку, - с удовольствием с вами повидаюсь. У вас машина есть? - У Надежды Сергеевны, - я представляю Надю, - "Жигули". - Очень приятно. - Петухов с поклоном протягивает Наде карточку. - Если могу быть полезным... - Еще как можете! - всовывается в разговор Гвоздь. Двигатель барахлит. - Никаких проблем, - любезно говорит Петухов. - К вашим услугам. Надя благодарит и беспомощно смотрит то на меня, то на карточку, чувствуя, что сейчас, сию минуту, лишится упавшего с неба грандиозного блата. На мгновение у меня мелькает подлая мыслишка: "А, черт с ним, авось пронесет!" - но с "золотой лавиной" шутки плохи, недавно она бульдозериста зацементировала в кабине. - Итак, до встречи. - Петухов награждает меня новым рукопожатием и открывает дверцу. - Елена, садись. Поторопитесь, сержант, мы спешим! Абдул бросает на меня вопросительный взгляд. - Видите ли, Кирилл Иванович, он без разрешения не имеет права. - Так распорядитесь! - Не могу. - Я сокрушенно развожу руками. - Он не может, - поясняет Гвоздь. - Помолчи! Я слишком дорожу вашей дружбой, чтобы подвергать вас и вашу жену (глазом не моргнул, собака!) такой опасности. Сейчас попробую вам объяснить: лавина это масса снега, непроизвольно слетающая с крутого склона, сметающая со своего пути, разрушающая, уничтожа... - Извините, нам некогда, - ледяным голосом прерывает меня Петухов. - Прикажите немедленно нас пропустить! - Дело в том, - проникновенно говорю я, - что он меня не послушается. Абдул, положи руку на сердце и честно скажи: послушаешься? - Конэшна, нэт! - обрадованно заявляет Абдул. - Он над нами потешается, - нервно шепчет дама. - Так пропустите вы нас или нет? - взрывается Петухов. Предупреждаю, мы будем разговаривать в другом месте! - Лучше в другом! - подхватываю я. - Приходите к нам с Еленой Дмитриевной на чашку чая, а, Кирилл Иваныч? Надя такие пироги печет, что пальчики оближешь, а Гвоздь - это фамилия такая, не подумайте, его зовут Степан, Степа, расскажет вам забавнейшую историю про горца, который ехал на ишаке в гости и... Петухов с жутким треском захлопывает дверцу, разворачивается и гонит машину в Кушкол - снимать меня с работы. Я рву на части визитную карточку, швыряю обрывки в снег и затаптываю ногой. Малость отвел душу, и на том спасибо. - Чужой жена, - презрительно роняет Абдул. - Билет в самолет размахивает под нос, падумаэшь, мадама! Не сознателный люди. Осман радушно принимает нас в гостиной, увешанной коврами, на коврах оружие - сабля, кинжалы, охотничьи винтовки. В местных селениях вообще живут богато: у многих двухэтажные дома с усадьбами в каменных оградах, машины в гаражах. В честь дорогих гостей Осман порывается зарезать барашка, но, к величайшему огорчению Ромы, барашку даруется жизнь - мне меньше всего на свете хочется пировать. С упреком глядя на меня, Рома докладывает, что за истекшие сутки проделана большая работа. Они каждые три часа производили шурфование снежного покрова, учащенные метеорологические наблюдения, фотографировали лавинные очаги, патрулировали на шоссе и изловили трех фанов, пытавшихся прорваться на лыжах в Каракол. Вчера вечером всей компанией посетили турбазу "Кавказ", где туристы в камине сожгли мое чучело. Мое имя вообще популярно необыкновенно, обслуживающему персоналу велено говорить, что лавинная опасность объявлена самодуром Уваровым, который к тому же боится приезда комиссии, - видать, рыльце в пушку. В лавины уже никто не верит, даже инструкторы ропщут и начинают кое-кого выпускать с лыжами на прогулки в лес. Я все это знаю и без Ромы. Я благодарю за приятное сообщение и добавляю, что Мурат шлет в центр телеграмму за телеграммой, требуя прислать на вертолете комиссию и дезавуировать паникера. Республиканское начальство, судя по всему, настроено выжидательно: из двух зол - убытки и похоронки - первое предпочтительнее. Но здесь все свои, и будем говорить откровенно. Я, как правильно указал мой друг Анатолий, сижу в луже, в которой недолго и простудиться. Но вылезать из нее, то есть давать отбой, не собираюсь - до тех пор, по крайней мере, пока вместо чучела не захотят сжечь меня самого. Кроме шуток: хотя снегопад привел к критическому приросту массы снега, лавины не идут. Почему? Вообще-то черт их знает, но мы с Олегом пришли к выводу: причина в том, что прекратился ветер и температура воздуха стабилизировалась на отметке минус шесть градусов. А поскольку нет столь любимого лавинами резкого перепада температуры, снег стал быстро оседать - по наблюдениям Олега, примерно на 10 процентов с конца снегопада. А сильно осевший снег, как известно, меньше стремится соскользнуть со склона, снежный покров стал устойчивее. Значит, теперь все зависит от погоды. - Мак, ты вот что скажи, - говорит Осман, - ну, допустим, хорошо, лавины пойдут. То есть ничего харошева нет, но, допустим, пойдут. А если допустим, перепада тэмпературы не будет и они не пойдут? Будешь давать отбой? - Спроси чего-нибудь полегче, - ворчу я, снимаю трубку и набираю номер узла связи Гидрометслужбы, который непрерывно получает информацию от республиканского бюро погоды. Второй день я звоню туда каждые два-три часа, но всякий раз слышу одно и то же: "Без изменений". Сейчас ответ менее уверенный, в Караколе, например, уже минус три - возможен температурный скачок. Я кладу трубку и раздумываю, ребята молчат. - Мне кажется, - вдруг говорит Надя, - что в этих обстоятельствах лучше вам быть вместе. - Быть по сему, - решаюсь я. - Всем "на товсь"! Поедете с нами в Кушкол, будете жить в Надиной квартире, там места хватит. Нацепите красные повязки, но туристам можете не признаваться, что вы лавинщики, пусть весь позор падет на мою седую голову. Никакого отбоя не будет. И мы едем в Кушкол.