Страница 52 из 53
- Работа выполнена, господин Окакис, - говорю я весело.
Ох бедный, как я ему не завидую! У него в руке мешок, битком набитый ценностями Брабанса и Пропана, Хреншира и сырной империи Гауда - словом, отовсюду. Наваленные друг на друга бриллианты, золотые цепи, диадемы, изумруды, сапфиры, огромные жемчужные колье в виде лестниц и прочее - все это повергло бы в умопомешательство самых богатых ювелиров мира! А еще чековые книжки послушного миллиардера размером с телефонную книгу, сертификаты казначейства, облигации, дорожные чеки, пенсионные книжки и дворянские грамоты всех приглашенных. Не мешок, а рог изобилия, ни дать ни взять. Он собрал все! Когда шкура в опасности, то шутки в сторону - материальные ценности теряют цену и ими уже не дорожат! Он очень старался, мой грек, чтобы задобрить организацию "Зет". Окакис, возможно, добрался бы даже до золотых зубов своих слуг, чтоб мешок выглядел солидней. Если бы ему дали на час больше, он бы и картины со стен поснимал.
- Вы... Вы... - лепечет миллиардер.
- Да-да! - отвечаю я. - Все вошло в свое русло, господин Окакис. Злые наказаны, а добрые продолжают цеплять друг на друга медали.
Пока Антигона вводит отца в курс моих геройских действий, я иду за своим пленником.
- А теперь, - говорю я парню, - ты поедешь с нами. На твердой земле, дорогой мой, мы в спокойной обстановке не спеша поболтаем.
В этот момент до нас доносятся звуки выстрелов.
Уж не голос ли Берю я там слышу? Вообще-то с такой частотой может стрелять только Толстяк. Будто освежитель воздуха для сортира. И самое интересное, он будет при этом сохранять твердость памяти и трезвость ума.
- Эй, слышишь, - говорю я последнему члену организации "Зет", - дело сделано - и так все понятно! Садись на весла и греби проворнее, я спешу в постель, немного вздремнуть, а то день был что-то очень насыщенным.
* * *
По дороге я задаю ему ряд вопросов. Когда малью узнает, с кем имеет дело, то спешит проявить готовность к сотрудничеству с полицией.
- По поводу атомной бомбы - это что, правда? - спрашиваю я.
Он кивает, однако тут же пытается оправдаться:
- Но я не хотел! Я работал с ребятами, но я не хотел.
- Конечно, мой хороший. Когда других укокошили, то можно спокойно все сваливать на них! В таких случаях все так говорят!
- Но это правда! Вот, пожалуйста, доказательство: я написал письмо в Госдепартамент США, предупредил, что готовится нападение! Но я не мог сделать больше, чем сделал, иначе выдал бы ребят!
Окакис оживает.
- Значит, написали вы?
- Ты написал письмо на бланке посольства Штатов в Кито. Где ты его достал? - спрашиваю я.
- Очень просто! Я пришел завизировать одну бумажку, а когда секретарь вышел, свистнул бланк. Мне показалось, так будет серьезней.
- Ну хорошо, все это ты расскажешь потом перед присяжными. Они, может, примут во внимание твое чистосердечное раскаяние. Послушай, а ты, наверное, и профессора В. Кюветта отговаривал приехать?
Он гребет что есть силы.
- Не знаю такого...
- Зачем вы пытались похитить с яхты мисс Виктис?
Он опускает голову.
- Ребята узнали, что какой-то секретный агент едет на Кокпинок. Подозрение пало на нее, поскольку до нас дошла информация о том, что настоящая мисс Виктис уже долгие годы содержится в психиатрической клинике. Тогда они решили захватить девушку, чтобы порасспросить. Я-то прекрасно понимал, почему она оказалась среди гостей, но, если бы предупредил остальных, они бы меня убили!
- Ящики на дне океана, что в них было?
- Радиоаппаратура для установления связи с дворцом. Необходимо было поставить передатчик и микрофон в последний момент, поскольку если бы их обнаружили, то лопнула бы вся затея!
- Видишь, парень, - заключаю я, - в мире так устроено: самые опасные - это такие люди, как ты, которые не осмеливаются идти до конца, полубандиты, фальшивые гангстеры, словом, трусы! Если б ты действительно хотел предотвратить преступление, мог бы шепнуть кому надо - у тебя было достаточно времени!
А вместо этого ты делаешь жест, чтоб успокоить совесть, а затем следуешь за другими. А дело-то накрылось!
Но он не отвечает - он гребет!
* * *
Огромная толпа народа (если так можно сказать о королях и королевах) собралась на причале. Они напряжены и молчаливы.
Картина удручающая - будто жители рыбацкой деревни в глубоком трауре вышли на берег встречать шаланды после шторма.
- О, их там много, - слышится голос экс-псевдоневесты Глории.
Но тут оральный орган Толстяка перекрывает все остальные шумы.
- Это ты, Сан-А?
- Да, Ваше Величество, я.
- Я же говорил вам, банда идиотов! - разносится над морем обращение Берю к монаршим особам.
- Скромнее будь, Толстяк, ты разговариваешь с королями!
- Да ладно! Скажи лучше, как все было? - не унимается Берю.
- Как в тире! Из семи человек шесть убиты, один попал в рабство.
- У, черт, побил меня! - гудит Толстяк. Мы причаливаем. Я помогаю Антигоне сойти на берег, затем выпрыгиваю сам.
- Что ты имеешь в виду, как это я тебя побил?
- Иди посмотри!
- Минутку! - говорю я и обращаюсь к Глории: - Вы у нас самая способная, присмотрите за пленником!
Затем поворачиваюсь и иду за Толстяком.
- Ты предвидел точно, Сан-А! Угадал по всем параметрам. Эти канальи запрятали в скалах моторную лодку. Мы с Глорией обнаружили ее практически сразу и спрятались рядом с пушками наготове. И действительно, через некоторое время смотрим - бегут четверо! Эх, жаль, ты меня не видел!
- Не видел, но зато слышал! Ты их уложил?
- Всех четверых! Девица даже не успела сообразить, что да как, а они уже грызли кораллы.
- И кто они?
Тут Толстяк улыбается во всю ширь своего, так сказать, лица.
- Трое - слуги Окакиса, но четвертый... Клянусь, тебя сейчас хватит удар!
- Да нет, старик, я же догадался еще раньше, что это профессор В. Кюветт!
- Ну, ты... Да-а! Ну ты даешь, Сан-А! Ты настоящий сфинкс! Как ты узнал?
- Внутренний голос, Толстяк, - он у меня всегда на работе! Стоит только почесать за ухом, и он начинает мне рассказывать, кто, как и почему!
Сохраним свой престиж перед подчиненными. Конечно, я не знал, что В. Кюветт замешан в дело, пока гребец-пленник не сказал мне, что он не знает такого. Сомнительно, чтобы среди всей этой честной компании нашелся еще один доброхот, влюбленный в науку настолько, что ради убедительности аргумента укокошил секретаршу ученого.