Тайна лотоса

— Пей!

Голове вновь стало мягко, и у губ задрожала чаша. Она жива, жива… И с ней вовсе не Бог… Тело его мягко и горячо, а её — холодно и неподвижно.

— Пей!

И то ли чашу наклонили слишком сильно, то ли она просто не сумела разлепить губ, только вино потекло по подбородку.

— Поднимись! — её подтянули выше, и в ноздри сильнее ударила терпкая смесь масел и разгорячённого тела. — Попытайся сделать хоть один глоток.

Она проглотила три капли, и тяжёлая голова откинулась обратно на мягкое плечо.

— Позволь мне вынести тебя на солнце.

Нен-Нуфер уткнулась носом во влажную шею, уколовшись ворсинками парика. Не открывая глаз, она считала ступеньки, и на последней её безвольное тело вновь почувствовало камень, но уже не ледяной, а обжигающе горячий. Шаги удалились, она вновь считала их, пока не сбилась, заслышав за спиной конское ржание. Скрежет колесницы, искажённое ужасом лицо возницы… Нет, сейчас оно абсолютно спокойно. Лишь краткий миг тёмный взгляд задержался на её лице, и мужчина вновь склонился к её ногам, и в этот раз с губ её сорвался не стон, а крик.

— Кость цела, — донёсся до неё далёкий шёпот. Она лежала с закрытыми глазами, не в силах противостоять боли. — Царапины глубокие, но крови почти не осталось. Терпи. Или кричи. Как тебе легче. Кроме меня и лошадей тебя никто не услышит. А я никому не скажу о твоей слабости.

По губам мужчины скользнула улыбка, и по щеке скатилась ещё одна тёмная капля. Он плакал.

— А ты, девочка, никому не скажешь, что видела мои слёзы.

Теперь он повернулся к ней полностью, и она в смущении отвела взгляд, ведь неприлично разглядывать людей — тем более любоваться их слабостью. Колени его прикрывал драный край юбки, от которой он оторвал приличный кусок, чтобы протереть вином её раны.

— Я почти поверил, что убил тебя, девочка, — свободной рукой он попытался вытянуть у парика волос, чтобы смазать со щеки поплывшую краску. — Ты так долго оставалась в беспамятстве, что я каждую секунду прикладывал к твоей груди ухо, — Нен-Нуфер потупилась, заметив на ярких губах улыбку, — А когда ты наконец открыла глаза, то назвала меня Гором, и вновь я потерял тебя так надолго, что у меня успели закончиться все молитвы.

Он подсел ближе и подложил ей под голову руку, и теперь Нен-Нуфер могла смотреть лишь ему в лицо — даже с потёкшей краской он оставался красив, и Гор не станет сердиться на неё за то, что она обозналась.

— И ты никому не скажешь, что я сбил тебя. Это будет наш с тобой маленький секрет. Твой и мой. Никому, слышишь, девочка?

Она глядела на запачканную кровью ткань, которую возница продолжал держать на весу, не решаясь вновь опустить на рану.

— Я умею управлять колесницей. Я просто не ожидал никого на своём пути.

Она прикрыла глаза, готовясь к новой волне боли, и та не заставила себя ждать. Зачем он продолжает оправдываться? Она сама виновата, что высочила к нему под колёса. Даже в городе народ разбегается, заслышав конское ржание. Она не посмеет обвинить его. О, Великий Гор, забери от него эту боль. Он вынес достаточно, думая, что убил её.

Нен-Нуфер открыла глаза. Возница продолжал склоняться над её ранами, хотя боль в ногах стихла, переместившись в сердце.

— В последний момент я сумел развернуть колесницу, и тебя задело лошадью, а не колесом, — он замолчал на мгновение и, отбросив мокрую от вина и крови тряпку, уселся на ступени, чтобы смахнуть с колен крупные песчинки.

— Я узнал корзину, которую ты несла. Скажи, кто твои хозяева? Они не в первый раз посылают дары фараону.

— Это моя корзина, мой господин, — Нен-Нуфер попыталась приподняться, чтобы подтянуть ноги и хоть немного прикрыть разодранные колени остатками надорванного подола. — Тебя, должно быть, смутил мой жалкий наряд, но я не рабыня. Я — жрица Великой Хатор.

Нен-Нуфер ухватилась за фигурку Исиды, прося Богиню простить невинную ложь, да и ложь ли это? Она танцует в честь Хатор, и в храме уже окончательно решена её судьба, иначе бы Амени лично не пришёл к ней. Полноватая верхняя губа возницы дрогнула в доброй усмешке.

— Если господин не верит, он может спросить о Нен-Нуфер в храме Великого Пта.

Улыбка мгновенно исчезла с его лица. Он поднялся и чуть заметно поклонился ей.

— Прости мне моё недоверие, Нен-Нуфер, и я непременно отблагодарю и Пта, и Хатор за то, что они уберегли меня от смертоубийства. Я ведь мог лишить храм и народ Кемета такого прекрасного цветка. Давно ли ты там? Отчего я никогда не видел тебя на праздниках?

— Разве можно приметить меня среди других танцовщиц? Перед Великой Богиней мы все равны, не так ли?

— Тебя невозможно не приметить, оттого, прости, я и принял тебя за рабыню. Прости меня ещё раз, но подобную красу мы, египтяне, добываем лишь силой в чужой земле, — прикосновение к волосам было кратким, но успело опалить огнём щёку будущей жрицы. — Кто были твои родители? Мы не ведём нынче войн, и ты должна была родиться в нашей земле.

— Я не знала их, — Нен-Нуфер вновь глядела вместо лица на колени возницы. — Быть может, их и добыли силой, а я выросла при храме Великого Пта.

— Я бы запомнил тебя, прекрасная танцовщица, — возница присел подле неё и приподнял за подбородок, заставив глядеть ему прямо в глаза. — Но я отчего-то верю тебе и понимаю, что у моей слепоты была иная причина.

— Светлые волосы укрыли париком. Вот и вся причина, мой господин.

— Тогда я возьму с тебя ещё одно обещание, — теперь в обеих руках возницы оказалось по светлому локону. — Ты не позволишь сбрить их.

Он убрал руки, и пряди мягко упали вдоль пунцовых щёк.

— Я не могу давать обещаний, которых не в силах сдержать, — голос Нен-Нуфер дрогнул. — Я буду делать то, что мне повелят.

— Так кто же велел тебе приносить дары моему отцу?

Нен-Нуфер, позабыв про боль, вскочила на ноги, но сильные руки остановили её, не дав опуститься на разодранные колени.

— Прекрати, жрица! Это я должен стоять перед тобой на коленях за то, что ты сумела отскочить от моей колесницы.

— Кто будешь ты, мой господин?! Сам Сети?

Она глядела ему в лицо, позабыв все запреты, и вновь его губы дрогнули в улыбке.

— Сети старше меня на три года, а выглядит так, будто и на все пять, — он даже рассмеялся. — И ты не встретишь Сети не в золотой колеснице. Меня зовут Райя, о жрица, о мой прекрасный лотос. Кто дал тебе это имя был очень мудр.

— Имя мне дал Пентаур.

При имени жреца улыбка исчезла с губ царевича.

— Это тот, кто не в силах прочесть молитвы?

Нен-Нуфер стиснула губы. Она сама слышала недовольный ропот в толпе вельмож, да и все в храме, вплоть до рабов, с неделю обсуждали неудачу Пентаура. Но неужто во дворце не забыли до сих пор!

— Он самый, — кивнула она.

— Амени не прав дважды, что допускает до таинств неумех и что прячет от нас такую красоту, — царевич потянулся, чтобы вновь коснуться волос Нен-Нуфер, но тут же отдёрнул руку. — Я сказал лишнего. Забудь мои слова, жрица. А сейчас нам следует вернуться к отцу. Я собрал все твои дары.

Нен-Нуфер опустила глаза:

— Да простит меня царевич Райя, что я приношу дары фараону.

— Отчего ты просишь прощения? Кто может запретить тебе?! Ты имеешь такое же право приходить к нему, как и я. И ты делаешь это всяко больше моего, не давая ему заскучать. Ему повезло больше сына, он видит тебя без парика.

Царевич сжал её плечи, и Нен-Нуфер опустила глаза, не в силах вынести его улыбки. Ладони Райи медленно скользнули по рукам и замерли на дрожащих от волнения пальцах.

— Сделай ко мне шаг, о мой прекрасный лотос. Я хочу увериться, что ты в состоянии идти без поддержки.

Под пронзительным и тревожным взглядом она не могла вытряхнуть сандалии, да и боль в рассечённых ногах затмевала боль в стопах, но Нен-Нуфер шла вперёд, а Райя всё отступал и отступал, не желая давать свободу её пальцам. Она глядела на толстые золотые браслеты, сжимающие запястья холёных рук, и от их блеска или боли на глазах наворачивались слёзы. Волосы упали на лицо, и, чтобы избавиться от них, Нен-Нуфер вскинула голову. Никогда ещё она не кричала с такой силой. От неожиданности Райя замер, и лишь это спасло его от неминуемой смерти. Ещё шаг, и он полетел бы со отупений в темноту отцовской гробницы. Нен-Нуфер рванула руки, зная, что царевич не отпустит её пальцы. Он сделал шаг от гибельной ступени. И ещё один. Теперь Нен-Нуфер отступала, ведя за собой царственного возницу, и тот покорно шёл. Священную тишину нарушало лишь их сбившееся дыхание и недовольное фырканье застоявшихся коней. Нен-Нуфер уперлась в колесо колесницы. Райя разжал пальцы, и руки его плетьми повисли вдоль тела, а её так и остались висеть в раскалившемся воздухе.