Страница 68 из 85
Канцелярия казначея города Филадельфии
Достопочтенному Джейкобу Борхардту, 9 октября 1871 года
Уважаемый сэр,
я подтверждаю получение вашего письма от 18-го числа сего месяца и с глубоким сожалением сообщаю, что в данное время не могу предоставить вам запрашиваемую информацию. Несомненно, в работе городского казначейства произошли затруднения, связанные с просрочкой платежа и другими нарушениями от брокера, который в течение нескольких лет проводил операции с бумагами городского займа. С того момента, когда мне стало известно об этом, и до сих пор я прилагаю все силы к тому, чтобы предотвратить или уменьшить убытки, грозящие городской казне.
С совершенным почтением,
Канцелярия мэра города Филадельфии
Городскому казначею, мистеру Джорджу У. Стинеру, 21 октября 1871 года
Уважаемый сэр,
в сложившихся обстоятельствах рассматривайте это письмо как мое уведомление об аннулировании и отзыве ваших полномочий по продаже городского займа в той его части, которая еще не реализована. Заявки на размещение займа с настоящего времени будут осуществляться в городской канцелярии.
С уважением,
Написал ли мистер Джейкоб Борхардт те письма, под которыми стояло его имя? Нет, он их не писал. Мистер Эбнер Сенгстэк написал их в офисе мистера Молинауэра, который после ознакомления с ними решил, что написано неплохо; в сущности, даже очень хорошо. А Джордж У. Стинер, городской казначей Филадельфии, написал ли он свой дипломатичный ответ? Нет. Мистер Стинер находился в состоянии полного упадка и даже плакал у себя дома, лежа в ванне. Мистер Эбнер Сенгстэк написал это письмо и заставил Стинера подписать его. По прочтении перед отправкой мистер Молинауэр посчитал этот текст «приемлемым». То было время, когда все мелкие мыши и крысы прячутся по норкам и углам из-за появления в темноте огромного кота с горящими глазами, и лишь более старые и мудрые крысы могут что-то предпринимать.
В это самое время господа Молинауэр, Батлер и Симпсон уже несколько дней обсуждали с окружным прокурором мистером Петти, как поступить с Каупервудом, чтобы предъявить ему обвинение в случившемся и какую линию защиты избрать для Стинера. Батлер, разумеется, выступал за осуждение Каупервуда. Петти не видел возможности защитить Стинера, поскольку в бухгалтерских книгах Каупервуда было множество записей о покупке акций трамвайных линий для городского казначея. Насчет самого Каупервуда он сказал: «Посмотрим, что можно сделать». Прежде всего они рассуждали о том, будет ли правильно арестовать Каупервуда и при необходимости привлечь к суду, так как сам факт ареста послужит для общественности веским доказательством его вины, не говоря уже о праведном гневе городской администрации, и до начала выборов может отвлечь внимание от неблаговидного участия партии в этих делах.
В результате 26 октября 1871 года Эдвард Стробик, президент городского совета Филадельфии, наконец получивший распоряжение от Молинауэра, предстал перед мэром с письменным заявлением, где Фрэнк А. Каупервуд, брокер, нанятый казначеем для размещения ценных бумаг городского займа, обвинялся в присвоении средств и соучастии в растрате. Не имело значения, что одновременно с этим он обвинил в растрате и Джорджа У. Стинера. Козлом отпущения был выбран Каупервуд.
Глава 34
Контрастирующие образы Каупервуда и Стинера в то время заслуживают небольшого отступления. Лицо Стинера было бледно-серым, губы посинели. Каупервуд, несмотря на мрачные мысли в связи с возможным тюремным заключением, на которое намекали скандальные статьи, а также с последствиями такого события для его родителей, жены и детей, друзей и деловых партнеров, оставался спокойным и собранным, что свидетельствовало об огромной душевной стойкости. Находясь в вихре катастрофических событий, он ни разу не потерял голову и не утратил мужество. Так называемая совесть, которая мучает некоторых людей и доводит до самоуничтожения, вообще не беспокоила его. Он не имел осознанного представления о грехе. С его своеобразной точки зрения в жизни существовали лишь две стороны – сила и слабость. Правильное и неправильное? Он ничего не знал о таких вещах. Это были метафизические умствования, которые его не заботили. Добро и зло? Они были игрушками для клириков, их инструментами наживы. Что касается общественной благосклонности или общественного осуждения, которые иногда быстро сменяли друг друга после любых несчастий, ну, что такое общественное осуждение? Разве он или его родители принадлежат к высшему обществу? Нет. В таком случае, разве он не сможет в будущем восстановить свой статус и положение в обществе? Вполне возможно. Мораль и аморальность? Он никогда не принимал их в расчет. Но сила и слабость – о да, тут все ясно! Если ты силен, то всегда можешь защитить себя и стать кем-то. Если ты слаб, то отступай в тыл и убирайся с линии огня. Это знание всегда играло ему на руку. Оно давало ему превосходные возможности. Почему он наделен таким острым умом? Почему фортуна неизменно благоприятствовала ему в финансовых делах? Он не заслужил этого, но добился этого. Возможно, не обошлось без случайностей, но каким-то образом мысль о том, что он всегда будет защищен – его «прозрения» и догадки, как нужно действовать, которым он часто следовал, – было нелегко объяснить. Жизнь была темной, неразрешимой загадкой, но чем бы она ни являлась, сила и слабость были двумя ее основными компонентами. Сила выигрывает, слабость проигрывает. Он должен полагаться на остроту ума, точность суждений и здравый смысл – и ни на что иное. Он действительно представлял собой блестящий образец мужественной энергии. Он двигался с проворным изяществом; его усы бодро закручивались кверху, костюм был безупречно отглажен, ногти отполированы, лицо чисто выбрито и сияло здоровым румянцем.
Между тем Каупервуд лично обратился к Скелтону К. Уиту и попытался объяснить свой взгляд на ситуацию. Он указывал, что он поступал так же, как многие люди до него, но Уит скептически отнесся к его словам. Он не понимал, как могло случиться, что сертификаты на шестьдесят тысяч долларов не поступили в амортизационный фонд. Объяснение Каупервуда насчет существовавшей договоренности не устроило его. Тем не менее мистер Уит понимал, что многие политики получают прибыль таким же способом, и посоветовал Каупервуду выступить свидетелем на стороне обвинения. Каупервуд решительно отказался это делать и заявил мистеру Уиту, что не считает себя «доносчиком». Тот лишь криво усмехнулся в ответ.
Батлер был чрезвычайно доволен (хотя и озабочен предвыборной кампанией), поскольку теперь негодяй попался в силки, откуда ему будет трудно выпутаться. Следующим окружным прокурором, сменяющим Дэвида Петти в случае победы Республиканской партии, должен был стать назначенец Батлера по имени Денис Шэннон, молодой ирландец, предоставивший ему важные юридические услуги. Два других политика уже пообещали Батлеру свою поддержку. Шэннон был умный, атлетически сложенный и привлекательный юноша пяти футов и десяти дюймов росту, со светлыми волосами, румяный и голубоглазый, неплохой оратор и превосходный вояка на судебных слушаниях. Он очень гордился благосклонностью своего солидного покровителя, включившего его в список кандидатов, и обещал, что после избрания приложит все свои знания и умения для выполнения его поручений.
С точки зрения политиков в этой бочке меда оставалась только одна ложка дегтя: в случае осуждения Каупервуда та же участь должна была постигнуть и Стинера. Никто из них не видел способов спасти городского казначея. Если Каупервуд был виновен в присвоении шестидесяти тысяч долларов из городской казны, то Стинер был виновен в растрате пятисот тысяч долларов. Ему грозил пятилетний тюремный срок. Он мог заявить о своей невиновности, сославшись на сложившуюся традицию, и тем самым избавиться от позорной необходимости признать вину, но это не спасало его от сурового приговора. Никакой суд присяжных не мог закрыть глаза на изобличавшие его факты. Несмотря на общественное мнение, во время судебных слушаний могли возникнуть серьезные сомнения в виновности Каупервуда. В случае Стинера таких сомнений не было.