Страница 30 из 37
— Ой, какие вы легкие на помин, товарищ капитан! Только что подполковник вас спрашивал. Я искала-искала… Заходите к нему, Николай Сергеевич один. — И доверительным шепотом сообщила: — Сегодня звонили из Новосибирска…
Такую информацию Любочка выдавала далеко не каждому сотруднику РОВДа, и это можно было расценивать, как признак особого расположения секретаря-машинистки, у которой забота о сохранении служебной тайны, пожалуй, была выше заботы о собственной внешности, в чем она, по словам судмедэксперта Бориса Медникова, преуспевала зело борзо. Антон с улыбкой поблагодарил Любочку за «информацию» и без стука вошел в кабинет подполковника Гладышева.
Гладышев поздоровался, указал на кресло, нетерпеливо спросил:
— Что выездил в Серебровке?
Бирюков рассказал.
— У нас тоже новости появились… Помнишь стеклянную банку с медом, которую сняли с цыганской телеги? На ней, кроме отпечатков Репьева, остались пальчики еще одного человека. И знаешь кого?.. — Гладышев помолчал. — Андрея Барабанова!
— Значит, на той телеге и всадили ему нож, — хмуро сказал Антон.
Подполковник кивнул:
— Слушай дальше. Козаченко подтвердил, что нож, которым убит Барабанов, принадлежал Левке, но… за сутки до убийства Левка выменял у пасечника на этот нож то самое тележное колесо, которое исчезло с пасеки. Репьев якобы не хотел продавать цыганам колхозное имущество, но нож ему был позарез нужен, на обмен Репьев согласился.
— Я думаю, — заметил Антон, — этому варианту, Николай Сергеевич, пожалуй, можно верить. У пасечника было своеобразное хобби: по осени он колол скотину в Серебровке. Для этого необходим добрый инструмент, а свой нож Репьев, кажется, сломал. Просил Половникова сделать новый, кузнец отказался… Так что, вполне возможно — правду говорит Козаченко… Кстати, Левку с Розой не задержали?
— В аэропорту Толмачево удалось перехватить с билетами до Свердловска. Говорят, в Первоуральск путь держали — там у них какие-то родственники. — Гладышев нахмурил седые брови. Открыв коробку «Казбека», достал папиросу. — Генерал недавно звонил. Встревожено областное руководство случившимся в нашем районе. ЧП, надо сказать, невиданное для области. Как бы нам не прогреметь с ним…
— Опасаетесь, затянем с раскрытием преступления?
— Откровенно говоря, опасаюсь. Версия с цыганами начинает вызывать у меня сомнение, — подполковник мундштуком папиросы постучал по коробке, но прикуривать не стал. — Подумай сам: с чего это Левка оставил свой нож в трупе Барабанова?
— Уже думал над этим. Надо, Николай Сергеевич, начинать отработку другой версии.
— Какой именно?
— С телефонным звонком в Серебровку. По-моему, убийцу интересовал только Барабанов, а пасечник оказался жертвой случайности, если можно так сказать… — Антон потер переносицу. — Правда, тут вмешивается старик Екашев… Как его состояние? Допросить бы надо.
Гладышев вспомнил:
— Вот еще что у нас новенькое есть! На фляге с медом, утащенной в березовый колок, помнишь, отпечаток ладони обнаружен? Екашева, оказывается, ладонь… А состояние его плохое. Рак легких. Медников говорит, от силы неделю протянет.
— Сейчас в сознании?
— Легочники, обычно, до последнего часа в сознании, однако допрашивать человека в таком состоянии, сам понимаешь…
— Где Голубев? — помолчав, спросил Антон.
— Сила Голубева в ногах… — поднося к папиросе зажженную спичку, сказал подполковник. — Наткнулся Слава в телефонном справочнике на фамилию какого-то Екашева И. С., имеющего квартирный телефон. Позвонил — не ответили. Помчался лично выяснить: не сын ли Степана Екашева?
— Старшего сына Екашева Иваном зовут. Работает на кирпичном заводе.
— Тогда, видимо, он и есть. Живет на улице Целинной — это почти рядом с заводом.
— В целинстроевском поселке? — быстро спросил Антон.
— В нем, — Гладышев шевельнул бровями. — Имеет значение?
— Может иметь, Николай Сергеевич. Пассажир-то в зеленом дождевике исчез из кузова райпотребсоюзовской машины как раз где-то у этого поселка.
Подполковник наморщил лоб:
— Насколько я понял, шофер тебе говорил, будто вез мужчину с протезной рукой. У сына Екашева что, нет руки?
— Под дождевиком ведь не только протез можно спрятать, но и… обрез.
— Правильная мысль, — поддержал Гладышев. Словно раздумывая, несколько раз кряду затянулся табачным дымом и заговорил: — Кстати сказать, дождевик — деталь любопытная. В день убийства и в Серебровке, и в райцентре солнце сияло, как в разгар лета. Зато накануне вечером у нас здесь такая гроза молотила — не дай бог. Значит, что?..
— Значит, мужчина этот выехал из райцентра в Серебровку накануне. Как раз в тот день, когда Барабанову насчет машины позвонили.
— До или после звонка?..
— Звонили утром. А гроза когда здесь началась?
— Во второй половине дня.
— Значит, после звонка.
Подполковник ногтем указательного пальца постучал по папиросной коробке:
— Не зря говорится, что курочка по зернышку клюет. Собирай, Антон Игнатьевич, эти зернышки, собирай. Так, пожалуй, и до истины доклюемся. Какие ближайшие планы имеешь?
Бирюков начал загибать пальцы:
— Прежде всего, поговорю с прокурором, чтобы освободили из-под стражи Козаченко. Нельзя его держать, как заложника. Из цыган если кто и имеет отношение к убийству, так это, на мой взгляд, только Левка с Розой. С ними у меня будет особый разговор, когда их из Новосибирска к нам доставят. Дальше… Все-таки попробую побеседовать со Степаном Екашевым. Больших надежд на его показания, конечно, не возлагаю, но у некоторых преступников, как вы знаете, перед смертью появляется потребность исповедоваться, что ли… — Антон загнул третий палец. — Если Козаченко и Екашев ничего нового не добавят, придется выходить на знакомых Андрея Барабанова, живущих в райцентре. Тут, как говорят французы, надо будет искать женщину…
Подполковник поморщился:
— Нелегкая штука — разбираться с такими любвеобильными молодцами, как Барабанов. Втайне ведь амурные дела делаются. Без свидетелей, так сказать.
Антон невесело усмехнулся:
— По зернышку, Николай Сергеевич, придется клевать.
— Молодец, что веры в успех не теряешь.
— Какой же успех может быть без веры?
— Конечно, конечно, — быстро проговорил Гладышев. — Только бы не прогреметь нам с этим ЧП, будь оно неладно.
— Будем надеяться, что не прогремим.
От начальника РОВДа Бирюков сразу направился в прокуратуру. Там его визит оказался не менее желанным, чем для подполковника Гладышева. Прокурор тут же пригласил следователя Лимакина и, наказав секретарю никого к нему в кабинет не впускать, дотошно принялся расспрашивать Антона. Многое для него оказалось полнейшей неожиданностью. Когда Антон высказался до конца, прокурор, озабоченно почесав за ухом, заговорил:
— Лимакин тоже кое-что любопытное за последнее время добыл, — посмотрел на следователя. — Сам, Петро, будешь выступать или мне доверишь?
— Доверяю, Семен Трофимович, — устало сказал Лимакин.
Прокурор, словно соглашаясь, кивнул и, глядя на Антона, стал рассказывать. Сведения, полученные Лимакиным, на самом деле, оказались очень любопытными. На последнем допросе следователю удалось-таки вызвать Козаченко на откровенность, и тот показал, что в момент убийства Репьева Роза находилась в пасечной избушке, мед ела. При ней заявился на пасеку Барабанов и попросил у пасечника налить ему трехлитровую банку меда. Репьев открыл флягу, которая стояла на телеге, и наполнил банку. Недолго о чем-то поговорив с пасечником, Барабанов, завязав банку в хозяйственную сетку, торопливо пошел по направлению к старому тракту. Репьев, заглянув в избушку, сказал Розе, что сейчас принесет «сотовую рамку из настоящего воска, а не из синтетического». Взяв Левкин нож и чашку, пошел к ульям. Минут через десять Роза через окошко увидела, как за редким березничком, недалеко от пасеки, остановилась мчавшаяся рысью подвода. От нее к пасеке пробежал мужчина в зеленом плаще, и почти у самой избушки вдруг раздался выстрел. Перепуганная Роза несколько минут ждала Репьева, но, видя, что тот не приходит, выскочила босиком за дверь — пасечник с окровавленной грудью лежал навзничь возле телеги. Позабыв о своих туфлях, Роза бросилась в Серебровку, однако, испугавшись обвинения в убийстве, не добежала до деревни и спряталась в лесу. Когда часам к одиннадцати, одумавшись, она прибежала к роднику, цыгане уже снялись с места, и Роза догнала их лишь на шоссе, где они пытались остановить попутные машины.