Страница 120 из 128
— И что ты хотел этим сказать?
— Я хотел вас предупредить: не днями меряйте жизнь, а делами.
Люба засмеялась. Настя тоже улыбнулась.
— Послушайте, святой отец, а сколько лет нам отведено на любовь?
— А на любовь все девятьсот месяцев! Так что, дети мои, не подгоняйте время и не тратьте его попусту…
…Может быть, и «инспектор финансов», как те колдуны, воздействовал на меня гипнозом, и я ему признался, что деньги прикарманивал по указанию Михаила Ивановича. Больше половины отдавал ему.
Инспектор Антон Крутов, в звании майора КГБ, очень внимательно посмотрел на меня и спросил:
— Здоров ли, гражданин Головин?
— Если уже гражданин, то, наверно, нездоров.
— Я всех так называю. Ведь это обвинение! — констатировал он. — Притом тяжкое. Начнется служебное расследование.
— А мне все равно! Я уже устал от всей этой брехни! Я всегда делал серьезную работу, а меня принудили заниматься воровством! Могу вернуть все до копейки. Вот у меня записная красная книжица, и здесь все соответствует моим отчетам, а также содержится расшифровка, сколько, когда и с кем было и не было. Большей частью не было! И сколько выплачено Михаилу Ивановичу.
— Я мог бы взять на время вашу красную книжицу?
— Вот вам выписка из нее. — Я вытащил оттуда свернутый вдвое листок и передал инспектору.
— Зачем вам эти записи? — указал он на записную книжку.
— Так, на память о том, как я был жуликом и мошенником. Вы думаете, что можно чего-то достичь вашей проверкой? Кстати, как вы догадались?
— Случайно! Ресторан, где, вы пишете, были там с Н’комо и истратили более шестисот рублей, уже неделю как закрыт на ремонт. И еще парочка документов вызвала у меня сомнения.
— А какое количество разведдонесений я передал Михаилу Абрамовичу, пардон Ивановичу, вы знаете? Наверно, нет! Это совсекретно! А орден Красного Знамени Михаилу Ивановичу дали за мои донесения, а вы думали, это он ходил в разведку, брал «языка», стрелял из «максима» по врагам и не покинул позиции до последнего патрона? Смешно! — Меня понесло: — Накажите Михаила Ивановича! Выбросьте его из КГБ, такого-сякого! А меня отлучите. Я журналист, у меня опубликовано более пятисот работ. Но КГБ может мне закрыть дорогу в журналистику. Это будет несправедливо.
— Вы неправильно истолковали нашу встречу. Никого я не собираюсь отлучать. Я должен сообщить руководству только факты.
— Вы сами боитесь Михаила Ивановича. У него в «конторе» «волосатая» рука, никто не отдаст вам его на растерзание. Хотите, я напишу вам последнее свое донесение. Но для вас это будет приговор. Пока о нашей алчности знали двое — это был секрет, теперь трое — информация поползла… И вас сожрут!
Крутов криво улыбался и глядел на меня своими буравящими глазами. Только сейчас они не действовали на меня как гипнотический инструмент, и спать я не хотел — гипноз не состоялся!
— Если вы раскрыли все по собственной инициативе, так сказать интуитивно, то замрите, будете хорошо спать. — Я нагло ухмыльнулся. Мое состояние было таким, что я не испытывал ни страха, ни сожаления, ни радости, ни удовлетворения. Я был отчаянно спокоен, хотя осознавал, что иду грудью на амбразуру. Только бы прекратить этот убийственный пулеметный огонь, закрыть, заткнуть, хотя бы грудью. Очевидно, я нуждался в стриптизе, это было во мне скрыто где-то в подсознании, и нужен был только толчок. Таким толчком стал «инспектор финансов». Оказывается, я сам себя обманывал, когда считал, что меня уже не коробит и я не испытываю стыда, что ворую вместе с Абрамычем эти сотни рублей из кассы КГБ. Выходит, все же я первым донес на Абрамыча, хотя и сказал Шведову, что этого делать не буду. Но сделал это, не спасая собственную шкуру. В принципе я почему-то ничего не боялся. Посадить меня не посадят. Ну, заставят вернуть несколько тысяч рублей, но тогда будет большая огласка. Захотят ли в КГБ такой огласки? Наверно, нет! И не отлучат! Добытчик ценной информации!
— Я не собираюсь поднимать этот вопрос.
— Главное, держать в руках компру, — засмеялся я спокойно.
Мы расстались, оба довольные друг другом: инспектор — что получил компру на Абрамыча, я — что исповедался. А завтра, как только Абрамыч скажет, снова напишу липовый отчет и снова украдем…
Все же я плохо знал психологию таких людей, как Абрамыч, людей, испорченных атмосферой лжи, подсиживания, лицемерия и карьеризма, когда личное ставится выше государственных интересов, главное — собственная карьера.
…Америка праздновала свой Национальный день — 4 июня. Посол Колер прислал приглашение, и мне очень хотелось показать Любе американское посольство, точнее, резиденцию посла на Арбате.
Я позвонил Абрамычу и хотел его предупредить, что иду на прием к американцам. Но Абрамыч отсутствовал, и мы с Любой поехали в американский особняк. Встречал гостей один посол. Как сообщил мне Колер, его супруга слегка простудилась. Я не был дипломатом, и посол мог позволить со мной такую откровенность. Мне нравился этот человек: он очень был похож на американского актера, фамилию которого я не помню, но фильм назывался «Судьба солдата в Америке». Когда я ему об этом сказал, то лучшего комплимента не мог бы придумать. Позднее Колер проявил свои симпатии ко мне и прислал десяток бестселлеров — лучших американских книг того времени.
Я обратил внимание, что наших на приеме не было, одно-два лица мелькнули, и все. Это показалось несколько странным. Но потом я связал это с тем фактом, что в Америке была какая-то провокация против нашего посольства и, очевидно, кто-то дал указание игнорировать Национальный день США. Во всяком случае, я такого указания не получал.
Мы погуляли с Любой по аллеям красивого цветущего сада — настоящий оазис в центре Москвы. Полюбовались стоявшими навытяжку морскими пехотинцами в парадной форме, пообщались с приторно-слащавым военным атташе, еще с каким-то генералом, гражданскими лицами.
— Это все американские шпионы? — наивно спросила Люба.
— Думаю, что все они шпионы, но мы им ничего не расскажем.
Элегантно одетая, сравнительно молодая дама, назвавшаяся Линдой, на неплохом русском языке сказала:
— Хочу похитить у вас супругу и показать ей наш аквариум.
Я не стал возражать, видно, кому-то понадобился. И действительно, едва она отошла, как меня взял под руку мужчина средних лет, чем-то похожий на Иосифа Кобзона, но со стрижкой «джиай» — солдата США.
— У нас сегодня почти нет русских гостей; нам дали почувствовать, что обида, нанесенная в Вашингтоне, отражается в Москве. Это временное явление. В будущем мы, два великих народа, будем дружить и уважать друг друга. Мы идем к этому. Я работаю в Госдепартаменте США и здесь тоже в качестве гостя. Когда вы пришли с супругой, господин Колер сказал мне о вас, и я решил с вами познакомиться. Думаю, вы человек мужественный: в то время как другие побоялись посетить резиденцию посла по случаю нашего праздника, вы спокойно, вместе с супругой, появились здесь.
— Я ведь журналист, моя обязанность смотреть, делать выводы, писать. Так что тут нет ничего необычного.
— Да, но были разосланы приглашения и другим журналистам, а их нет. — «Потому что вы из КГБ», — закончил я его мысль.
«Не морочь мне голову, дядя, ты сразу знал, с кем имеешь дело. Чтобы в картотеке ЦРУ не было о моем провале в Каире? Ерунда! Чего же тебе надо? Давай уж открывайся!»
— Я всегда питал симпатии к России. Мой дед Александр Климатов жил на Аляске, а я уже стал носить русскую фамилию на американский лад — Клаймит, Джордж Клаймит. Жора Климатов. — Он засмеялся, изложив мне, как он обамериканился.
Мы еще поболтали о погоде, о дождливом лете, о похолодании в отношениях СССР — США, и он вдруг, без всякого перехода и смены интонации, как дикторы на радио, сказал:
— Двадцать пятого американская субмарина подо льдом на Северном полюсе войдет в территориальные воды СССР. Цель мне неизвестна, но военные придают большое значение этому походу. Вы не были в Штатах? Жаль! Если будете, разыщите в Госдепе Джорджа Клаймита. Я устрою вам приятные развлечения.