Матери

– Вам надо бы как-нибудь заглянуть к нам в гости, – сказала Норма, кладя руку на плечо Синди. – После конкурса я буду посвободнее.

– Ладно, идет, хорошая мысль. Джейми с удовольствием поиграет с Синди. У вас такой роскошный участок. Не то что мой палисадник, где поместится разве что стол с парой стульев. Мне так хочется уехать отсюда и поселиться, как ты, на природе, но Гарри и слышать ничего не желает, ты же его знаешь.

Норма вяло кивнула. Она терпеть не могла мужа Магды, никчемного бездельника, который только и знал, что валяться на диване дни напролет.

– Ну, мне пора, Магда. Скоро тебе позвоню, и мы непременно увидимся, договорились?

Они расцеловались, после чего Норма взяла Синди за руку и быстро направилась к выходу из магазина. Оказавшись на Коммершиал-стрит, делившую центр города пополам, они двинулись по тротуару в сторону Театра Гранада.

Жара на улице была невыносимой, движение стало более оживленным, чем некоторое время назад, когда они приехали в город. Автомобили сигналили беспрестанно. На террасах и за распахнутыми окнами кафе люди громко разговаривали. Норма думала лишь о том, как бы поскорее вернуться домой – в тишину, испечь детишкам пирог, а потом устроиться в шезлонге с журналом и добрым коктейлем.

Из магазинчика тканей стремительно выскочила толстушка в зеленом платье; она налетела на Норму и тут же пробормотала извинения. Норма, вдохнув запах ее дешевеньких духов и почувствовав отвращение, обошла ее и устремилась к своей машине.

На противоположной стороне улицы припарковался торговец мороженым – из его фургончика лилась музыка, манившая местную детвору.

Норма, едва успев обратить на него внимание, вдруг почувствовала, как рука Синди выскользнула из ее ладони, и вслед за тем она увидела, как дочурка, будто в замедленной съемке, пошла через улицу – ее уже было не остановить.

Норма бросила пакеты на землю и закричала. Синди остановилась посреди проезжей части в тот самый миг, когда прямо на нее мчался, сигналя, красный кабриолет. Справа от Нормы послышался женский крик, и она услышала, близко-близко, визг колес автомобиля, который отчаянно тормозил, чтобы не сбить ее дочурку.

Мир вокруг нее вдруг превратился в кадры замедленной киносъемки, и она была единственной зрительницей. Оторванной от действительности, вперившей взор в экран.

Машина резко остановилась в каком-то метре от Синди, которая стояла, опустив руки, словно не зная, что делать – то ли остаться на месте, то ли вернуться к матери. Но перед глазами Нормы возникла совсем другая картина: дочка лежит посреди дороги, лицо искажено, а по асфальту медленно растекается вязкая кровь.

Водитель, круглолицый седовласый мужчина в рубашке в цветочек, кинулся к Синди, которая, сообразив наконец, что случилось, расплакалась.

На них таращились прохожие, и Норма, видя, что дочурка цела и невредима, почувствовала, как ее страх перерастает в стыд. Ей казалось, зеваки перешептываются; она ловила на себе их укоризненные взгляды – взгляды безликой глазеющей толпы, позволяющей себе осуждать ее, хотя ни один из этих ротозеев ничегошеньки про нее не знал. Может, они мнили себя совсем уж безгрешными? Она подумала: что, если та толстуха в зеленом тоже все видела? И в то же мгновение разозлилась на родную дочь, хотя такого прежде от себя никак не ожидала. Как она посмела! Как могла унизить ее до такой степени, выставив беспечной мамашей, плюющей на родное чадо, хотя на самом деле она беспрестанно твердила Синди: будь осторожна, никогда не переходи улицу одна! А вдруг в толпе зевак оказался кто-нибудь из знакомых? Та же Магда, например.

Норму обдало жаром. Ей хотелось остаться одной, пойти куда глаза глядят, провалиться сквозь землю, бросить Синди, чтобы та хоть на миг почувствовала, что это такое – остаться без матери.

Просто преподать ей урок.

Она подбежала к дочке, схватила ее за руку. И, не проронив ни слова и даже не взглянув на водителя кабриолета, повела ее к тротуару.

Случилось то, что случилось, и выставлять себя на всеобщее обозрение ей больше не хотелось.

Она подняла с земли пакеты и пошла прочь, собрав в кулак остатки достоинства, которое было ее единственной защитой.

И мир вокруг мало-помалу превратился в рыхлую, копошащуюся гадкую массу.

Норма свернула в первую же улицу справа, присела на скамейку и здесь, вдали от любопытных взглядов, наконец дала волю слезам.

Все произошло так быстро. Жизнь ее могла в мгновение ока перевернуться, пойти под откос. Она едва не потеряла дочь, которую любила больше всего на свете. Если бы это произошло, уже ничего нельзя было бы изменить.

Рядом все еще всхлипывала Синди. Норма схватила дочку за подбородок, чтобы привлечь ее внимание.

– Ты сильно напугала маму, милая, – сказала она ей, глядя прямо в глаза. – Ты хоть понимаешь, что могло случиться?

Синди чуть слышно проговорила «да», но не очень искренне, а будто для того, чтобы поскорее перевести разговор на другую тему, и Норма едва не хлестнула ее по щеке.

– Ладно. Сейчас ты отправишься на танцы, а про эту историю давай забудем, договорились?

Норма еще крепче схватила руку Синди, чтобы дочь поняла: она не шутит. Какое-то время Норма сжимала ладошку дочери, ожидая, когда та не вытерпит и вскрикнет.

Затем она ослабила хватку и запустила руку в спутанные волосы Синди.

– Чтобы порадовать меня, будь умницей всю следующую неделю. Ничего лучше для меня и быть не может, ты ведь понимаешь…

– Хорошо, мама, – сказала Синди, болтая ножками в воздухе.

Норма одним пальцем снова приподняла дочурке подбородок, и та ответила ей самой очаровательной улыбкой на свете.

В общем, они помирились. Все было забыто, страх развеялся как дым, как дурной сон.

Добравшись до машины, Норма уложила пакеты на заднее сиденье, села за руль и двинулась в сторону Вустер-драйв, на севере Эмпории, где Синди занималась танцами.

Она поставила машину напротив небольшого здания в стиле ар-деко, достала из багажника спортивную сумку с костюмом Синди и вместе с ней вошла в студию, хотя обычно провожала ее только до двери. Танцевальный зал, располагавшийся на третьем этаже, был залит мягким светом и немного напоминал Норме зал в Ноксвилле, куда она сама ходила, когда ей было десять лет. Таланта к танцам, в отличие от дочери, у нее совершенно не было, однако, ступив на вощеный паркет, она тут же вспомнила, притом удивительно отчетливо, как когда-то часами ходила на пуантах по точно такому же полу.

Синди отправилась в раздевалку, где уже переодевались ее подружки, и Норма, воспользовавшись этим, решила поговорить с их педагогом, мисс Гудж, милой, коротко стриженной женщиной лет тридцати. Она была родом из Кентукки, а в Эмпорию перебралась прошлой зимой вслед за мужем, работавшим в здешней страховой компании. Она рассыпалась в похвалах Синди, которая, по ее мнению, делала значительные успехи.

Выйдя из студии, Норма перешла улицу и направилась к озеру, находившемуся в противоположной стороне.

В парикмахерскую, в конце концов, можно сходить в другой раз. А пока она решила просто подождать Синди до конца занятий в тени раскидистого дуба, ветви которого нависали над мутной водой. Что может быть лучше, чем оказаться под сенью листвы, на островке спокойствия, где только и было возможно оправиться от недавно пережитого потрясения.

Норма легла в траву и залюбовалась небом, иссеченным тонкими полосками облаков, потом закрыла глаза, все еще испытывая тревогу, от которой пока не избавилась полностью, хотя думала, что уже заглушила ее.

Но ведь все закончилось хорошо: машина остановилась вовремя. У Синди нет ни единой царапины. Она сейчас танцует в белом трико и скоро поднимется в свете прожекторов на пьедестал почета во всей своей сияющей красе, которая ослепит судей.

Норма достала мобильный телефон и набрала номер Грэма, своего старшего сына. Включился автоответчик, и она попросила сына остаться ночью дома. Грэм чуть ли не каждый вечер зависал у своей подружки, жившей в центре Эмпории. Мальчик вырос, тут уж никуда не денешься, но она жалела о том времени, когда он принадлежал ей целиком и полностью.