Свободная

Двадцать тысяч рублей! Это много или мало?

Очень много, когда в холодильнике у тебя уже несколько дней совсем пусто. Очень много, когда полки единственного в комнате скромного кухонного шкафа-пенала сияют чистотой, а не банками с зимними заготовками. Очень много, когда до ежемесячной выплаты детского пособия осталась всего неделя… Но, в то же время очень мало, когда долг за жилищно-коммунальные услуги достиг своего критического порога и не сегодня, так завтра мне просто отключат свет. Очень мало, когда молоко в соседнем частном магазинчике уже не дают в долг, ежедневные письма с банковскими задолженностями уже не помещаются в стареньком почтовом ящике, а кредиторы, которые обивают порог моей комнаты, требуют немедленного погашения всей суммы долга, и жалкая сумма в двадцать тысяч их совершенно не устраивает. Так много это или мало?

Сняла и аккуратно повесила чужое пальто на вешалку у двери, тут же разувшись, поставила туфли в угол крошечной прихожей и босиком, на цыпочках, пошла по комнате, чтобы не потревожить шумом чутко спящих. Дойдя до детской кроватки, задержав дыхание, вытянула шею и, заглянув поверх Лидиного плеча, тихо вздохнула, а на моих губах показалась привычная полуулыбка, когда увидела, что на меня смотрят изумрудно-зеленые глазки моего сынишки…

– Митенька… – прошептала я одними губами…

Словно услышав своё имя, малыш в кроватке заворочался и тихо всхлипнул. Я замерла, выждала несколько секунд, но в конце концов ребёнок снова уснул, засунув крохотные пальчики в рот.

– Ну как? – сонным голосом тут же поинтересовалась подруга и, подняв голову с затекшей руки, выпрямилась. – Получилось?

Широко улыбнувшись ей, я достала купюры и тихонечко пошелестела ими, поигрывая пальцами. Мне хотелось запрыгать и бешено обнять Лиду. Все рассказать ей прямо сейчас, но я с трудом сдержала минутный порыв, понимая, что глубокая ночь совсем не время для откровений, тем более, с такой высокой слышимостью в квартире, как у нас. Я и так устала бороться с соседями, абсолютно непримиримыми к детскому плачу.

Зная неуёмное любопытство своей подруги, оценила то, что ей пришлось собрать все свое самообладание, чтобы сдержать его. Именно поэтому, уже у выхода, быстро чмокнула ее в щеку, вместе с благодарным поцелуем, давая ей невысказанное обещание раскрыть все мельчайшие подробности завтра…

Едва она вышла, я без сил сползла по стенке детской кроватки на пол и начала беззвучно рыдать, съежившись, размазывая по щекам слезы. Мыслей в голове не было, абсолютная пустота. Наверное, я даже ничего не чувствовала… хотя, нет… чувствовала: мне было грустно оттого, что спустя год с нами стало…

Мои губы распухли и ныли, истерзанные подневольными поцелуями…

«Выглядишь ты паршиво! Не товарный вид…» – обидные слова не так ранят, как, озвученная вслух правда…

А еще мне было невыносимо стыдно, что я взяла его деньги.

Раньше я не понимала, как можно умереть от «разбитого сердца», а теперь точно знаю, что запросто: сильное эмоциональное перенапряжение вызывает нервное истощение, после которого случается депрессия. В моем случае, затянувшаяся послеродовая. И вот я уже не могу ни есть, ни спать, ни говорить, ни даже толком дышать. К сожалению, трудно самой понять, где находится тот самый предел, безошибочно определить, что твоя жизнь находится в миллиметре от точки невозврата.

Казалось бы, еще вчера мне удавалось нормально существовать, а сейчас я понимаю, что мой организм окончательно истощил все ресурсы, боль стала по-настоящему невыносимой, от нее невозможно отключиться или отвлечься. Болело не само сердце, нет, вовсе не орган, а то место, за которое люди хватаются, когда не могут справиться с наплывом совершенно неуправляемых, вышедших из-под контроля эмоций…

Сильнейшая немая истерика сотрясала меня всего несколько минут, но, в какой-то момент, я услышала, как Митенька зашевелился, и, быстро утерев мокрые щеки и нос ладошкой, тут же вскочила на ноги… словно всех этих слез и вовсе не было…

Понимая, что так он уже не уснет, заботливо подняла малыша на руки и села с ним на диван, бережно, как сокровище, прижимая ребенка к себе, устало закрыла глаза и откинула голову на неудобный подголовник…, а, накормленный Лидой Митенька, покряхтев, снова провалился в чуткий сон.

Я была благодарна минутам тишины. Сейчас, все вокруг меня: родители, Лида, соседи – если можно так сказать, жили вслух. А мне просто хотелось помолчать…

***

А уже с утра следующего рабочего дня я сидела на очередном кратком собеседовании перед заурядным руководителем отдела кадров на вполне удобном кресле, сложив перед собой руки, и следила за тем, как он, пытаясь ободряюще улыбаться мне, детально рассматривает мои документы. Пролистав паспорт еще несколько раз, он исключительно холодно, но профессионально-вежливо поинтересовался:

– А как вы собираетесь работать с грудным ребенком на руках?

– Я ищу работу со свободным, плавающим графиком, но готова четко придерживаться цели, поставленной ведущим архитектором, а также сроков сдачи готового проекта.

– Ну… не знаю, – недоверчиво хмыкнув, мужчина демонстративно неуверенно пожал плечами, давая понять, что на самом деле еще ничего по этому поводу не решил, но снова взял в руки и бегло пролистал внушительный альбом-портфолио с моими работами. – Готовы пойти на неоплачиваемый испытательный срок?

Я очень тихо, разочарованно вздохнула, потому что уже знала, что за этим последует – я отработаю две полных недели, за это время успею набросать неплохие эскизы и суть нового объекта, предоставив этой проектной мастерской на него авторские права, а меня просто не рассчитают, юридически сухо мотивировав очередной отказ в приеме на работу…

Наверное, впервые за год, я молчаливо-отрицательно мотнула головой, и попыталась встать, но мое движение было остановлено жестом сидящего напротив мужчины, не спускающего с меня немигающего взгляда.

– Подождите, – сухо бросил он, быстро встал и, отсканировав страницы моего паспорта, уселся назад, бегло защелкав клавишами компьютера, – если вашу кандидатуру одобрит служба безопасности, то я возьму на себя смелость, без согласования с начальством, предложить вам должность.

Ох, на этот случай у меня тоже уже был неприятный опыт!

Я знала, меня не возьмут!

Сейчас совершенно не важно, которая из двух корпоративных строительных гигантов год назад занесла мою анкету в общую базу неблагонадежных работников, тем самым перечеркнув всю мою будущую жизнь и возможную карьеру.

Я смирилась с этим.

Видимо отправив файл с моими документами по корпоративной почте, бесцветный, черно-белый из-за строгого офисного дресс-кода, мужчина, сложив пальцы домиком на столе, откинулся на спинку своего кресла и пристально следил за выражением моего лица. А я, глядя на него в ответ, в робком ожидании замерла, почти не дыша, хотя отлично понимала, что все это в конечном итоге бесполезно, но уговаривала себя дождаться результатов собеседования, запрещая себе вертеться как на иголках.

Время тянется невыносимо медленно. Я прислушиваюсь к канцелярскому шуму за стенами кабинета, улавливая обрывки фраз, кашель, механическое кряхтение работающего принтера…, и каждую минуту смотрю на часы, постепенно убеждаясь – время пошло вспять.

Неожиданный звуковой сигнал оповещает о пришедшем сообщении, и мы с офисным клерком, словно сговорившись, смотрим друг на друга… Лишь несколько долгих секунд, а потом он отводит свой взгляд, глядит в монитор, почти сразу отрицательно качая головой и, подчеркнуто не глядя в мою сторону, протягивает мне мои документы.

Вот так всегда!

С каждым таким собеседованием я больше не надеюсь на чью-либо помощь или на чьё-либо одобрение, но все еще стремлюсь найти работодателя, который предоставит мне место, руководствуясь исключительными образами моих завершенных архитектурных проектов, и закроет глаза на единственный, но такой любимый мной «недостаток» – грудного младенца…

***

К обеду денег уже не осталось, зато я с трудом несла домой увесистые сумки с продуктами и детским питанием.