Страница 75 из 85
– Нет, Фрэнк, – прошептала она. – Это отец, и тебе лучше отпустить меня. Думаю, он ничего не сделает со мной или с тобой. Если это он, оставь мне записку в конторе. Я приду туда. Если я смогу как-то помочь тебе, то сделаю это. Рано или поздно все решится, но сейчас не время для объяснений. Ничего не говори.
Он надел пиджак и пальто и стоял с шляпой в руке. Эйлин была почти одета и сражалась с рядом алых пуговиц на спине своего платья. Каупервуд помог ей. Когда она надела шляпку, перчатки и была полностью готова, он сказал:
– Позволь мне выйти первым. Я хочу посмотреть.
– Нет, Фрэнк, пожалуйста, – мужественно воспротивилась она. – Дай мне; я знаю, что это отец. Кто еще это может быть? – Она на мгновение подумала, что отец мог привести ее братьев, но не поверила этому. Она знала, что он не может так поступить. – Ты можешь спуститься, если я позову, – продолжала она. – Ничего страшного не случится. Я понимаю отца. Он ничего мне не сделает. Если пойдешь ты, это лишь рассердит его. Позволь мне спуститься, а сам стой у двери. Если я не позову тебя, это нормально. Ты согласен?
Она положила маленькие руки ему на плечи, и Каупервуд тщательно взвесил ее слова.
– Хорошо, – сказал он. – Но я спущусь вместе с тобой.
Они подошли к двери, и Каупервуд открыл ее. За дверью стоял Олдерсон, а миссис Дэвис и два других сыщика держались футах в пяти от них.
– Итак? – властно произнес Каупервуд, глядя на Олдерсона.
– Джентльмен внизу хочет видеть эту даму, – сказал Олдерсон. – Полагаю, это ее отец, – тихо добавил он.
Каупервуд уступил дорогу Эйлин, которая проскользнула мимо, разъяренная присутствием мужчин и своим разоблачением. Мужество полностью вернулось к ней. Она была разгневана при мысли о том, что отец выставил ее на посмешище. Каупервуд сделал шаг следом за ней.
– Я бы посоветовал не спускаться прямо сейчас, – рассудительно предупредил Олдерсон. – Там ее отец. Кажется, его зовут Батлер, не так ли? Он хочет видеть ее гораздо больше, чем вас.
Каупервуд медленно вышел на лестничную площадку и прислушался.
– Что случилось, отец? – услышал он голос Эйлин.
Он не расслышал ответ Батлера, но остался спокоен, потому что знал, как сильно старый ирландец любит свою дочь.
Встретившись с отцом, Эйлин попыталась смерить его дерзким и укоризненным взглядом, но серые глаза Батлера, глубоко запавшие под кустистыми бровями, являли такую усталость и отчаяние, что даже в своем гневе она не осмелилась открыто выступить против него. Все это было слишком грустно.
– Не ожидал найти тебя в таком месте, дочь моя, – сказал он. – Я думал, ты более высокого мнения о себе.
Его голос прервался, и он ненадолго замолчал.
– Я знаю, с кем ты здесь, – продолжал он, грустно качая головой. – Негодяй! Я еще доберусь до него. Я нанял людей, чтобы следить за тобой. О, какой стыд! Стыд и позор! Ты сейчас же поедешь домой вместе со мной.
– В том-то и дело, отец, – сказала Эйлин. – Ты нанял людей для слежки за мной. Мне следовало бы подумать… – Тут она замолчала, потому что он вскинул руку странным, мучительным и в то же время властным жестом.
– Молчи, молчи! – велел он, сверкая глазами из-под седых бровей. – Я этого не вынесу! Не искушай меня! Мы еще не ушли из этого дома. Он еще здесь! Теперь мы поедем домой.
Эйлин поняла, что он говорит о Каупервуде. Это испугало ее.
– Я готова, – нервно сказала она.
Старик вышел первым, терзаясь от унижения. Он чувствовал, что до конца своих дней будет помнить муки этого часа.
Глава 37
Несмотря на ярость Батлера и его решимость причинить всевозможные бедствия молодому финансисту, он был настолько взбудоражен и потрясен поведением Эйлин, что с трудом мог считать себя тем человеком, которым он был еще вчера. Она была такой бесстрастной, такой отчаянной! Он ожидал, что она совершенно увянет, столкнувшись с доказательством своей вины. Как только они отъехали от дома, он с горестным изумлениям обнаружил, что пробудил в девушке бойцовские качества, сравнимые с его собственными. В ее характере обнаружилась твердость, присущая отцу и Оуэну. Она сидела рядом с ним в маленькой коляске, взятой у сыщиков, и ее лицо то бледнело, то краснело от разных мыслей, волнами накатывавших на нее. Теперь, когда отец подстроил ей ловушку, она была полна решимости стоять на своем, провозгласить свою любовь к Каупервуду и свою позицию в целом. Какая разница, что теперь думает ее отец, спрашивала она себя. Она полюбила Каупервуда и была навеки опозорена в глазах отца. Чего ей еще терять? Она так низко пала в его родительском мнении, что он стал шпионить за ней и унизил ее перед другими мужчинами, незнакомцами, сыщиками, Каупервудом. Какие чувства она могла испытывать к нему после этого? По ее мнению, он совершил большую ошибку. Он поступил глупо и недостойно; такое было недопустимо, как бы сильно она ни провинилась перед семьей. Чего он надеялся достичь, разоблачив ее подобным образом и сорвав покровы с ее души перед чужими людьми, перед этими грубыми сыщиками? О, как она страдала, когда спускалась из спальни в приемную! За это она никогда не простит своего отца, никогда, никогда! Он убил ее любовь к нему, и она чувствовала это. Теперь между ними развернется настоящая битва. Пока они ехали в полном молчании, она демонстративно сжимала и разжимала кулаки, впиваясь ногтями в ладони, а ее губы сжались в тонкую линию.
Вопрос о том, приносит ли жесткое противостояние хотя бы какую-то пользу, остается открытым. Оно кажется настолько свойственным человеческому образу мышления, что как будто имеет огромную ценность. Оно выглядит неотъемлемой частью спектакля под названием жизнь и даже может быть научно обоснованным, но что остается в итоге, когда все сказано и сделано? Какова ценность этого спектакля? И как усмотреть достоинство в той сцене, которая сейчас разыгралась между Эйлин и ее отцом?
Пока они ехали, старик не видел в этом ничего, кроме непреклонного столкновения двух характеров. Но чем оно могло закончиться? Что он мог сделать с ней? Они уезжали прочь от места позорной катастрофы, а она не говорила ни слова! Как он мог усмирить ее, если даже сцена внезапного разоблачения не оказала никакого действия? Его замысел, столь успешно состоявшийся, бесславно провалился в нравственном отношении. Они подъехали к дому, и Эйлин вышла из коляски. Старик, слишком растерянный для того, чтобы продолжать наступление, вернулся в свою контору. Потом он вышел на улицу и пошел пешком, что было крайне необычно для него – он так не делал уже несколько лет, – стараясь собраться с мыслями. Увидев открытую католическую церковь, он зашел внутрь и помолился о вразумлении. Торжественный сумрак, единственная негасимая лампада перед дарохранительницей и высокий белый алтарь со множеством свечей успокоили его взбудораженные чувства.
Через некоторое время он вышел из церкви и вернулся домой. Эйлин не вышла к ужину, а ему еда не лезла в горло. Он ушел в свой кабинет, плотно закрыл дверь и погрузился в глубокое раздумье. Ужасное зрелище – Эйлин в публичном доме – пылало в его мозгу. Только подумать, что Каупервуд привел ее в такое место, его Эйлин, любимицу матери! Несмотря на его молитвы и неуверенность, несмотря на ее враждебность и запутанную ситуацию, ее нужно было вытащить из этого. Она должна уехать на какое-то время, оставить этого мужчину, а потом закон разберется с ним. По всей вероятности, Каупервуд отправится в тюрьму; если какой-то человек в полной мере этого заслуживает, то он первый. Батлер не может подкупить присяжных, так как это будет преступлением, но он может проследить, чтобы обвинение было мощным и убедительным, и если Каупервуда осудят, то Бог ему в помощь. Заступничество его друзей финансистов не сможет его спасти. Судьи низшей и высшей инстанции знают, с какой стороны их хлеб намазан маслом. Они будут склоняться на сторону высокопоставленных политиков, а он определенно мог повлиять на это.
Тем временем Эйлин размышляла над странным положением, в котором она оказалась. Несмотря на ее молчание по пути домой, она понимал, что ей предстоит разговор с отцом. Скорее всего, он в том или ином виде вернется к идее о поездке в Европу – теперь она не сомневалась, что приглашение от миссис Молинауэр было очередной уловкой, – и ей предстоит решить, что она будет делать. Может ли она оставить Каупервуда, когда он скоро предстанет перед судом? Она уже решила, что не сделает этого. Ей хотелось видеть, что с ним происходит и как все закончится. Она может опередить отца и самостоятельно уйти из дома: сбежать к какой-нибудь родственнице или подруге, даже к незнакомому человеку, если это будет необходимо, и попросить убежища. У нее было немного личных денег. Отец всегда был очень щедр к ней. Она могла взять коекакую одежду и скрыться из дома. Они будут только рады найти ее после некоторого отсутствия. Конечно, ее мать сойдет с ума от беспокойства. Нора, Кэллам и Оуэн будут удивлены и вне себя от тревоги, а отец, что ж, она может встретиться с ним. Возможно, это приведет его в чувство. Несмотря на все свои капризы, она была гордостью и надеждой своей семьи и хорошо понимала это.