Страница 13 из 18
Симона поднимает голову. Приветственно кивает. Такой могла бы стать Эмма в двадцать пять лет. Четкая линия подбородка, нос чуть коротковат, что создает более широкое расстояние до верхней губы. Светлые волосы спадают на ключицы, которые заметно выпирают под кожей.
Симона – хороший друг. Он помогал ей, привинчивал полки в квартире, повесил тяжелый шкафчик в ванной, а она наладила ему интернет и вай-фай.
Она запахивает худи, хочет, кажется, что-то сказать, но возвращается к своим занятиям.
Симона из тех сотрудников, о которых любое бюро расследований может только мечтать. Компьютерный гений, который может найти что угодно и где угодно. Дайте ей только подключение к интернету, монитор и клавиатуру. Она приехала на Мальорку шестнадцатилетней, сбежав из Штутгарта, «автомобильного ада». «Мне надоели родители», так она говорила, а возможно, были и другие причины, но здесь no questions asked[60]. Она влюбилась в марокканского «лорда гашиша», который умудрился дать взятку не тому полицейскому, а потом не дать взятки судье, потому и сел на одиннадцать лет в тюрьму у кольцевой дороги. Говорят, что в тюремных камерах можно учуять запах фритюрного масла из ресторанов, где готовят закуски в стиле тапас, и даже услышать голоса из уличных кафе. Симона навещает своего марокканца, Хассана Абделлаха, три раза в неделю, и после каждого визита выглядит все более и более усталой. Но она лояльна, ведь он помог ей, когда она приехала на остров и ночевала на парковой скамейке. Дал ей денег на еду и комнату в хостеле, ничего не требуя взамен.
Два других детектива сидят за своими письменными столами, и Тим рассеянно им машет.
Он – единственный в бюро Хайдеггера, у кого есть отдельный кабинет, с дверью, которую можно закрыть. Это потому, что он берет на себя задания вроде вчерашнего с датчанином, и Вильсон это ценит. Он уважает насилие как один из способов проявления человеческой сущности, возможно, именно потому, что сам его проявляет.
Комната Тима маленькая. Письменный стол, два стула, стационарный компьютер и окошко, куда прилетают поклевать голуби.
Тим опускается на стул, считает минуты, тяжело дышит, чувствует, как от усталости напрягаются мышцы, мысли теряют четкость, его кожи снова касаются руки Милены, между зубами застряла кожура бобов.
Две тысячи пятьсот евро в месяц. Бесплатное пользование машиной и банковский счет на расходы. Ему нужны деньги, давно уже ни копейки не поступает на сайт фонда go-fund-me для оплаты проекта «FIND EMME: The missing Swedish girl»[61].
Вильсон не приглашает Тима сесть.
– Я не думаю, что с датчанином возникнут проблемы, а ты?
– Нет, дело закончено. Яхта принадлежит стоматологу, датчанин все подписал.
– Ему было больно?
Это я скажу, только если ты пригласишь меня сесть.
– Зубы у него целы?
– Об этом сам его спрашивай.
Взгляд Дилана Вильсона темнеет. Ему хочется послушать кровавую историю с мордобоем, он хочет, чтобы его развлекли, считает, что имеет на это право. Но Тиму не хочется его развлекать. Слабые воспоминания о притоке адреналина да боли в руке, когда он вмазал кулаком по черепушке датчанина, принадлежат только ему и больше никому.
Кабинет Вильсона – отдельный анклав. Как Сеута[62] или Андорра. Он купил бюро Хайдеггера десять лет назад у какого-то австрийца и сохранил всю мебель в комнате, которая стала его личным кабинетом. Стиль интерьера лучше всего можно описать словами «современный Ближний Восток». Так может выглядеть гостиная в Катаре или в Эр-Рияде, где крик моды – это сочетание золота и дерева, напоминающего янтарь. Фарфоровый леопард на комоде, покрытом черным лаком и с инкрустациями из поддельных драгоценных камней, диван блестящей темно-коричневой кожи притиснут к стене. На торцовой стене висит бархатный гобелен: нимфа восседает в римской колеснице, запряженной зебрами.
– У меня для тебя новое дело, – говорит Вильсон. – Немец. Богач. Он скоро сюда пожалует. Не хотел говорить по телефону, о чем идет речь.
– Когда он обещал приехать?
– Уже должен быть здесь.
Звонок телефона на письменном столе, Вильсон отвечает. Следует разговор на свободном немецком. Вильсон кладет трубку.
– Он сюда не успевает. Торопится к самолету и хочет, чтобы ты приехал на его виллу в Андрайч».
Send me more nudes, matte liquid lipstick[63].
Сорок пять американских долларов.
Naked is a sandy beige[64].
Bare is a nude pinky beige[65].
«Кайли Косметикс», ограниченная серия, учебник какой-то «ютуберши» из Лос-Анджелеса, дочери какой-то женщины, которая на пятнадцать минут засветилась в какие-то доисторические времена в сериале «Спасатели Малибу».
Эмма пришла к нему с этой рекламой, когда он смотрел новости. Динозавр на диване, который до сих пор смотрит телевизор и изучает программу передач. Она принесла компьютер и показала на экран, где тикали часы сайта, – оставалось пять минут до выпуска новой косметики фирмы Кайли Дженнер. Помада. Не похоже на обычную Эмму, но против этой помады она не могла устоять.
– Можно я закажу?
Бомба взрывается в Алеппо, землетрясение в Венесуэле, изнасилование в Индии, массовый расстрел в Китае, выполненный в теплых красных и серых тонах.
– Дорогая помада.
Она садится, придвигается поближе.
– Мне бы подошел оттенок «Коммандо», мне кажется.
– Ты хороша в чем угодно.
– Так можно заказать, да?
Он видел, как она пробовала разные цвета перед зеркалом в своей комнате. Лампы на раме зеркала давали такой сильный свет, что он видел каждую пору ее лица. Она надувала губки, они приобретали какой-то странный цвет, росли в зеркале, она намазывала их оттенком «нюд», который был совсем не похож на обещанный рекламой песочный, скорее коричнево-розовый, светлый оттенок, который странным образом сделал контур ее подбородка четче. Этот цвет был точно таким, как ворота и нижняя часть стены, окружающей дом номер 12 по улице Calle Castanyer на окраине Андрайча.
Сказать это немцу? Что его забор выкрашен в оттенок «нюд, песчаный беж».
Нож воспоминания вонзается чуть ниже сердца.
Никогда не попадает прямо в сердце.
Медленно-медленно стискивают аорту холодные пальцы судьбы, стена съеживается до размера губ в зеркале.
Тим нажимает кнопку домофона рядом с воротами из частых железных прутьев. Видны пучки кабеля, наполовину вмурованные в белую штукатурку каменного забора. Камера мигает, и он становится так, чтобы его было видно. Лицо видно четко, хотя картинка расплывается. Это он, этот острый нос принадлежит ему, но это все же чужой человек, как будто бы морщины под потухшими глазами становятся иллюзией.
– Ты красивый, – сказала Милена, когда они впервые вместе пили коктейль после знакомства в очереди к иммиграционному офису. – Похож на француза, героя какого-то вычурного фильма про полицию. Мне этого достаточно.
Она помолчала.
– Пока ты не начнешь меня бить.
Он стоит на солнцепеке и совсем не чувствует себя как Венсан Кассель. Жара вдавливает его в асфальт. Он ждет ответа и жалеет, что не оставил пиджак в машине. Улица узкая, как вырезанная из отвесных скал. По обе стороны дороги каменные заборы.
Спрятанные богатства. Защищенные богатства. Осколки разбитых стекол по верхам барьеров между имущими и неимущими. Камеры, сигнализация, электроизгороди, охрана. Русские деньги, гангстерские деньги, законные деньги, черные, белые деньги, нигерианские нефтяные деньги, саудовские и катарские, британские деньги, китайские и немецкие в том числе. Даже таблички с названиями улиц в этой части города написаны на немецком. А внизу, в маленькой лодочной гавани, в кафе подают к обеду клецки и традиционное немецкое блюдо зауэрбратен. В октябре проводится Октоберфест, на который привозят пиво из Баварии.
60
Не задают вопросов (пер. с англ.).
61
Найдите Эмму: пропавшую шведскую девушку (пер. с англ.).
62
Небольшой полуанклав Испании на северном побережье Африки, прямо напротив Гибралтара (прим. пер.).
63
Пришлите мне еще нюдовой, матовой жидкой помады (пер. с англ.).
64
Голый – это песочно-бежевый (пер. с англ.).
65
Обнаженный – это нюдовый розовый беж (пер. с англ.).