Страница 23 из 85
– О, не будь слишком строга к ней, – дипломатично отозвался Каупервуд, Эйлин уже очень нравилась ему. – Она прекрасно играет на пианино, и у нее хороший голос.
– Верно, но у нее нет настоящей утонченности. Да и откуда? Только посмотри на ее родителей.
– Не вижу в этом ничего особенного, – настаивал Каупервуд. – Она смышленая девушка и хороша собой. Разумеется, она еще ребенок и немного тщеславна, но это пройдет. Она не лишена воли и здравого смысла.
Насколько он понимал, Эйлин весьма дружелюбно относилась к нему. Он нравился ей. Она завела привычку петь и играть на пианино, когда он приходил в гости, и пела только в его присутствии. В его ровной, уверенной походке, коренастой фигуре и гордо посаженной голове было нечто привлекательное для нее. Несмотря на тщеславие и эгоизм, она иногда испытывала робость в его обществе. Когда он был рядом, она как будто становилась веселее и задорнее.
Вероятно, самой тщетной вещью на свете является точное определение человеческого характера. Все люди сотканы из противоречий, а наиболее способные из них тем более.
В случае Эйлин Батлер было совершенно невозможно дать точное определение. Она несомненно обладала умом в грубом и первозданном смысле, силой воли, до некоторой степени усмиренной общественной моралью и условностями, но иногда прорывавшейся наружу самым непосредственным и откровенным образом. В то время ей было всего лишь восемнадцать лет, но она выглядела привлекательной для мужчин с темпераментом Фрэнка Каупервуда. Она воплощала то, чего он раньше не знал и к чему испытывал бессознательное стремление. Живость и бодрость духа. Ни одна другая женщина или девушка из его знакомых не обладала такой внутренней силой. Ее рыжевато-золотистые волосы – не столько рыжие, сколько золотистые с рыжинкой, – поднимались надо лбом тяжелыми волнами и спадали узлом на шею. У нее был красивый нос, не чувственный, но прямой с маленькими ноздрями, и большие лучезарные глаза. Для него они имели приятный голубовато-серый или серо-голубой оттенок в зависимости от нарядов, которые в соответствии с ее темпераментом намекали на непозволительную роскошь в виде ножных браслетов, серег и нагрудных украшений одалиски. Разумеется, все это было только в его воображении. Годы спустя она призналась ему, что хотела красить ногти и покрывать ладони красной хной. Здоровая и сильная, она неизменно интересовалась мужчинами, – тем, что они думают о ней, и сравнивала себя с другими женщинами.
То обстоятельство, что она могла ездить в экипаже, жить в красивом доме на Джирард-авеню и навещать Каупервудов и других важных людей, имело огромное значение для нее. Однако даже в этом возрасте она понимала, что жизнь гораздо интереснее – многие не имели всего этого и продолжали жить.
Но осознание своего богатства и преимущества над другими продолжало владеть ее мыслями. Сидела ли она за пианино, каталась ли в экипаже, гуляла или стояла перед зеркалом, она ощущала свою статность и привлекательность и сознавала, что это значит для мужчин и почему женщины завидуют ей. Иногда она видела бедных девушек с впалой грудью или неказистой внешностью и проникалась сочувствием к ним; в других случаях в ней вспыхивала необъяснимая враждебность к какой-нибудь прелестной девушке или женщине, которая осмеливалась затмить ее своей внешностью или положением в обществе. На Честнат-стрит были такие девушки из богатых семей, которые, будь то в дорогих магазинах, верхом или в коляске, демонстративно вскидывали голову и всем своим видом показывали, что они выше всех остальных и хорошо знают это. Когда такое случалось, они с вызовом смотрели друг на друга. Ей всегда хотелось подняться на высшую ступень общества, однако жеманные аристократы из старинных семей вовсе не привлекали ее. Ей был нужен мужчина. Время от времени попадался «кто-то похожий», но не вполне «тот самый», кто казался ей привлекательным, но большей частью это были политики или законодатели, знакомые ее отца, а не люди из светского круга, так что они утомляли и разочаровывали ее. Ее отец не имел связей с настоящей элитой общества. Но миссис Каупервуд выглядела утонченной, сдержанной и властной. Эйлин часто посматривала на миссис Каупервуд и думала о том, как ей повезло.
Глава 14
Успех «Каупервуда и Кº» после достопамятной сделки с облигациями в конце концов привел Каупервуда к знакомству с человеком, который впоследствии сыграл большую роль в его жизни – в моральном, финансовом и во многих других отношениях. Это был новый городской казначей Джордж У. Стинер, который был марионеткой в руках других людей, но, несмотря на этот факт, стал значительной персоной именно из-за своей слабости. До своего избрания Стинер занимался недвижимостью и мелким страховым бизнесом. Он был одним из тех людей, которых немало в каждом большом городе, – без широкого кругозора, без особой проницательности, не обладавшим практическими навыками или заметными талантами. Из уст Стинера не было высказано ни одной оригинальной идеи или мысли. Однако он был неплохим малым. Он выглядел тяжеловесным, неопределенным и каким-то безликим, что имело отношение скорее к складу ума, чем к физическому облику. Его глаза имели неопределенный голубовато-серый оттенок, волосы были светло-каштановыми и довольно жидкими. Он был довольно высоким, около шести футов, с умеренно широкими плечами, но его трудно было назвать статным. Он немного сутулился, живот слегка нависал над поясом, он говорил сплошные банальности: цитаты из газет, уличные и деловые сплетни. Соседи неплохо относились к нему. Его считали честным и вежливым; он и был таковым. Его жена и четверо детей были такими же посредственными, как это обычно бывает.
Тем не менее и несмотря на это – или с политической точки зрения благодаря этому, – к Джорджу У. Стинеру было приковано общественное внимание, чему способствовали политические методы, практиковавшиеся в Филадельфии на протяжении последних пятидесяти лет. Во-первых, он придерживался взглядов ведущей политической партии; он был известен членам городского совета и избирательного округа как верный сторонник, полезный при сборе голосов. Во-вторых, хотя он был совершенно бесполезен в качестве оратора из-за отсутствия идей, его можно было посылать от двери к двери, чтобы разузнать у бакалейщиков, мясников и кузнецов, что они думают о текущем положении вещей. Он без труда завязывал знакомства и в итоге довольно точно предсказывал результаты голосования. Республиканская партия, которая в то время только еще зарождалась, но уже занимала лидирующие позиции в Филадельфии, нуждалась в голосах избирателей. Было необходимо вытеснить бесчестных демократов, хотя он едва бы мог объяснить почему. Они выступали за рабство и свободу торговли. Ему не приходило в голову, что эти вещи не имеют никакого отношения к исполнительной власти и финансовой администрации Филадельфии. Предположим, демократы бы не делали этого, и что с того?
В то время в Филадельфии находился сенатор США, который вместе с Эдвардом Мэлией Батлером и Генри Э. Молинауэром, угольным воротилой и инвестором, распоряжался дальнейшей судьбой города. Они имели представителей, подручных, шпионов и всевозможные инструменты влияния. К числу последних принадлежал тот самый Стинер – крошечный винтик в безмолвном механизме их бизнеса.
Практически в любом городе, кроме этого, где население в целом весьма посредственно, такой человек, как Джордж Стинер, не мог быть избран городским казначеем. За редким исключением рядовые граждане мало интересовались политикой. За это отвечали члены узкого круга. Определенные посты доставались определенным людям из определенных фракций за определенные услуги. Кто же не знает, что такое политика?
В свое время Джордж У. Стинер стал persona grata для Эдварда Стробика, бывшего члена городского совета, который впоследствии стал главой избирательного округа, а потом президентом городского совета, а в частной жизни был агентом по продаже каменной облицовки и владельцем кирпичного завода. Стробик был ставленником Генри Э. Молинауэра, самого жесткого и хладнокровного из трех политических лидеров. Последний имел личные интересы в решениях городского совета, и Стробик был его орудием. Он способствовал избранию Стинера, а поскольку голосование прошло как по маслу, Стинеру сообщили, что впоследствии его сделают помощником заведующего дорожным управлением.