Страница 14 из 40
Вурдалак осторожно приблизился к толстой ладони, из которой выпала палица, сделанная из целой сосны с обломанными ветвями. Огромные пальцы с нечищеными ногтями подрагивали во сне. Грубая накидка из конопляной дерюги колыхалась над круглым брюхом, вздымающимся вверх при каждом всхрапывании. Веки, похожие на печные заслонки, прикрывали глаза размером с колесо от телеги. Великан то и дело ворочался и бормотал в тяжком сне, и тогда вода из-под его грузного бока устремлялась в долину, как через прорванную плотину. Лежащее тело перегородило ручей, образовав запруду, в которую уже стекались бобры со всех окрестностей.
Горихвост вскарабкался на жилистую руку, перебрался великану на лицо и лапой приподнял ему веко. Мутно-коричневый зрачок закатился и не выказывал признаков мысли.
– Волот! Не спать в сторожах! Подъем, кому говорю! – затрещал вурдалак, но его голосок отзывался лишь слабым эхом в слоновьих ушах великана.
– Ну, ты сам напросился! – мстительно произнес Горихвост и куснул исполина за мочку.
Тот поерзал во сне, пробормотал что-то нечленораздельное и перевернулся на другой бок. Волк соскользнул и хлопнулся оземь.
– Ничего, мы терпеливые! – сообщил Горихвост, подобрался к другому уху и клацнул зубами.
– До чего надоели кусачие вши! – проревел великан, все еще не проснувшись.
– Ах, так я для тебя словно вошь? – взъелся вурдалак. – Ну, погоди у меня!
Он подобрался к его ноздре, запах из которой мог убить сотню помойных крыс, и дернул за черный волос, похожий на корабельный канат. Великан взвыл от боли и разом уселся, все еще не открывая глаз. Горихвост сорвался с его лица и рухнул в воду, которая с бурлением ринулась в освободившийся проход. Разочарованные бобры оказались на мигом просохшем дне, по которому сбегала тонкая ниточка ручейка.
– Кто вздумал со мной шутить? – проревел великан, шаря по земле в поисках своей дубины.
Но поскольку глаза его все еще не открылись, то пальцы лишь переворачивали валуны, щедро набросанные по берегу.
– Что за сонное царство? – посетовал Горихвост. – В лесу творится черт знает что. Где ни попадя шляются проходимцы. В деревне жгут огнем колдунов. Мужики охотятся на вурдалаков, а привидения разгуливают по долу, как будто небеса рухнули в преисподнюю. А его светлость волот Сиводур изволит почивать в грязной луже, что Еропкино порося. Чего, говорю, разлегся у всех на виду?
Великан смачно зевнул, разинув похожую на пещеру пасть, и пальцами поднял себе одно веко.
– Ты чего тут? Сюда нельзя, – глухо пророкотал он.
– Мне можно. Я свой! – с вызовом возразил Горихвост.
– Никому нельзя. Повеленье царя. К Змеиной горе ходу нет, – прогромыхал великан.
– Да мимо тебя Дикий охотник со всей своей сворой промчится – ты и его не почуешь, – расхохотался вурдалак.
– Напраслину не возводи, – обиделся волот. – Я всю ночь в дозоре глаз не смыкал.
– А под утро тебя разморило? Так, что обрушился в воду и запрудил ручей?
– Никак нет, – тупо промямлил волот. – Я до денницы не спал. А потом… Потом и не помню, что было. Кажется, тут кто-то бродил.
– Кто?
– Не знаю. Какой-то нечистик. Он еще бормотал что-то тихо, как будто читал заклинания. Я прошелся разок дубинкой по кустам – наверное, примял его. Поищи-ка, у тебя чуйка получше моей.
– Нету тут никого! – рявкнул сгоряча Горихвост. – Дрыхнуть в дозоре не надо.
– Да не дрых я! – принялся оправдываться волот. – Меня угомонили. Клянусь, кто-то меня заговорил. А кто – сам не видел.
– Эх, да что с тобой разговаривать? – махнул хвостом вурдалак.
– Погоди! Не ходи к горе, – испуганно бросил вслед ему великан.
– Ты туда чужака пропустил, – не согласился с ним Горихвост.
– А тебя не пропущу! – великан поднялся, раскрыл оба глаза и поднял с земли дубину.
«Дело плохо», – смекнул Горихвост, глядя на то, как вздымается над его хребтом обломанная сосна. Он едва успел юркнуть в чащу, как дубина обрушилась на бережок и перевернула огромный валун.
– Поймаю – шкуру сдеру! – дико ревел позади него великан.
Солнце перевалило за полдень и выглянуло из-за туч, окрасив осенний лес в багряное золото. Свет переливал через пышные кроны деревьев и обволакивал теплом шкуру, напоминая о лете, что недавно отправилось вслед за Дажьбогом в гости к северной Маре. Ночной холодок еще таился в оврагах, поросших густыми кустами, но Горихвост легко перескакивал через провалы. Для вурдалака лес – родной дом.
Берег ручья довел его до горы. Вершину ее как будто откусило древнее чудище из тех, что населяли землю до людей и богов. Дышучее жерло пыхало в небо клубами едкого дыма, который скатывался по неровным склонам и заволакивал низину. В нос ударил резкий запах серы и тухлых яиц, напрочь отбив волчий нюх.
Ручей плавно скрутился кольцом и обогнул обветшавший земляной вал. Сухие комья земли сыпались из-под деревянного тына, сбитого из сплоченных бревен с остро отесанными верхушками. Тын опоясывал гору высоким забором, не давая подобраться к ней нигде, кроме широких ворот, скрипящих под деревянной башней. Горихвост помнил эти ворота: они всегда были наглухо заперты, и лишь его дед знал, как с ними сладить.
Однако на этот раз распахнутые настежь створы жалобно подпевали ветру, что играл ими, гоняя взад и вперед.
Горихвост устремился в проход под башней, как вдруг упругая толстая плеть легла ему на загривок, опутала горло и подняла вверх, как щенка. Он беспомощно засучил лапами в воздухе, но его так сдавило, что стало трудно дышать. Из горла вырвался хриплый рык – больше удивленный, чем яростный.
Морда его развернулась к старому кряжистому вязу, сучья которого тянулись и опутывали его шкуру, как длинные лапы. Дерево подбросило его вверх и принялось хлестать ветвями, нанося жгучие удары.
– Ты чего? Отпусти! – ощерился вурдалак.
Пористая кора дерева разверзлась, обнажив темную пасть.
– Попался! Тать! Вор! Переветник! – глухо провыло древесное чрево.
– Какой я тебе переветник? Я лесной брат! Чур меня, чур! – загомонил Горихвост.
– Я тебе покажу, как чурать Чура! – вышел из себя вяз и начал парить его похлеще чем в бане.
Шкура Горихвоста вздыбилась от острой боли, как будто ее вздернули на адовы крючья.
– Перестань! – лаял он. – Я не виноват!
– Лесной царь решит, кто виноват, а кто нет! – сипел вяз.
– Лесной царь – мой государь, а я его верный слуга!
– Слуги не нарушают приказов хозяина! – не унималось дерево.
Не на шутку разошедшиеся ветви бултыхали Горихвоста вверх-вниз. Перед глазами его мелькали то распахнутые створки ворот, то провалившийся шатер башни, то древесные корни, вывороченные из земли и шевелящиеся, будто ползучие гады. Бултых вниз – и толстый сук припечатывает его к бугристому скату земляного вала. Бултых вверх – и голова его взметается выше тына, открывая вид на клубящуюся гору, по гребню которой скользит черная тень в кривой шапке.
А ну, стой! Что за тень? Что за шапка?
– Остановись, чурбан безмозглый! – зашелся от лая Горихвост. – Пока ты меня тут валтузишь, настоящий тать пробрался, куда не надо!
– Ты и есть тать! – изрыгало древесное чрево. – А за чурбана поплатишься!
– Ну смотри, сам напросился! – огрызнулся вурдалак и, давясь, зашептал:
– В море-океане, на острове Руяне стоит бел-горюч камень Алатырь. А под камнем тем силы злые, несносные. Поднимаю я этот камень, выпускаю я эти силы. Вы набросьтесь на Чура, стража Змеиной горы. Остолбеней, глупый Чур! Застынь и не двигайся! Уймитесь, ветви! Облети, листва! Сучья, замрите! Будь ты деревом, дурной страж, каким был прежде и каким будешь впредь!
Вяз со скрипом застыл. Хватка веток ослабла, Горихвост рухнул наземь, но вместо того, чтобы вскочить и встряхнуться, лишь принялся жадно дышать, ловя полной грудью воздух, смешанный с дымом.
Дерево не подавало признаков жизни. Вурдалак зарычал и тяпнул зубами кряжистое корневище, но оно оказалось таким жестким, что клык едва не сломался.