Страница 3 из 10
В ИВС пахнет хлоркой и тоской. Встретивший нас внизу хмурый сержант-охранник, проводит всю группу по ярко освещенному коридору к торцевой камере и, по указанию начальника, звеня ключами, отпирает обитую железом тяжелую дверь. С кормушкой и глазком для наблюдения.
Распахивает ее до ограничителя и отходит в сторону.
– Прошу, – делает приглашающий жест Слава.
Заходим (первый Савицкий, я за ним), старший лейтенант сзади.
На крашеном деревянном помосте, рядом с горячей батареей отопления, скрестив ноги по татарски, сидит уже знакомый мне Артист. Голый, весь синий от наколок, а на бетонном полу разбросана одежда: шапка с телогрейкой, штаны и прочее.
– О, гражданин прокурор! – довольно щерится фиксами арестант. – Наше вам с кисточкой.
– И тебе не хворать, – отвечает Савицкий. – Так говоришь, поедешь на суд голый?
– А то, – кивает бритой головой злодей. – Я так желаю.
– Ну, коли так, будь по твоему. Выводите (оборачивается Илья Савельевич к начальнику).
После этого мы покидаем камеру и поднимаемся вверх по железным ступеням.
«Ни хрена себе» думаю про себя. «Голый на суде это же скандал. Как можно?»
– Значится так, Петрович, – обращается Савицкий к старшему Воропаю, когда подходим к автозаку. – Этого Артиста посадишь в один отсек в чем есть, а его шматье в соседний.
– ПонЯв Илья Савельевич, – кивает старшина. – Будет сполнено.
Через пару минут охранники снизу выводят из двери голого обвиняемого в наручниках, (один несет его одежду), а тот орет песню
С одесского кичмана,
Бежали два уркана,
Бежали два уркана, да домой!
Лишь только уступили,
В Одесскую малину,
Как поразило одного грозой!
– Хорошо поет лишенец, – умиляется Савицкий. – Грузите.
Конвойные сержанты, отперев боковую дверь кузова, впихивают туда рецидивиста и исчезают вслед за ним, старшина усаживается за руль, мы с Савицким
втискиваемся рядом.
Заурчав двигателем, автозак подъезжает к воротам, коротко сигналит, и они с лязгом ползут в сторону.
Старшина врубает скорость, дает газ, выезжаем на проезжую часть улицы. Далее следует поворот налево, катим по шоссе в сторону автовокзала.
На перекрестке у него сворачиваем направо, машина прибавляет ход, опускаясь в низину, следуем в направлении Горского. Этот шахтерский городок, вместе с еще одним, именуемым Золотое, входит в подчинение Первомайску.
Живут у нас в основном горняки, с весьма высокими заработками. «Жигули», «Москвичи» и даже «Волги» здесь не редкость.
Оставив позади жилой массив, с непременным частным сектором на окраине, выезжаем на степные, с остатками снега, просторы. Они перемежаются еще черными, балками, где уже орут прилетевшие грачи, зеленеющими озимыми полями и белеющими вдали поселками.
Когда до Горска остается километров пять (в запасе у нас еще час), Савицкий предлагает Воропаю остановиться у кринички, что в бегущей сбоку лесополосе, попить водички.
– А нашо водички? – косится на него старшина, – можно и чего покрепше. Вслед за чем сбавляет скорость, съезжает с асфальта на грунтовку и подворачивает к раскидистому дубу на опушке.
Затем глушит двигатель (все выходим из кабины) и зовет, – Мыкола!
– Га! – выбирается тот из кузова.
– Швыдко организуй костерок, шас немного перекусим.
– ПонЯв, – отвечает тот и направляется за хворостом в лесополосу.
Минут через десять у кринички потрескивает костерок, и Иван с Мыколой поджаривают на нем ломти домашнего сала, нанизанного на прутья.
Синеватые капли падают в огонь, трещат и издают дразнящий запах.
Батька Воропай в это время нарезает на расстеленной газете кирпич хлеба и чистит крупный репчатый лук. Здесь же стоит граненый стакан и солдатская, в чехле фляжка.
Первые сто грамм, старшина наливает Илье Савельевичу.
– Хлебный? – принимает его Савицкий.
– Вы ж знаете, – щурится Воропай. – Другого не держим.
Савицкий выпивает, крякает и закусывает ломтем шкварчащего сала на ноздреватом ломте хлеба.
Процесс повторяем мы со старшиной (сыновьям тот не наливает) и сержанты налегают на бациллу*
– Когда Воропай предлагает по второй, Савицкий, говорит,– будя. Затем, имеющие пагубные привычку закуривают, стоим, любуемся природой.
А вскоре ее идиллию нарушают истошные вопли со стороны автозака. – Отдайте шматье, начальники! Я щас кони двину!*
– Во, – осознал, поднимает Савицкий вверх палец.
– Так шо, отдать? – поворачивает голову старшина в сторону машины. – А то захворае.
– Отдай, – кивает Савицкий. – И скажи, чтобы в суде вел себя культурно.
Старшина вразвалку направляется к автозаку и, отперев дверь, влазит внутрь. Вопли прекращаются.
Чуть позже мы въезжаем в Горск и Савицкий выходит у административного комбината шахты. Там у него свой процесс. По нарушениям правил охраны труда, со смертельным исходом.
Мы же следуем в центр, к дворцу культуры. Суд, при почти полном зале, проходит без эксцессов. «Артист» сидит меж конвойными тихо, как мышь, дробно клацая зубами.
Получив на полную катушку за грабеж, он сонно зевает и от последнего слова отказывается.
Назад едем в том же составе.
На дворе оттепель. Солнце клонится к закату.
Примечания:
Бацилла – сало (жарг)
Двинуть коней – помереть(жарг)
Кодификация – картотека сводов законов
Погоняло – кличка (жарг.)
Новые Икары
Эта история имела место быть, в СССР. На заре горбачевской перестройки. В небольшом шахтерском городке на Луганщине, родине Стахановского движения.