Оркестр меньшинств

Прежде чем снова завести машину, он осмотрел металлическую композицию, прикрепленную к воротам. Это был Джизос Крайст, который несет деревянную штуку на двух вытянутых руках. Он разглядывал композицию, когда открылась маленькая калитка в больших воротах. Оттуда вышел человек в униформе из выцветшей синей материи и в черном берете. Брючины у человека имели разную длину: одна заканчивалась выше колена, другая ниже.

– Ога, что ты хочешь? – спросил человек.

– Я гость Ндали.

– Гость, мм, – сказал человек, и его лицо слегка помрачнело. Он окинул взглядом фургон, словно и не слышал его ответа. – Откуда ты знаешь мадам, ога? – спросил он на языке Белого Человека.

– Что?

– Я спросил, откуда ты знаешь мою хозяйку?

Человек подошел к фургону, положил обе руки на его крышу, наклонил голову, глядя на единственного человека внутри.

– Я ее бойфренд. Меня зовут Чинонсо.

– О'кей, сэр, – сказал человек. Он отошел от фургона. – Значит, вы тот, кого они ждут?

– Да, это я.

– Добро пожаловать, сэр. Добро пожаловать.

Человек поспешил в маленькую калитку, и мой хозяин услышал скрежет металла и щеколды. Одна из двух больших створок заскрипела и открылась. Хотя он и знал, что отец Ндали титулованный вождь, а потому богат, но не предполагал, что их богатство имеет такие размеры. Он никак не предполагал увидеть скульптуру зловещего льва в натуральную величину, с одной поднятой лапой, а другой лапой он упирался в основание фонтана. Из его широко раскрытых глаз и рта струилась в бетонную чашу равномерным потоком вода. Моему хозяину потребовалось несколько мгновений, чтобы вспомнить: она рассказывала что-то о фигуре, фотографию которой ее отец сделал во время поездки во Францию, поклявшись себе поставить ее копию в своем особняке в Умуахии. Он порылся в памяти тщательнее – не рассказывала ли она ему что-то о баскетбольном кольце? Не говорила ли о числе машин, которыми они владеют, или о том, что их машины стоят под цинковой крышей? Он не мог вспомнить. Он начал считать: черный джип – один, белый джип – два, машина неизвестной ему марки – три, седаны «Ауди» Ндали – четыре, пять, шесть. Ой, и еще одна, почти невидимая за большими колесами, – семь! И еще одна – «Мерседес-Бенц», рядом с которым он поставил свою машину, – восемь. Он оглянулся – все ли посчитал. Восемь машин.

Он вышел из машины и только теперь заметил, что привратник следовал за ним и стоял у его машины в ожидании, когда он выйдет.

– Я могу вам помочь нести, если что-то есть, ога.

Он понял, что забыл подарок, который привез. Остановился, развернулся, бросился назад к машине. И хотя воспоминание о том, как он кладет пакет с вином на скамейку во дворе, стояло, как флаг, перед его мысленным взором, он как сумасшедший обыскал фургон, задние сиденья, передние.

Эгбуну, я должен сказать, что это был один из немногих случаев, когда я хотел напомнить ему, что он забывает подарки. Но я не сделал этого, потому что помнил твой совет: пусть человек остается человеком. Роль чи сводится к тому, чтобы заниматься делами высокими, вещами, которые, благодаря их значимости, могут важным или значительным образом повлиять на хозяина. Чи должен также заниматься вещами сверхъестественными, с которыми человек ввиду своих ограничений не может разобраться. Но это упущение, когда я оглядываюсь назад на то, что вышло из этого визита, пронзает меня уколами раскаяния, и я начинаю жалеть, что не напомнил ему.

– Ога, ога, надеюсь, никаких проблем? – несколько раз спросил его привратник.

– Нет, никаких проблем, – сказал он слегка дрожащим голосом.

Он задумался на мгновение, не рвануть ли ему за подарком домой, но потом вспомнил, как она умоляла его не опаздывать. В его памяти мелькнуло слово «пунктуальность». Он вспомнил, как она произнесла: «Мой отец любит пунктуальность». Я с облегчением увидел, Чукву, как он поспешил к дому.

Эчетаобиезике, к тому времени, когда он со всем семейством уселся за стол, уверенность, которую он привез в себе, как яйцо в тыквенной бутыли, уже треснула. Ндали встретила его у двери и лихорадочным шепотом сообщила ему, что он опоздал.

– Пятнадцать минут!

Потом она протянула руку и сняла что-то у него со спины – кто бы мог подумать, что у него там перо? Даже я его не видел. Он чуть не разрыдался, когда она смяла перо в руке и подтолкнула его к столовой.

– Это все? – спросил он. Она шепотом спросила, почему у него пиджак в руке, и он поднес его к ее носу – мол, понюхай.

– Господи Иисусе! – сказала она. – Не надевай эту вонючку. Ньямаа[39]. Дай его мне. – Она выхватила пиджак из его рук, потом вернула ему: – Все время держи его в руке, ты меня понял?

Величие гостиной убило его наповал. Ему и не снилось, что такой свет может где-то быть. Он не знал, что у кого-то в доме может стоять статуя мадонны, что у кого-то бывает мраморный пол, расписанный потолок – все это было настолько прекрасно, что словами не передать. Тут были люстры и каминные полки, предметы, которые я видел в домах, когда мой прежний хозяин оказался в Вирджинии, в стране жестокого Белого Человека. Если уж дом внушил моему хозяину такой трепет, то люди, владеющие этим богатством, нанесут еще более сильный удар по его самообладанию, в этом он не сомневался. И поэтому, когда он увидел ее отца, тот показался ему огромным. У него была светлая кожа, а лицо усыпано красноватыми пятнышками, и он напомнил моему хозяину музыканта Брайта Чимезие. Некоторое утешение он испытал, увидев ее мать, потому что ее лицо было точной копией лица Ндали. Но когда по лестнице спустился ее брат, он пожалел, что пришел. Брат был похож на черного американского музыканта – с аккуратно подстриженными бакенбардами до самого подбородка, густыми усами и бородой и широким розовогубым ртом. Мой хозяин произнес «добрый день, брат мой», но тот только ухмыльнулся в ответ.

Они сели за стол, горничные принесли разную еду на подносах. С каждым мгновением мой хозяин замечал что-то новое, еще сильнее колебавшее его уверенность в себе, и к тому времени, когда вся еда была подана и они принялись есть, он был уничтожен полностью. Когда прозвучал первый вопрос, он с трудом подбирал слова для ответа и смутился так, что вместо него ответила Ндали:

– У Нонсо птичья ферма размером с весь компаунд, и он там управляется один, – сказала она. – У него много кур – породистой птицы, – и он продает их на рынке.

– Простите меня, джентльмен, – снова сказал ее отец, словно не слыша ее. – Чем, вы говорите, вы занимаетесь?

Он начал рассказывать, запинаясь, потому что по-настоящему испугался, потом замолчал. Он посмотрел на Ндали, и она встретила его взгляд.

– Папа…

– Пусть он ответит на вопрос, – сказал ее отец; он смотрел на дочь, не скрывая раздражения. – Я задал вопрос ему, а не тебе. У него есть рот или нет?

Конфронтация Ндали с отцом обескуражила моего хозяина, и он под столом прикоснулся ногой к ее ноге, чтобы она замолчала, но она отодвинула ногу. Короткое молчание прервал его голос:

– Я фермер, у меня птичья ферма, и у меня участок, на котором я выращиваю кукурузу, перец, томаты и окру. – Он посмотрел на Ндали – потому что пришел, готовый использовать тот инструмент, которым она снабдила его, – и сказал: – Я птичий пастырь, сэр.

Ее отец посмотрел на жену взглядом, который показался моему хозяину недоуменным и наполнил его страхом: уж не сказал ли он какой-то глупости, и его чувства в этот момент были чувствами человека, которого связали по рукам и ногам, а потом голого выкинули на центральную площадь деревни, где ему негде спрятаться. Он не хотел этого делать, но поймал себя на том, что поворачивается к ее брату, на чьем лице он увидел выражение сдерживаемого смеха. Он взбесился. То, что сказала ему Ндали, разве это могло быть неверным? Она сказала, что ее слова звучат необычно, и так оно и было, по крайней мере для его уха.

39

Восклицание, выражающее возмущение.