Страница 19 из 25
Глава 4. Нет вопросов второстепенных
Расскажу о том, как проходили эти собрания.
Королёва (постукивает ручкой по листу бумаги, усиленно болтает ногами, надувает левой ноздрёй зелёный пузырь): Так, у нас сегодня на повестке дня стоит один вопрос…
Поляков (заинтересованно): А какой?
Королёва: Это вопрос…
Нилов (встревает): А почему только один? Лично у меня, например, целых пять наберётся!
Жданова (Нилову, неприязненно): Помолчал бы ты лучше! Лезешь вечно со своими вопросами… Из-за тебя каждое собрание растягивается на два часа!
Нилов (возмущённо): И что же, я теперь не имею права поинтересоваться, – я, должностное лицо? Тогда зачем весь этот цирк с демократией?! Ага, знаете, что я сейчас какую-нибудь острую проблему поставлю, и рот мне заранее затыкаете…
Костров (поворачивается к Нилову): Не гони волну, ладно?
Поляков (взвившись с места, Кострову): Слышь, ты!.. Ты ему тут не указывай! Он всегда дело говорит! Давай, Лёха, выкладывай, что у тебя там!
Все начинают галдеть, никто никого не слушает.
Таранова (пронзительным голосом): Замолчали все! Хватит!!!
От неожиданности все разом замолкают. Встаёт Семёнов.
Семёнов: Друзья, давайте в плановом порядке рассмотрим вопрос, который озвучит председатель совета отряда, а потом предоставим возможность высказаться всем желающим. Главное – не бузите, потому что в случае срыва заседания нам всем головы отвинтят.
Жуков: Это точно. Всё, успокаиваемся. (Королёвой). Маш, давай, выкладывай, что там у тебя.
Королёва (шумно втягивает в себя сопли): В понедельник, первого декабря, состоится ярмарка солидарности, и мы должны принять в ней участие.
Поляков: А что это такое – ярмарка солидарности?
Королёва (пожимает плечами, надувает очередной пузырь из соплей): Ну, это… Это… такое дело, нужное и важное…
Нилов: Конкретнее, пожалуйста.
Королёва: Ну, я же говорю – дело нужное, без него никак…
Семёнов: Разрешите, я объясню. Ярмарка солидарности – это когда каждый из нас принесёт из дома в школу какие-нибудь вещи, продаст их, а деньги сдаст в фонд помощи голодающим детям Никарагуа.
Костров: Никарагуа… Во какие дела! Это где же такое?
Семёнов: Далеко. В Центральной Америке. Там у них ситуация совсем хреновая, есть нечего, дети мрут, как мухи, поэтому наш долг – помочь несчастным.
Нилов: А у нас что, не мрут? Вон, Серёгу Трескова из 3 «в» два дня назад на скудельницу отволокли – от голода парень загнулся. Значит, мы каких-то дикарей будем кормить, а сами ходить не жрамши? Знаете, как это называется? Форменное вредительство – вот как!
Костров: Не разбрасывался бы ты такими словами…
Поляков (угрожающе): Ты опять на него наезжаешь?
Костров: Ничего я не наезжаю. Я ему, дураку, добра желаю: он же против власти высказывается, и если кто из посторонних услышит, то его в карцер отправят.
Нилов: Да не боюсь я вашего карцера. Я, может, даже горю желанием за правду пострадать.
Жданова (рассудительно): Ладно, хватит ерунду пороть. Все мы знаем, что если ярмарка объявлена, она состоится. Сообщим об этом в звеньях и составим общий список – кто и что принесёт.
Семёнов (с тяжёлым вздохом): Опять мне калякать придётся… Надоело уже!
Поляков: А ты что хотел? Ты ж у нас интеллигент, грамотный, умный; поди, очки скоро напялишь… Давай, служи народу и не зазнавайся!
Семёнов: Да уж послужу, куда деваться.
Жданова: Вот и хорошо. У кого-нибудь есть дополнения или предложения?
Мишина (печально): Я вот думаю: если я скажу своим ребятам, что нужно принести вещи на ярмарку, они меня могут побить.
Таранова (уныло): И меня тоже.
Жданова: Тогда пусть Андрей Поляков на собрании всего класса объявит. Его-то бить поостерегутся.
Поляков (утвердительно кивает): Это уж точно!
Жуков (Королёвой): Ну что, с первым вопросом всё?
Королёва: Да вроде как.
Нилов (встаёт): О, хорошо. Теперь я скажу несколько слов. Перво-наперво хочу выразить возмущение по поводу вчерашнего обеда в столовой. Нам дали котлетки, сплошь облепленные опарышами!
Королёва (нервно постукивает руками по столу): Это были не опарыши, а рис.
Нилов (картинно всплёскивая руками): Да что вы говорите? Ах, это был рис? Тогда скажите мне, пожалуйста, почему он шевелился и расползался по тарелке?
Королёва (неуверенно): Может быть, из-за какого-то физического явления… Ну, горячий рис положили на холодную тарелку, вследствие этого произошла какая-то реакция, и он стал двигаться…
Нилов: Бред. Даже я, неуч, знаю, что такое невозможно. Это были опарыши – и точка.
Поляков: Конечно, опарыши.
Мишина (побледнев): Ой… А я ела!
Костров: Ну и ничего страшного, что ела. Уже времени много прошло. Вон и Бородин тоже ел, хотя мы его предупреждали, что это черви, и с ним всё в порядке.
Мишина (поднимается, держась за живот): Ой-ой… Я лучше пойду… Вы уж тут без меня как-нибудь… Если что, то я со всеми решениями совета согласна… (Выбегает из класса; слышно, как за дверью её громко тошнит).
Нилов: Требую подготовить коллективную жалобу на имя Натальи Михайловны с просьбой рассмотреть этот инцидент и по итогам разбирательства наказать виновных.
Семёнов: Лёш, а ты веришь в то, что это произойдёт?
Нилов: Нет, не верю.
Семёнов: А что, по твоему мнению, случится, если мы выйдем с такой жалобой на Наталью Михайловну?
Нилов: Она меня как инициатора зверски измордует, да и вам всем крепко достанется.
Семёнов: Тогда какой смысл эту кашу заваривать?
Нилов: Смысла, конечно, никакого, но вроде как во имя справедливости…
Жданова: Да ну тебя в задницу с твоей справедливостью. Ты этак нас всех под монастырь подведёшь.
Нилов: Ладно, забудем про опарышей. Но у меня есть другой вопрос. В кабинете, где ночуют ребята, которые не имеют возможности ходить домой, раньше стояли две поганых бадьи, а теперь одну куда-то унесли. В ту, что осталась, всё наше добро не вмещается – нас же там иной раз до сорока человек набирается. Приходится посреди ночи идти в туалет, а в коридоре темно, страшно и крысы во-от такущие бегают, и в туалете тоже темно, поэтому легко можно вляпаться в дерьмо – оно там повсюду.
Королёва: Извините, а что такое «поганые бадьи»?
Поляков: У-у, сразу видно, что благородная, никогда в школе на ночь не оставалась! Это такие лохани, куда ученики, по-вашему, по-культурному выражаясь, писают и какают.
Жданова (морщится): Фу, нашли что на обсуждение выносить! Неужели нельзя самостоятельно решить эту проблему – ведро какое-нибудь старое найти…
Нилов: Для меня этот вопрос принципиальный! Представляешь, что это такое – ночью топать в сортир? Темнота – глаз коли; заходишь внутрь, выставив вперёд руки, как слепой, на ступенечки к толчкам забираешься и – чавк! – понимаешь, что наступил в кучу жидкого говна. Естественно, кое-как ногу оботрёшь, из-под крана водой побрызгаешь, но когда возвращаешься и ложишься на свой матрас, то чувствуешь, что всё равно воняет. И не ты один чувствуешь, но и другие ребята, которые дружно начинают на тебя ругаться.
Жданова: А можно обойтись без подробностей?
Нилов: Нет, нельзя! Я и ещё кое-что скажу. Бывает, что приходишь в туалет посикать и, будучи сонным, забываешь руками перед собой пошерудить, чтобы проверить, нет ли кого на толчке. Начинаешь лить струю, а перед тобой кто-то сидит, гадит и при этом дремлет. И орошаешь ты его с ног до головы, а он вскидывается, бросается на тебя и принимается возить по загаженному полу. Удовольствие, скажу вам, небольшое. А порой случается и такое: какой-нибудь шутник прячется в сортире, и когда ты, сонный и ничего не подозревающий, туда заходишь, внезапно выскакивает и так пугает, что если ты шёл посикать, заодно и покакаешь – в штаны.
Жуков (кивает): Так оно и есть.
Королёва: И что же мы тут можем сделать?
Семёнов: Об этом вполне можно рассказать Наталье Михайловне – проблема вроде как не особо острая, она за такое дело бить, скорее всего, не будет. Я напишу в протоколе заседания так: «Рассмотрели вопрос о недостаточном количестве ёмкостей для отправления естественных потребностей в общей спальне для учащихся. Постановили выйти на классного руководителя с просьбой о содействии в установке в данном помещении ещё одной ёмкости».