Страница 6 из 37
«Вот работничек царя небесного — в такую жарищу водки до потери сознания натрескался», — осуждающе подумал о Репьеве Хлудневский. Стараясь не потревожить пасечника, он опустил на землю туес с груздями и, облегченно вздохнув, подошел к избушке, у которой, возле распахнутой настежь двери, на скамеечке стояло ведро с водой. Вода была теплой, но дед Лукьян прямо из ведра пил ее жадными глотками, обливая сивую бороду и поминутно сдувая подплывающие ко рту соринки. Утолив жажду, старик отдышался и вдруг почувствовал необъяснимую тревогу — показалось, будто Гринька Репьев не дышит. Дед Лукьян, крадучись, подошел к нему и остолбенел — горло пасечника было глубоко перерезано, а прорванная на груди рубаха запеклась черным пятном крови.
Хлудневский никогда не отличался религиозностью, но тут, чувствуя, как ноги будто приросли к земле, старательно начал креститься.
Глава II
Оперативная машина милиции, оставив за собой длинный шлейф пыли, свернула с магистрального шоссе на старую проселочную дорогу и, подминая колесами курчавящуюся зеленую мураву, устремилась к серебровской пасеке. Через несколько минут между березок замелькали разноцветные ульи. За ульями показалась черная от времени избушка-зимовник, возле которой, будто часовой на посту, замер низенький участковый инспектор милиции с капитанскими погонами на серой форменной рубашке. Тут же, сидя на ошкуренном бревне, хмуро курили белобородый худощавый старик и рослый, сутулый мужчина в черной флотской фуражке.
Как только оперативная машина остановилась, участковый решительно направился к ней, словно собирался отдать рапорт по всем правилам Строевого устава. Однако мигом выскочивший из машины щупленький старший лейтенант милиции скороговоркой опередил его:
— Ну, что тут, Кротов?
— Убийство при загадочных обстоятельствах, товарищ Голубев, — участковый показал на труп. — Огнестрельное ранение в грудь. К тому же, видать, бритвой горло перерезано.
Следом за старшим лейтенантом из машины тяжело вылез грузноватый районный прокурор с двумя звездами в петлицах. Протягивая участковому руку, проговорил:
— Здравствуй, Михаил Федорович. Как же ты проморгал такое?
— Здравия желаю, товарищ Белоносов, — отчетливо поздоровался участковый и хмуро стал объяснять: — Случай, полагаю, преднамеренный. Предупредить его было затруднительно, поскольку участок у меня, как знаете, не малый, и на всей территории наблюдается массовый наплыв горожан, которые…
— Считаешь, это — дело рук приезжих? — перебил прокурор.
— Непременно, товарищ Белоносов.
— Своих, способных на преступление, нет, что ли?
— Способных совершить убийство нет. Как известно, за двадцать лет службы на участке подобных происшествий у меня не зарегистрировано.
— Вот, на двадцать первом году зарегистрируем, — мрачно сказал прокурор.
Участковый развел руками — дескать, что поделаешь.
Пока длился этот разговор, из машины выбрались остальные участники оперативной группы: белобрысый молодой следователь прокуратуры Петя Лимакин; преждевременно располневший хирург районной больницы Борис Медников, выполняющий обязанности судебно-медицинского эксперта; всегда хмурый эксперт-криминалист РОВДа капитан милиции Семенов и пожилой проводник служебной собаки Онищенко с неизменным своим подопечным Барсом. Здоровенный дымчато-серый пес, миролюбиво присев на задние лары, сразу же высунул влажный язык, словно хотел проветрить его от смрадного воздуха, которым надышался в машине.
— Приступайте, — коротко сказал собаководу прокурор.
Онищенко, ослабив поводок, что-то шепнул на ухо овчарке. Шерсть на загривке Барса мигом вздыбилась, ноздри трепетно задрожали. Пригнув морду к траве, Барс будто поморщился, неуверенно покружил перед входом в пасечную избушку и сунулся к трупу. В трех шагах от него нервно заводил носом, словно принюхиваясь к босым ногам пасечника, затем, вдруг ощетинясь, изо всей силы потянул держащегося за поводок собаковода к тревожно насторожившемуся старику. Увидев, как овчарка рванулась к нему, старик испуганно повалился с бревна на спину. Сидевший рядом с ним мужчина в морской фуражке, быстро вскочив на ноги, как будто приготовился схватить собаку за горло.
— Товарищ Онищенко! — вскрикнул участковый. — Дед Лукьян Хлудневский обнаружил труп, а рядом с ним — колхозный бригадир из Серебровки Витольд Михалыч Гвоздарев, который приглашен сюда в качестве понятого. Скоро еще подойдут.
Собаковод, натянув поводок, опять что-то шепнул Барсу. Тот, словно вкопанный, присел и чуть слышно заскулил. Поводив мордой, вернулся к избушке, покружил вокруг телеги и размашисто бросился к березовому колку. Старший лейтенант Голубев устремился следом.
Ворвавшись в колок, Барс сунулся к кучке прошлогоднего сушняка, из-под которой виднелся белый бок фляги, повернул было назад, однако, словно передумав, тут же закружил на месте. Неожиданно повеселев, он потянул собаковода вдоль тропинки. Быстро миновав березовый колок, прыжком перемахнул через журчащий родничок и, вместе с Онищенко выбежав на утоптанную поляну, суетливо закружил по ней. Сделав около десятка восьмерок, Барс вдруг лег и, высунув мокрый язык, виновато посмотрел на своего хозяина.
— Управился, лучший друг человека? — остановившись рядом с ним, спросил запыхавшийся от бега Голубев.
Онищенко, тоже тяжело переводя дыхание, поглядел на пепелище недавнего костра и проговорил:
— Несколько человек на пасеке были, затоптали след.
Голубев, сняв фуражку, вытер вспотевший лоб. Оглядев поляну, сказал:
— Туристы, что ли, здесь лагерем стояли?..
— Похоже, цыганский табор останавливался, — ответил Онищенко.
— Может, еще один заход Барсу сделать?
— Если Барс лег, дело безнадежное.
Рядом с родником в зарослях крапивы чернели догнивающие толстые балки, видимо, когда-то, очень давно, служившие основанием небольшого строения. Напившись пригоршнями из родника, Голубев медленно побрел по поляне. Кругом валялись мятые обрывки газет, окурки, пустые папиросные пачки, консервные банки, огрызки свежих огурцов, несколько бутылок из-под «Волжского». У кострища поблескивали стеклянные банки с невзрачными этикетками: «Капуста маринованная», «Солянка грибо-овощная». Торчали колышки от просторных палаток. Попалась на глаза и белая пачка от сигарет «Союз — Аполлон». Голубев поднял ее, осмотрел и на всякий случай сунул в карман.
Суглинок у родника густо затоптали ребятишки. Судя по следам, одному из ребят было лет десять, второму меньше. В кустах валялись, будто спрятанные, обломки тележного колеса, а по-за кустами виднелась широкая примятая полоса, словно от поляны по направлению к пасеке лошадь протащила телегу.
Онищенко пустил по следу телеги Барса, и Голубев побежал за ними. Обогнув колок, след вывел на выкошенный широкий луг. Судя по отпечаткам копыт, лошадь тут гнали во весь мах, прямо к старой трактовой дороге, проходящей от пасеки не далее, чем в двухстах метрах.
Поравнявшись с пасекой, подвода, похоже, остановилась. Барс занервничал, круто свернул влево, к пасечной избушке. Не добежав до трупа, над которым склонились следователь Лимакин, судэксперт Медников и криминалист Семенов, Барс совсем уже остановился, поводил носом и через реденький колок вернулся к тележному следу на кошенине. Отмахав вдоль него до старого тракта, покрутил восьмерки и точно так же, как прошлый раз на поляне, прилег, высунув язык. Голубев, пристально рассматривая трактовую дорогу, без подсказки Онищенко понял, что дальше собака ровным счетом ничего не покажет — промчавшийся следом за телегой груженый ЗИЛ широкими своими скатами, словно могучими утюгами, пригладил поросшую травой колею.
Когда Голубев и Онищенко с понурым Барсом вернулись к пасеке, следователь Лимакин уже набрасывал схематический план места происшествия, а эксперт-криминалист Семенов, сосредоточенно морща лоб, «колдовал» над принесенной из колка флягой, снимая с нее отпечатки ладоней и пальцев. Борис Медников, докуривая сигарету, разговаривал с прокурором. Участковый Кротов, старик Хлудневский, оказавшийся в роли свидетеля, бригадир и еще два колхозника, приглашенные Кротовым в качестве понятых, насупленно слушали их.