Страница 2 из 6
Первые идеи о более справедливом обществе, скорее всего, зародились еще на стадии разделения общества на классы и возникновения имущественного неравенства. Следы подобных воззрений встречаются при изучении как фольклора, так и мифологии народов Азии, Европы и Северной Африки.
В Древних Греции и Риме зачатки идей утопического социализма проявились в идущем еще от Гесиода мечтании о возвращении минувшего «золотого века», когда счастливые люди не знали неравенства, собственности и эксплуатации. Греческие философы искали решение проблемы имущественного неравенства в «естественном состоянии» общества, в котором оно пребывало в доклассовые времена. Одной из наиболее обсуждаемых ими тем была тема достижения справедливого политического устройства. Нужно также отметить и роль уравнительных реформ в Спарте, а также платоновскую модель рабовладельческого «коммунизма», осуждавшую частную собственность («Государство»).
Значительный вклад в развитие учения об утопическом социализме внесла уравнительная социальная идеология раннего христианства, несущая в общество проповедь братства, всеобщего равенства и потребительского коммунизма. Воздействие этих идей сохранило свою силу вплоть до XIX века, когда были сформулированы основы теории христианского социализма.
Предсоциализм в средневековье
Во время господства феодальных хозяйственных отношений взгляды, близкие к утопистско-социалистическим, формировались, прежде всего, на религиозной почве и выливались в виде многочисленных ересей – вальденсов, бегардов, таборитов, катаров, лоллардов, апостольских братьев, анабаптистов и других, объяснявших возникновение социального и имущественного неравенства, в первую очередь, отступничеством церкви и правящих классов от истинных идеалов раннего христианства. Несмотря на религиозную форму ересей, они имели конкретное экономическое содержание, выраженное в ожидании всеобщего блага и счастья людей, наступлении «тысячелетнего царства», пропагандировали отношения, характерные для первых христианских общин. В некоторых из этих сект воскрешались идеалы евангельского учения и создавались самоуправляемые общины с аскетической уравнительностью в потреблении и совместным ведением хозяйства. В редких случаях этот крестьянский религиозный коммунизм перерастал в вооруженное общественное движение, как это случилось в позднее средневековье в Чехии, во время Гуситских войн (табориты) и в Германии, во время Крестьянской войны XVI века (Т. Мюнцер).
В XVI–XVII веках, с началом эпохи первоначального накопления капитала, возникла литература утопического характера. Родоначальником утопического социализма считается английский писатель-гуманист Томас Мор. Его главное сочинение – «Золотая книга, столь же полезная, как забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия» (1516 г.). В книге автор показывал несовершенство существовавшего строя, бедствия крестьян, причину которых видел в частной собственности. Он представил идеальное государство Утопия, в котором господствуют общественная собственность, общественное производство, справедливое распределение. Все жители Утопии обязаны работать, а в свободное время изучать науки и искусства. Все произведенное является общественным достоянием, а изобилие материальных благ позволяет распределять их по потребностям. Политический строй основан на демократии.
В Италии известным сторонником утопического социализма был Томмазо Кампанелла. В своей книге «Город Солнца» (1623 г.) Кампанелла, так же как и Мор, создал идеальное государство, в котором господствует общественная собственность, а все блага распределяются поровну между жителями.
Идеи Мора и Кампанеллы являются социалистическими, потому что их авторы понимали связь социального неравенства с частной собственностью. Они воспевали крупные города, а главную роль в создании нового строя отводили государству в лице великого политика, завоевателя, мыслителя, действующих с помощью пропаганды и примера.
Среди других утопических социалистов выделяется идейный вождь революционных социальных групп Английской буржуазной революции Джерард Уинстенли (1609 – после 1660 гг.), который в своих выступлениях и печатных трудах проповедовал аграрный коммунизм, основывающийся на требованиях общинной собственности на землю. В эпоху французского Просвещения выдающимся представителем утопического коммунизма был Жан Мелье (1664–1729 гг.) В отличие от более ранних социалистов-утопистов он отрицает не собственность вообще, а частную собственность и противопоставляет ей общественную собственность на землю и все производимые трудом материальные блага. Единственным путем к установлению социальной справедливости, по его мнению, является народное восстание против королей, дворян, священников и всех других угнетателей трудящихся. В эпоху ранних буржуазных революций большой интерес вызывают также взгляды Морелли, Г. Мабли, Г. Бабёфа. Они, как и их предшественники, подвергают критике не столько капиталистические отношения, которые еще были в процессе становления, сколько те формы эксплуатации, порабощения, насилия, которые сложились в феодальном обществе.
Предыстория научного социализма и коммунизма отражает возникновение и развитие классово-антагонистического общества и совпадает с развитием гуманистической критики социальной несправедливости. Ф. Энгельс писал: «Низкая алчность была движущей силой цивилизации с ее первого до сегодняшнего дня; богатство, еще раз богатство и трижды богатство, богатство не общества, а вот этого отдельного жалкого индивида было ее единственной, определяющей целью»[1]. Впоследствии эта жажда наживы оправдывалась, нередко даже идеализировалась теоретиками эксплуататорских классов, чего еще не было в античную эпоху. Почти все античные мыслители осуждали стяжательство, хотя большинство из них оправдывали рабовладение, видя в нем единственно возможное условие существования цивилизации.
Освободительное движение рабов не могло завершиться победой этого класса: рабы не были носителями нового, более прогрессивного способа производства. Подавление восстаний рабов господствующим классом Римской империи, с одной стороны, и кризис рабовладельческой системы производства – с другой – такова была социально-экономическая почва, на которой возникло христианство. Раннее христианство, отмечал Энгельс, вербует своих приверженцев среди рабов и неимущего свободного люда, проповедуя презрение к богатым, могущественным, господствующим группам рабовладельческого общества. В этой связи Энгельс характеризовал его как созданное массами революционное движение[2]. Понятно поэтому, почему в Библии звучат нотки осуждения богатства, жажды наживы, провозглашаются наивно-утопические коммунистические идеи.
В «Евангелии от Матфея» Иисус предлагает юноше, выражающему готовность стать его последователем, отказаться от унаследованного им богатства, раздать его неимущим. В «Деяниях Святых Апостолов» мы находим такую характеристику одной из первых христианских общин: «…никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее… Не было между ними никакого нуждающегося: ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду».
В дальнейшем по мере утверждения нового, феодального способа производства христианство становится официальной, господствующей религией, оправдывающей существующий эксплуататорский строй. И содержащийся в этой религии протест против господства имущих классов, так же как и наивные утопически-коммунистические идеи, все более отходят на задний план, затушевываются, замалчиваются.
В феодальном обществе религия была, по существу, единственной духовной пищей масс. Неудивительно поэтому, что и борьба феодального крестьянства против эксплуатирующих сословий постоянно облекалась в религиозные одежды. Этим объясняется и тот факт, что первые антифеодальные революции, носившие, по существу, буржуазный характер, непосредственно выступали как религиозные войны, хотя в действительности борьба шла за земные, насущные экономические интересы. Такова была Реформация начала XVI века в Европе.
1
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. – М., ГИПЛ. – Т. 21. – С. 176.
2
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. – М., ГИПЛ. – Т. 21. – С. 8.