Страница 11 из 37
— Вот официальное заключение, — Медников протянул заполненный от руки стандартный бланк. — Коротко могу сказать так… Пасечник находился в стадии легкого алкогольного опьянения. Весь заряд пришелся в сердечную полость и застрял там. Смерть наступила вчера, между девятью и десятью часами утра, а горло перерезано, примерно, на полчаса позднее. Резаная рана создает впечатление, будто нанесена она опасной бритвой, однако исследование показывает, что горло перерезано остро заточенным ножом с широким и очень коротким лезвием.
Едва Медников замолчал, снова заговорил следователь:
— К сказанному Борисом могу добавить, что при наружном осмотре трупа мы с ним особое внимание уделили осмотру ступней Репьева. Они чисты, к ним ничего не прилипло. Значит, обувь снята уже с трупа.
— Это еще зачем?!. — быстро выпалил Голубев.
Лимакин развел руками и продолжил:
— Из груди Репьева извлечено двадцать восемь свинцовых дробин четвертого номера, что дает основание предполагать: выстрел произведен из гладкоствольного оружия небольшого калибра. Порох — охотничий, дымный. Обнаружены два газетных пыжа от заряда. На одном из них — часть фотоэтюда под названием «Тихий вечер». По фамилии фотокорреспондента удалось установить: оба пыжа сделаны из обрывка районной газеты за десятое августа этого года. Характер пороховых вкраплений в области ранения показывает: выстрелили в Репьева примерно с двух метров. При нормальной длине ружейного ствола дробь на таком расстоянии практически не рассеивается. Но в данном случае есть отклонения, и довольно заметные, от нормы. Можно предполагать, что стреляли из ружья с укороченным стволом…
— Из обреза? — удивился полковник.
— Да, что-то в этом роде.
Подполковник взглянул на эксперта-криминалиста. По излюбленной привычке всегда докладывать стоя, капитан Семенов поднялся. Положил на край стола папку, раскрыл ее, сухо-официально сказал:
— Предположения Лимакина поддерживаю.
— Повышенное рассеивание дроби возможно и при непропорционально большом, по сравнению с дробью, заряде пороха, — заметил подполковник.
— Правильно, — согласился Семенов. — Но в данном случае заряд был нормальный, а стреляли из ружья малого калибра. Такие ружья были распространены лет сорок тому назад и в простонародье назывались берданками.
— Что дает дактилоскопическая экспертиза?
Прежде чем ответить, криминалист вынул из папки несколько увеличенных фотоснимков и передал их Бирюкову. Тот просмотрел их и поднял взгляд на Семенова.
— На стакане, найденном в избушке, обнаружены отпечатки пальцев Репьева и Розы. И на фляге пасечник оставил свои следы, однако в березовый колок унес ее не Репьев. Кому принадлежат отпечатки ладоней, оставшиеся на ручках и на самой фляге, пока не установлено. Что же касается цыган, их отпечатков мы вообще не нашли. Только на сигаретной пачке «Союз — Аполлон» сохранился «палец» левой руки Козаченко. Эта пачка, впрочем, подобрана не на месте происшествия, а на бывшей стоянке табора.
— «Союз — Аполлон» здесь есть? — спросил Бирюков, показывая криминалисту снимок рассыпанных по полу окурков.
— Есть. Анализ слюны на фильтре показал, что курить сигарету мог тот же Козаченко. — Семенов сделал паузу. — На цыганской телеге обнаружена человеческая кровь второй группы. У Репьева была третья…
Наступило молчание. Бирюков с повышенным интересом рассматривал фотографии. Подполковник Гладышев, открыв лежащую на столе коробку «Казбека», закурил. Доставая из кармана пачку «Беломора», прокурор спросил:
— Не ранил ли Репьев своего убийцу?
— Чем, Семен Трофимович? — спросил следователь Лимакин. — На пасеке мы не обнаружили даже столового ножа.
— Ну, нож у пасечника был, — Бирюков отыскал снимок стола и указал на хорошо видные ломти нарезанного хлеба:
— Вот это, Петя, не топором нарублено. Кроме того, как можно жить на пасеке, не имея ножа?
Прокурор, разминая папиросу, поддержал:
— Конечно, нож у Репьева был. Вопрос — где он?
— А что Козаченко говорит насчет окурка, оставленного им на пасеке? — спросил подполковник Лимакина.
— Мы только сейчас об этом факте узнали, — вместо следователя ответил прокурор.
— Козаченко может заявить, что оставил окурок, когда покупал у пасечника колесо… — сказал Бирюков. — Какие-нибудь отпечатки следов на месте происшествия обнаружены?
— Трава там. Что в траве обнаружишь… — хмуро заметил Семенов, передавая Бирюкову снимок трехлитровой банки, наполненной медом: — Вот на банке есть отпечатки — и Репьева, и еще одного человека. Кто этот человек, устанавливаем.
Бирюков, просмотрев снимок, отложил его, взял другую фотографию, на переднем плане которой отчетливо просматривался след телеги, проехавшей по жнивью, а за реденькими березками темнела избушка пасечника.
— Это что, Петя?
— Следы… Судя по ним, вот от этого места к пасеке прошел человек, а потом вернулся назад. Убийца это или нет, мы не знаем. След можно было оставить и до и после убийства…
— Барс следов у пасеки не взял?
— Не взял. Время упущено.
Перебрав фотографии, Бирюков отыскал снимок засохшего кровяного пятна на цыганской телеге. Порассматривав его, обратился к Голубеву:
— Слава, обзвони больницы и фельдшерские пункты. Не обращался ли туда кто-либо с ножевым или огнестрельным ранением?
Голубев понятливо кивнул, а судмедэксперт усмехнулся:
— Вот так новая метла метет!.. Старается время не упустить, как Барс.
Бирюков нахмурился:
— Опасаюсь, Боря, что мы его уже упустили. Лошадь обнаружена на железнодорожном разъезде Таежное, где в сутки останавливается больше десятка электричек, идущих в оба направления. Преступник мог воспользоваться любой из них. — Посмотрел на прокурора: — Семен Трофимович, из цыган никто не исчез?
— Козаченко говорит, все на месте. Но мы ведь не знаем, сколько их было в действительности.
— А в колхозе сколько человек работало?
— Те, что работали, все в наличии.
— О лошади что говорят?
— «Кто-то угнал»… Цыганки в то время в палатках находились, не видели, а из мальчишек слова не вытянешь. — Прокурор помолчал. — Подозрительными кажутся и слова Розы. Мне она сказала, что спала в палатке, а другие цыганки говорят, будто Роза догнала табор на шоссе, когда цыгане «голосовали», останавливая попутные машины.
— Может, она просто отстала?
— Может быть, но что-то тут не то. Роза сильно запугана, без слез говорить не может.
После оперативного совещания в кабинете подполковника, кроме самого Гладышева, остались только прокурор и Бирюков. Все трое были невеселы. Посмотрев на Бирюкова, подполковник вздохнул:
— Видишь, Антон Игнатьевич, как приходится тебе вступать в новую должность. Будто нечистая сила подсунула это убийство! — И, словно стараясь приободрить нового начальника уголовного розыска, заговорил веселее: — С житьем тебе вопрос решен. Не трать времени, прямо сейчас иди в райисполком, там возьмешь ордер и ключ от квартиры в новом доме…
Бирюков ладонью откинул свалившуюся на лоб волнистую прядь волос:
— Квартира, Николай Сергеевич, от меня не уйдет, если с ней вопрос решен. Лучше я, не тратя времени, поеду в Серебровку. По-моему, ключ от преступления там надо искать.
— Может, пока с жильем устраиваешься, Голубев туда съездит? — словно советуясь, спросил подполковник.
— Я сам этим делом займусь. Кажется, тут не ординарное преступление.
— Считаешь, Голубев не справится?
— Мне легче, чем ему, будет в Серебровке разобраться. Там как-никак земляки мои живут.
— Да! — словно вспомнил подполковник. — Ты ведь родом из Березовки, а до нее от Серебровки, как говорится, рукой подать. Родителей попутно проведаешь. Давно у них был?
— В прошлом году.
— С отцом-то твоим, Игнатом Матвеевичем, я часто то в райкоме, то в райисполкоме вижусь. Председательствует он в колхозе славно, на здоровье не жалуется. Говорит, даже дед Матвей еще бодро себя чувствует. Сколько ему лет?