Страница 17 из 37
— Откуда же, Федя, кресты в роднике оказались? — недоверчиво спросил Кротов.
— Видно, служители после революции зарыли их в землю, а они с водой выплыли. Кресты не для земли делаются.
— По-твоему, Репьев на самом деле мог найти крест?
— Мог найти, а мог и украсть.
— У кого?
— У тех же цыган.
— Думаешь, за это цыгане и убили Репьева?
Кузнец торопливо перекрестился:
— Упаси бог так думать. Винить цыган не хочу. Верней всего, кто-то другой на Гриню руку наложил.
— Кто же, по-вашему? — спросил Антон.
— Я ж ничего особого не знаю. Только подсказываю, что у пасечника был золотой крест.
— Почему уверены, что после убийства Репьева этот крест на пасеке не обнаружен?
Кузнец растерянно посмотрел на Антона, затем на Кротова, но ни слова не произнес.
— Вопрос поставлен конкретно… — строго-официальным тоном начал было Кротов, однако, перехватив осуждающий взгляд Бирюкова, закончил почти просяще: — Ты, Федор Степаныч, не скрывай от нас правды, поскольку, сам знаешь, от этого зависит раскрытие серьезного преступления.
Кузнец посмотрел на него:
— Я ж на самом деле не знаю, можа, нашелся крест, можа, нет. У меня другая думка: пока пасечник не показывал золото — был жив, а как только показал — жизни лишился.
Золотой крест не на шутку заинтересовал Бирюкова, но сколько он ни старался узнать у кузнеца что-нибудь определенное, тот отделывался туманными предположениями и, похоже, сожалел, что затеял этот разговор. Исподволь наблюдая за морщинистым рыжеватым лицом, Антон несколько раз приметил, будто кузнец хочет в чем-то признаться и никак не может набраться для этого решимости. Стараясь приободрить его, Антон сказал:
— Федор Степанович, коль уж решили помочь розыску, то помогайте до конца.
— Боюсь с толку вас сбить, — мрачно обронил кузнец.
— Не бойтесь. Мы разберемся.
Лицо кузнеца как будто посветлело. Глядя на иконы, он вдруг перекрестился и, повернувшись к Антону, словно извиняясь, заговорил:
— Вчерашним вечером бригадир Гвоздарев и молодой офицер из милиции спрашивали меня: все ли цыгане в день убийства были на работе? Со страху сказал, что все, а как после одумался, то одного не было…
— Кого именно?
— Левкой его зовут, — тихо сказал кузнец и опять перекрестился. — Прости меня, господи, грешника твоего. Не по злому умыслу сказал неправду, извелся от такого греха за сутки.
— Почему Левка не вышел в то утро на работу?
— Чего не ведаю — того не ведаю.
Черный кот, долакав молоко, сыто потянулся, подошел к порогу и уставился на кузнеца светящимися в сумраке зеленоватыми глазами. Кузнец поднялся и выпустил его за дверь. После этого опять сел у стола. Морщинистое лицо его повеселело. Бирюков, размышляя о золотом кресте, вспомнил, что при осмотре места происшествия на пасеке не обнаружили даже столового ножа, необходимого в повседневном обиходе.
— Михаил Федорович, — обратился он к Кротову, — у Репьева на пасеке был какой-нибудь нож?
— Безусловно. Репьев пользовался охотничьим ножом. Он ему для пасечных дел требовался и… Понимаете, товарищ Бирюков, как зима обычно ляжет, в селе начинается массовый забой личного скота. Это праздничный месяц для Грини Репьева был — нанимался резать свиней да бычков. Туши свежевать мастерски умел. Денег за работу не брал, а поллитровку и свеженины на закуску полную сковороду — обязательно.
— Сломал Гриня недавно тот ножик, — неожиданно сказал кузнец.
Кротов удивился:
— Мне этот факт не известен.
— Сам Репьев говорил, просил сделать финку. Я отказался, дескать, без разрешения участкового не имею права такие ножи изготовлять.
— Правильно поступил, Федя, — Кротов солидно кашлянул и, как будто внезапно вспомнив, сразу спросил о другом: — Тебе не известно, чего приезжие шоферы к Степану Екашеву в гости зачастили?
— Самогон Степан продает. По рублю поллитра.
— Сведения достоверные?
— Своими ушами в кузнице от шоферов слышал.
Кротов виновато посмотрел на Антона:
— Факт вопиющий. Завтра же ликвидирую у Степана самогонный аппарат.
Антон, задумавшись, спросил:
— До того, как поселиться на пасеке, Репьев у кого в Серебровке жил?
— У Екашевых, — быстро ответил Кротов и заинтересовался: — Имеются какие-то предположения?
— Просто связь ищу…
От кузнеца Бирюков и Кротов ушли поздно, когда деревня уже засыпала. Тишину прохладной ночи нарушал лишь приглушенный расстоянием рокот комбайнов, работающих за деревенской поскотиной в ночную смену.
— Полагаю, заночуете у меня? — спросил Кротов.
— Нет, Михаил Федорович, пойду в Березовку, — ответил Антон. — Надо проведать родителей, почти год их не видел.
— Зачем идти? На мотоцикле через пять минут в Березовке будем. А утречком за вами подъеду.
— Спасибо, Михаил Федорович.
Глаза IX
Хлопотавшая на кухне невысокая худенькая Полина Владимировна не то удивленно, не то обрадованно всплеснула руками:
— Антоша, сынок! Вот не ждала — не гадала. Отца жду, слышу — мотор под окнами фыркнул. Подумала, что наконец-то вернулся Игнат с полей, а тут ты заходишь в дом. Почему телеграмму о приезде не отбил? Надолго ли заглянул?
— Переночевать только, — поцеловав мать, сказал Антон.
— Что так коротко?
— Не в отпуске — по работе приехал.
— Не с пасечником ли серебровским разбираться?
— Угадала.
— Ох, сынок, какое несчастье сотворилось… Сколько живем, такой беды не видывали. — Полина Владимировна засуетилась по кухне. — Да ты снимай пиджак, умывайся с дороги. Сейчас ужин соберу, отец вот-вот должен подъехать. Хлеба нынче добрые удались, так он ни свет ни заря уезжает в поле и лишь заполночь домой возвращается.
Повесив на вешалку фуражку и форменный пиджак, Антон снял галстук. Расстегнул ворот рубахи, быстренько умылся и, присев к столу, спросил:
— Дед Матвей спит?
— В поле с отцом на машине утащился. Говорит, надоело телевизор смотреть, вези, Игнат, по полям — хочу своими глазами увидеть, как в колхозе хозяйствуешь.
— Все здоровы?
— Слава богу. С прошлой недели у отца в плече осколок заныл, так он уже четвертый десяток лет у него каждый раз к непогоде ноет.
— Значит, ненастье ожидается?
— Позавчера, сказывают, над райцентром весь вечер гроза бушевала, а у нас ни единой слезинки дождевой не выпало. — Полина Владимировна тревожно посмотрела на сына и вдруг спросила: — Видать, запутанное убийство, если тебя даже из Новосибирска прислали с ним разбираться?
— Я, мам, теперь в районе буду работать, начальником уголовного розыска, — сказал Антон.
— Зачем, сынок, тебе это начальствование? Зачем голову в петлю совать?
— Ну, какая ж тут петля?
— Самая настоящая. Уголовники ведь не пышки в карманах носят, а револьверы да кинжалы. И за примером далеко ходить не надо. Вчера ведь только, говорят, серебровскому пасечнику голову напрочь отрезали. Тревожно, сынок, что-то у меня последнее время на душе. Недавно с отцом о тебе говорили. Он на войне смертей навидался, не робкого десятка мужик, и то со мной согласился: перешел бы ты в адвокаты. Работа адвокатская, говорят, хорошо оплачивается. Спокойней на ней и благородно.
Антон улыбнулся:
— Если все юристы перейдут в адвокаты, то и защищать некого будет. Кто ж ловить-то преступников станет?
— Кому нравится, тот пусть и ловит.
— Вот этим я и занимаюсь.
— Так ведь риск-то какой, Антоша…
— Волков бояться — в лес не ходить.
Осветив окна фарами, у дома остановился «газик». Лязгнули дверцы, и тотчас послышался громкий голос деда Матвея:
— Не доказывай мне, Игнат, не доказывай! Поповщина — земля пшеничная, а за Винокуровским наделом никогда пшеница не родилась. Там же хвощ вовсю прет, закисленная почва. Вот рожь в нынешний год ты на том клину собрал бы.
— На удобрения с агрономом понадеялись.
— Чо, паря, твои удобрения? Химия есть химия! Отравили землицу — и только!